Если бы Петров в свое время сумел заснять Графолина и Каленого на стоянке машин у гостиницы, затем на троллейбусной остановке, — было бы легче работать и линейная или железнодорожная милиция вполне могла задержать обоих.
«На первый взгляд многое в таком фотографировании кажется лишним, но всмотришься — и что-нибудь натолкнет на нужное решение», — подумал Неведов. Ему нужна была вся сцена встречи Насти и Петрова, Кто-то мог еще и «случайно» попасть в объектив и засветиться, как говорил Якушев.
Он поймал в фокусе Петрова, навел резкость и снял его крупным и средним планом. По другим кадрам непременно можно будет восстановить движение у справочного бюро. Неведов перевел аппарат на туннель перехода и выхватил из шедших толпой людей лицо Якушева. Телеобъектив позволял во много раз сокращать расстояния. Где-то поблизости с Якушевым шла Настя Петелина. Якушев смотрел куда-то вбок. И он повел объектив в сторону и увидел усталое лицо бортпроводницы — белокурой девушки в синем костюме и берете. Справа, чуть сзади, шла пожилая женщина с хозяйственной черной сумкой, а впереди — толстяк с пузатым портфелем, плечами заслоняя шедшую за ним тоненькую рыжеволосую девицу.
Бортпроводница не подошла к справочному бюро, разговаривая о чем-то с Якушевым, пересекла зал по диагонали и исчезла в дверях.
Через несколько минут в аэровокзале уже забыли о прибывшем пятичасовом из Сухуми, но Петров все ждал, не покидал своего поста.
7
Текущая работа отвлекала, создавала иллюзию чрезвычайной, чрезмерной загруженности. Казалось, невозможно заниматься чем-то еще иным, а только ею, и нельзя целиком отдаться главному делу. Но Неведов знал, что оно остановилось на мертвой точке, поиски Каленого зашли в тупик.
Васильев скучными напоминаниями торопил его, и Неведов каждый день представлял майору очередные разработки. Они оседали у того в столе, и их уже накопилась порядочная стопка.
Версии рушились одна за другой. Командировки в Новосибирск, Ригу, Ленинград не дали результатов. Следы Каленого прочно затерялись после того, как он исчез из Москвы. Не удалось найти и Настю Петелину, графолинскую невесту, не явившуюся к посадке самолета на рейс Сухуми — Москва.
Удача, так часто сопутствовавшая Неведову, словно покинула его памятным ранним утром на Каширском шоссе, где Чернышов потерял Графолина, а он сделал «грибную» остановку. С той поры миновало уже почти три месяца, и шла вторая половина ноября.
Выпал первый снег, растаял, а мороз сделал из асфальта сплошной многокилометровый каток. Сообщения ГАИ запестрели дорожными происшествиями.
Неведов всю группу отправил работать в Банный переулок. Там по вторникам можно было снять комнату или квартиру. Народ являлся пестрый. Среди командированных, лимитчиков, студентов, разведенных супругов, молодоженов, стесненных жизненными обстоятельствами, попадались и уголовники, искавшие тихое пристанище.
Последние безошибочно отыскивали среди сдающих углы, комнаты, квартиры опустившихся хозяев — по неопрятной одежде и нетрезвому виду.
Неведов был твердо убежден: только Банный переулок мог дать «прописку» Каленому на несколько лет в Москве, Следовало искать это логово.
И все-таки, почему Графолин стал преступником?
Эта мысль в последнее время не отпускала Неведова и занимала его воображение. И главное, как он им стал? Что произошло? Кто подтолкнул? Какие возникли для этого «благоприятные» обстоятельства? Когда?
Неведов достал из сейфа графолинское дело. Он бегло пролистал пухлый том, хотя все, что там было зафиксировано, знал почти наизусть. Его неожиданно поразило: смерть Графолина, в которой и он был косвенно виноват, остановила расследование на полдороге.
