– И даже больше! – взмахнул рукой Златоусцев.
– В память о Былых и с мыслями о Своих! – продолжал Антон. – А есть ли среди нас лидер? Нет.
– Все равны перед лицом Старухи! – подхватил Мир.
– Да, да, да! – кокетливо промяукала Маша.
– Даняяя, ты с намииии? – пропел Цвет.
– Думаю, да. Скажите что делать, поддержу, – как всегда просто ответил Брек.
– Коля?
Зарёв с ухмылкой посмотрел на друга.
Тот подмигнул и добавил:
– Без тебя никак.
Николай медленно кивнул головой.
– Ура! Ура! Ура! Все в бой! – подытожил своё выступление Цвет и плюхнулся на своё место.
– Только вот я через пять дней должен уехать, – опустив взгляд, сказал Николай. – Но в подготовке помогу!
– Слышали? – звонко зазвучал Машин голос. – У нас есть пять дней. На пятый – уже выступление. Никуда ты уехать от нас не успеешь!
Она показала Коле язык и засмеялась.
– Решено! – Антон положил свою руку в центр стола.
– Решено! – отозвался Кирилл и положил руку сверху.
– Решено! – женская ладонь легла в центр.
Без лишних слов к этому ритуалу приобщился Даниил. Но под давлением взглядов, добавил:
– Решено.
– Решено! – бодро присоединился Николай, поймав общий настрой.
Пять рук в центре, все оборачиваются на шестую.
– Вот он – вызов времени, – обращаясь к каким-то высоким материям, в задумчивости проговорил Мирон, и после паузы положил свою руку.
Друзья сидели бок о бок, наклонившись над столом, смотря на радостные лица, держа руки друг друга, и чувствуя свою весомость, силу, и веря, что эта авантюра непременно получится.
И что дальше?
А дальше закипела работа.
Помещение нашли за два дня. В основном этим занимался Мирон. Остальные же активно занимались подготовкой, попутно готовясь ко всем вариантам развития событий – рассматривался, в том числе, вариант с выступлением на улице. Штабом безымянные «ОБЭРИУты» назначили хостел. Его самая дальняя комната стояла заброшенной. Ее уже несколько лет собирались отремонтировать, но каждый раз что-то шло не по плану и таинственные владельцы этого места благополучно забывали про нее. И только сейчас стало понятно, зачем судьбе-проказнице понадобился такой долгий и хитрый план.
В первый же день комната в двадцать пять квадратных метров была условно поделена на несколько секций. Самой маленькой был угол слева от двери, в котором засел Даня, принеся в два захода свой компьютер. Здесь он занимался оформлением плакатов грядущего мероприятия. Успеть надо было к вечеру – в десять часов, сразу после закрытия типографии на Садовой, его ждал там приятель, готовый под покровом ночи напечатать пару сотен пестрых листов. На восьмой час работы Даня взвыл. У него постоянно кто-то стоял за спиной и давал советы. Потом этот кто-то уходил, приходил следующий и ему кардинально не нравились решения предыдущего советника. Только походы за энергетиком и периодические перекуры в вентиляцию туалета помогли ему довести дело до конца.
Но буквально в последний момент, когда Берк был готов выбежать с диском из хостела, проскочила мысль, наиболее лаконично выраженная в восклицании Маши:
– Ой, а адрес-то? Ааадреессс!! – кричала она вслед Даниилу.
Действительно, адреса предстоящего действа еще никто не знал. Поэтому Даня махнул рукой, позвонил приятелю, отменив «тревогу», и пошел спать домой.
В тот же день у окна был обнаружен старый диван. Навалив на него досок, взятых на ремонте через дорогу, друзьями была создана пошатывающаяся, но достаточно высокая сцена. Было решено репетировать здесь. Первым на помост взошел архитектор сего творения – Антон Цвет. Его приветствовали горячие аплодисменты. Спев в шутку арию из известного фильма, он констатировал с неким удивлением: «Конструкция держит». Дав последнюю рекомендацию «По двое не вставайте», он скрылся в коридоре, устремившись к новым, ведомым только ему, задачам. В итоге у окна сложился интересный кружок. Окрестности дивана на постоянной основе заняли музыканты из группы Цвета, а также Маша с гитарой и плакатом Леннона. Постоянно туда подходили господа поэты, чтобы взобраться на сцену-диван и прочитать стих, который они собираются закинуть в массы. Музыканты оценивали. Это был контроль качества. Они учитывали всё: сюжет, образность, мелодичность, выразительные средства, интонацию, позу, стойку на одной ноге, сбивчивость и внешний вид выступающего. Это был строжайший контроль качества. В случае с поэмой они с удовольствием подыгрывали на инструментах, порой приводя читающего в состояние тихой злобы, потому что «Ну как можно в этот момент брать такую высокую ноту?!» И тогда уже их мастерство ставилось под вопрос. Это был контроль с обеих сторон. Но по итогам совместное творчество приносило всем удовлетворение.