Школу Неведов нарисовал с колоннами, украшающими фасад здания, старой еще застройки. Он улыбнулся, вспомнив, как Петров сосредоточенно и хмуро прогуливался у справочного бюро в аэропорту, сколько сил было затрачено впустую, и никто не догадался о самом важном и самом элементарном — о школе, где учился Графолин. Там о нем знали то, о чем разве догадаться бы смогла вдруг исчезнувшая в Сухуми Настя Петелина.
8
Иван Щекутьев, закадычный дружок Графолина по школе, оказался некрасивым рослым парнем с маленькими злыми глазами и худосочной длинной семинаристской бородкой. Тонкие пальцы его беспрерывно поглаживали и разглаживали бородку. Щекутьев работал продавцом в крупном мебельном магазине. Он был очень уверен в себе и улыбался, глядя на Неведова с усвоенной однажды холодной вежливостью.
Неведов ошарашил его сразу:
— Расскажите, как вы ездили с Графолиным в Барнаул.
Щекутьев побледнел, страх метнулся в его глазах, заученную улыбку сменило выражение угодливого почтения.
— Это было так давно, — сказал он вкрадчиво, словно спрашивая разрешения говорить дальше, — и если вы поможете вспомнить…
— Разумеется, помогу, — сказал жестко Неведов, — но в свой срок. Рассказывайте, Щекутьев, лучше все сразу. Язык не поворачивается говорить, пишите!
Щекутьев молчал, опустив голову. Очевидно, лихорадочно искал выход. Что-то следователь пронюхал. Но что? Почему это все всплыло, когда прошло больше пяти лет, уже забылось и так гладко пошла жизнь?
— Я Графолина не видел больше пяти лет, — сказал Щекутьев, стараясь выиграть время и сориентироваться, понять, куда клонит этот мужиковатый следователь с упрямыми и пронзительными глазами.
— А почему, Щекутьев, вы перестали встречаться с Графолиным? — спросил Неведов. — После поездки в Барнаул раздружились?
— Но прошло ведь столько времени…
— Хотите сказать, вы уже стали другим и не надо вас напрасно тревожить?
— Да, да. Зачем ворошить старое? Ну, поехали в Барнаул, попьянствовали в вагон-ресторане да и вернулись обратно в свою родную Москву, — подхватил Щекутьев, — пацанами были, по семнадцати лет. Маман умерла у Графолина. Он жить не мог один в пустой квартире. Вот и поехали развеяться.
— А чего вы тогда, Щекутьев, испугались, если уж была обычная поездка? — Неведов сказал безразличным тоном, отметив, как вновь полыхнули испугом и расширились зрачки графолинского школьного дружка.
— Я не знаю, что вы от меня хотите, — ответил Щекутьев, и подбородок его мелко задрожал, — я ничего не помню, остался в памяти какой-то сплошной угар пьянки. Я потом болел целую неделю.
— Вы вместе возвращались с Графолиным в Москву?
— Разумеется, вместе, — с облегчением перевел дыхание Щекутьев, — не мог же я бросить друга где-то в дороге.
— Поэтому знаете, кто избил Графолина? Так? Ведь на него было страшно смотреть, когда он приехал.
Неведов достал из стола отпечатанный типовой бланк.
— Ознакомьтесь со статьей, предусматривающей наказание за дачу ложных показаний, и распишитесь. Итак, что случилось у вас в дороге?
Щекутьев, понурившись, молчал.
Он не мог знать, что Неведов не только не располагал никакими сведениями о поездке пятилетней давности в Барнаул, но и вопрос о происшествии был им придуман. И, если бы не его моментальная реакция, беседа могла пойти совсем иначе.
Простая драка? Воровство? Убийство в пассажирском скором Москва — Барнаул? Об этом думал Неведов и рисовал карандашом лицо Щекутьева со сведенными на переносице бровями, близко посаженные глаза разделил тонкий горбатый нос, тонкие губы вытянулись в злую линию.
— Что вы молчите? Рассказывайте! — Неведов нажал клавишу селектора и, сняв трубку, сказал: — Зайди ко мне, Войтов, и Якушева пригласи.
Это означало, что оба оперативника включаются в действие заранее спланированного спектакля. И Войтов, и Якушев были знакомы с разработкой допроса и знали его цель.