Центр комнаты заняли художники. Изначально ответственным за этот сектор был назначен Златоусцев, однако приходил он всего два раза и ненадолго. Зарёв еще тогда не знал причины такого поведения Кирилла. Таким образом, художники творили в полной свободе, редко прислушиваясь к советам. Их главной задачей были декорации. Стайка девушек-студенток третьего курса художественного института при поддержке праздно шатающихся творцов, среди которых был и Николай, с энтузиазмом взялись за дело. Еще вечером было решено: программа максимум = чтения стихов + инсценировка отрывков прозы (каждая сцена должна переходить из одной в другую) + танцы (не важно какие, не важно как, не важно с кем, главное – танцы) + кинематограф (минут на -дцать) + салют в честь проигравших. И декорациями ко всему этому должны были заняться художники. Как же хорошо, что через дорогу всё еще делали ремонт – гора фанеры и палок быстро таяла под напором искусства.
Декорации нужно было где-то сушить и составлять. Поэтому в первый же день весь внутренний двор был заставлен сохнущими пестрыми фонами, накрытыми сверху прозрачной плёнкой, позаимствованной всё у тех же строителей. Здесь на первый план выступил принцип: мы сами несем ответственность за свои культурные объекты. Выставлять творческие работы на улицах очень небезопасная для них затея. Однако творцы свято верили в свою удачу, порядочность людей, и сами периодически поглядывали во двор из окон кухни.
– Давайте снимем фильм! – раздалось в дверях комнаты.
Зарёв сразу же подключился:
– У меня есть кое-что лиричное.
Он мечтал увидеть экранизацию своей работы.
Вечером, после десяти, все стали расходится. День был скомканный, самый первый, потому все брали его напором. Уставшие, допившие чай и доевшие обед (растянувшийся на весь день и усиленный бубликами и печеньками), творцы шли на метро. Завтра должен был начаться новый сверкающий день.
Цвет вернулся поздно, сообщив Зарёву, что место пока точно не нашли. Они сели на кухне, попили сока и молча посмотрели в темное окно. Обоим не верилось, что такая грандиозная задумка нашла настолько стремительную реализацию.
Вы не представляете, как быстро пролетели эти дни. Словно щелчок пальцев – и уже премьера. Четыре левых часа, наши четыре левых часа! Про эти подготовительные дни надо будет написать отдельный роман. Столько произошло! Все передружились, или переругались, но потом всё же передружились. Даже молчаливый Зарёв уже на третий день, крася лодочку-декорацию, громко и с чувством рассказывал забавные случаи и своей жизни; как оказалось, он очень любил рассказывать истории. Радость охватывает при виде того, как кипит работа, как друзья, перекидываясь фразами, устают за своим трудом с улыбками на устах, все вместе, в едином порыве. Ничто не могло сплотить нас вместе так, как это.
Так где же должен был пройти этот судьбоносное представление? «О, Рама!» слишком маленькое кафе, нужен зал – это был самый первый тезис, который вывели собравшиеся. И результат деятельности Мира поразил всех. Да, здание бывшего дома печати на набережной реки Фонтанки было занято музеем и, к сожалению, воззвать к ОБЭРИУ там в этом месте не представлялось возможным. Но Мирон сразу смекнул: не одним жилым фондом богаты, есть же и брошенные шедевры архитектуры.
На третий день во все стороны города стали расходится плакаты с примерным содержанием:
Здание Банка для внешней торговли
16 августа
Театрализованное представление
Лучших творцов Санкт-Петербурга
Четыре левых часа!
Музыка – танцы – литература – театр – кино
Здание банка внешней торговли находилось всего в нескольких домах от Адмиралтейства. Самое сердце города – никому не верилось, что это происходит.
И наконец, настал тот самый вечер. Весь день перед премьерой в здании бывшего банка кипела работа. Его главная жемчужина – великолепный зал с круглым балконом-галереей на металлических подпорках и огромным куполом из стекла – стал главной сценой предстоящего торжества. Когда в него в числе первых ласточек грядущего события вошла Маша, она сразу же протянула:
– Огооо!
Выбежала в центр, раскинула руки и начала кружиться, смотря на грязные стекла купола. В их заброшенности было свое очарование – листья, земля, дождевая вода, вечно серое небо и редкие солнечные лучи образовывали невероятно насыщенную палитру цветов: от иссиня-черного по краям к бледно-бирюзовому в центре. Отсутствие людей пошло этому месту на пользу.
Также в доступе у труппы оказалось несколько залов с протекшими потолками, плесенью по углам и разлетающейся по кусочкам отделкой. В одном из них подъехавший Златоусцев узнал помещение с той самой фотографии: множество черно-белых столов, стульев, изразцовая печь в углу и портрет Николая Второго на темной стене. Из всего этого остались только стены, да и те покрасили белой краской.
– По пути сюда зрители должны будут пройти несколько залов, – сказал Мирон, прохаживаясь под куполом. – Надо будет их чем-то занять.
– Ты скажи, что делать, и сделаем, – бросил на ходу Даниил, пронося охапку цветастых платьев, доходившую ему до очков.
– Что делать, что делать… – грустно протянул мыслитель, развел руками и с поникшей головой покинул центральный зал.
В это время по балкону ходил Цвет и думал, где взять около двухсот стульев для зрителей. Хоть безымянные творцы и не рассчитывали на такое количество зрителей, но Антону в голову взбрела именно эта цифра. Он размышлял об этом вслух, делая предположения:
– «О, Рама!» сможет дать, наверное, стульев 10–15, хостел стульев 10, но кто их оттуда потащит? По два стула в руке, минимум десять человек, через весь Невский…
– Антон!
– Потом знакомые могут подвезти на метро, тут рядом…
– Антон!
Цвет отвлекся и повернулся на настойчивые возгласы Николая. Тот стоял у открытой нараспашку комнаты:
– Там, – сказал поэт и показал на дверной проем.
Цвет нахмурил лоб и медленно подошел. Вся комната была заставлена старыми деревянными стульями до самого потолка.
– Ха-ха! – громко рассмеялся Антон, постучал Николая по плечу и добавил. – А теперь выносите.
И был таков.
В десять часов он покинул здание, пообещав вернутся к полудню.
А потом отключили свет.
В итоге, в три часа дня всех собравшихся и постоянно пребывающих интересовал только один вопрос: «А где Цвет?» и где свет? Только зачинщик всего этого мог прийти и железной рукой навести порядок. А пока все пребывало в хаосе. Декорации сменяли друг друга с пугающей скоростью, девушки-художники выносили морские пейзажи, но через минуту музыканты Цвета во главе с Машей убирали их, пытаясь расставить на импровизированной сцене свои усилители и динамики. Бек в это время пытался записать все подготовленные номера и систематизировать их, но постоянно сбивался из-за «этих активных, не сидящих на месте людей» и начинал опрашивать всех заново.
В четыре часа в зал влетел Цвет, схватился за голову и начал бегать по кругу, то ли давая указания, то ли злопыхая и громко удивляясь. Но шум стоял такой, что лишь немногие его заметили. До представления оставалось три часа.
А с приходом Цвета дали и свет.
Антон и Даня судорожно пытались разобраться в нескольких десятках заявленных сценок. В итоге Берк махнул рукой и пошел двигать декорации. В это время Николай Зарёв уже несколько часов пытался украсить парадные залы. Но кто-то постоянно доносил новые вещи, атрибуты, одежды и замысел приходилось переделывать. Вешая на стену новогоднюю гирлянду с помощью скотча, Николай заметил вошедшего через распахнутые двери Антона, который молча сел на стул и опустил руки.
– Всё по плану?
Цвет поднял глаза на друга и помахал бумажкой:
– Вот план. И в нем такая мама-анархия, не менее анархичная, чем сейчас та в главном зале. И что-то мне стало страшно.
Зарёв вдохнул, оставил наполовину висящую гирлянду в покое, положил скотч на пол и подошел к другу.
– Ну, давай разбираться.
Они вместе взялись за листок, по очереди читая вслух каждый пункт.
– Смотри, начнем со стихов, допустим, Машиных, моих, Златоусцева… кто там еще… А Игнатьева, допустим, оставим на потом. Лучше начинать с чего-то легкого, в некоторой степени комедийного и постепенно подходить к тяжеловесам-трагикам. Так… А танцевальные объединим с песнями… Как у нас много танцующих, да мы можем целый бал устроить!.
Этот спокойный и уверенный тон Зарёва, будто решающего обыкновенную школьную задачку, приободрил Антона. Ему стало даже немного стыдно за свой упаднический настрой.
– А вообще, нужно смотреть по факту. Пошли смотреть номера – подытожил Коля.
Цвет хотел было его поблагодарить, но в этот момент за стеной раздался неимоверный грохот, который моментально стих. Друзья, опрокинув стул, ринулись в главный зал. Все стояли по краям помещения и изумленными глазами смотрели в центр.
– Да что такое… – прошептал Антон, всплеснув руками.
Старинная тяжелая люстра, провисевшая более века и за своё существование особо не привлекавшая ничьего внимания, рухнула именно сейчас. Потемневшая, в несколько ярусов, проведшая уже несколько десятилетий без ламп, она лежала огромным камнем на чахнущей с каждым часом тропке, ведущей к великолепному дебюту наших героев.
– Так… Ну-ка, взяли! – резво скомандовал Цвет, подходя к люстре и засучивая рукава.
– Стой!
Зарёв встал у него на пути.
– Это будет нашим центром. Фонтаном, вокруг которого всё будет происходить.
Он оперся одной ногой на нижний ярус люстры, как охотник, вставший на свою добычу для памятного снимка. Откинул в сторону руку и начал громко декламировать стихи:
Вот и зима наступила,
А мы всё не верим.
Едем в поезде, чувствуя сырость.
Откуда ей взяться
В металлических коробах
На чугунных колесах?
Мы не знаем.
Ноябрь быстро прошёл,
Как всегда.
Была ли осень
В наших местах?
Под толщей снега
Не верится в лето.
Стук колёс,
Монотонный и мерный –
Это всё, что мы слышим
На протяжении года.
Столько знаем об этих краях,
Вон там речка, холмы,
Слева – город.
На лыжах самое то.
Никто не взял лыжи?
Может, санки достанем?
Покатаемся с горки.
Ах, и санок здесь нет,
Только двери и чай
В гранёных стаканах.
Печально, печально,
Останемся тут.
Нам не верится,
Что наступила зима.
Ладно, в конце месяца выйдем!
Насладимся природой, свободой
От мерного стука колёс.
А поезд наш едет
Всё вперед и вперед.
Мы всю жизнь пассажиры
Непонятных дорог.
Он опустил руку и улыбнулся: все стояли также на своих местах и смотрели на него в полной тишине.
– Зачаровывает, правда? – уверенно сказал Николай и посмотрел на Цвета.
Тот закивал головой и захлопал первым. Окружающие подхватили, и общее оцепенение наконец-то спало: работа закипела вновь.
Полтора часа усиленных репетиций, восклицаний Цвета «Всё не так и всё не то!», его размашистые «дирижёрские» движения руками, беспрерывные зачеркивания и переписывания последовательности номеров, воодушевляющие речи Зарёва, советы, эффектные прыжки и появления – всё ради того, чтобы выступающие знали, как зажечь глаза зрителей; он постоянно начинал говорить стихами и благодарил всех и каждого за это чудесный вечер. Два друга ходили вокруг «сцены», неосознанно держа между собой дистанцию и действия, подобно инь и янь: каждый со своих полюсов, со своей энергетикой, к которой никто не мог остаться равнодушным.
А тем временем город надел вечернюю мантию, пестрящую миллионами огней торопящихся машин и неспешных ресторанов. Музеи закрываются, старинные дворцы остаются в молчаливой темноте. Пришло время зрелищ.
Даня Берк сидел за столом в парадной и продавал билеты. На другой стороне помещения стоял очень серьезный человек в сером пальто и скрещенными на груди руками; он был посланником Министерства культуры и зорко следил за продажей цветастых бумажечек. В тот вечер он должен был стать самым настоящим инспектором мероприятия: проверить сцену, закулисье, присутствовать в зале во время представления и оценивать происходящее с точки зрения господствующей в те годы морали. Но в те годы на этом нельзя было сделать хоть какие-то деньги: цензура, ранее властвующая безраздельно, была наглухо забита под полы редакций, местами – закопана без оказания каких-либо почестей, а «Тропик Рака» стоял в каждом уважающем себя книжном магазине. Так на что жаловаться, за что штрафовать? Если что и произойдет, то это будет очень громко и не ускользнет от внимания министерства. Потому человек в сером пальто покинул здание с последним проданным билетом, изъяв необходимый по закону процент от выручки.