Старший лейтенант Якушев явился в милицейской форме и сразу же сказал:
— Вот новые данные по делу в экспрессе Москва — Барнаул.
Встревоженный Щекутьев даже приподнялся на стуле.
Неведов взял тоненькую папку в руки, жестом пригласил Якушева сесть.
— Что ж, посмотрим, — сказал он, развязывая тесемки.
Стопка фотографий как бы случайно выскользнула из папки и рассыпалась по столу. Неведов неторопливо собрал их, делая вид, что не замечает панической растерянности Щекутьева.
Вошел Войтов и тоже принес тоненькую папку с новыми данными по делу экспресса Москва — Барнаул.
— Познакомься, — сказал ему Неведов, — вот твой герой. Очень он тебя заинтересовал. Может, спросишь его кое о чем? Все-таки Щекутьев, не кто-нибудь — собственной персоной! Щекутьев! — Неведов говорил таким тоном, словно, наконец, хитрый и изворотливый преступник был пойман и обезврежен.
Щекутьев засуетился, сквозь силу засмеялся.
— Это же я Щекутьев, — с трудом сказал он, озираясь по сторонам.
— О вас и идет речь, — твердо и без улыбки ответил Неведов.
— Как это обо мне! — вскинулся Щекутьев. — Меня же чуть не убили, а я еще, выходит, и убийца. Тут какая-то ошибка. Ее надо немедленно исправить! Почему мне такое особенное внимание? Щекутьев, Щекутьев! Свет, что ли, клином сошелся на Щекутьеве?! Я только подержал нож и выбросил.
— Вы не ответили, Войтов, — сказал, не обращая внимания на Щекутьева, Неведов, листая «дело» по экспрессу Москва — Барнаул, — у вас что? Нет вопросов к Щекутьеву?
— Нет, — сказал Войтов, смотря напряженно в лицо Неведову, — думаю, что материалы следствия можно передавать в прокуратуру.
Щекутьев вскочил, опрокинул стул.
— Меня же первый раз вызвали! — закричал он. — И уже — в прокуратуру! Я никому и нигде не давал показаний, разве без этого возможно следствие?! Повторяю, я не убивал! Прошу занести это в протокол.
— Вас и вызвали для того, чтобы вы все сами рассказали, — чуть повысил голос Неведов.
— Так бы сразу и объяснили, — сказал, вздрагивая, Щекутьев, — хорошо, я напишу, и вы увидите, что не надо меня отправлять в прокуратуру. Только пусть выйдут эти оба, — он кивнул на Войтова и Якушева, — такие вот и сажают невинных людей.
9
Прежде чем вызвать Щекутьева, Неведов опросил десятки людей, бывших одноклассников, учителей Графолина, жильцов дома, в котором он жил. Многие говорили о поездке, совершенно неожиданной и непонятной поездке Андрея в Барнаул, как о бегстве, и отмечали после возвращения в Москву у него состояние крайней подавленности, нервной взвинченности, послужившими причиной отчужденности от тех, кто стремился как-то ему помочь и поддержать в горе после смерти матери.
Потеря самого дорогого и близкого человека ошеломила Графолина. И даже то, что он был страшно избит в своем путешествии, не насторожило и не смутило Неведова. По молодости и не такое случается. Но добросовестный Войтов вдруг откопал: на обратном пути в скором Москва — Барнаул было совершено преступление. Убит инженер Гашев и выброшен на полном ходу поезда из тамбура вагона № 9, где ехали Щекутьев и Графолин. Убийцу найти не удалось, и дело было приостановлено. Расследовала его барнаульская милиция.
Войтов послал туда официальный запрос и разговаривал по телефону со следователем, который занимался скорым Москва — Барнаул. Неведов торопил, требовал немедленно составить картину происшествия в общих чертах перед встречей со Щекутьевым. Однако Войтов запоздал с информацией.
10
Щекутьеву множество раз вспоминался вагон-ресторан скорого Москва — Барнаул, вызывая вновь и вновь знобящий, обессиливающий ужас, который повергал его в состояние столбняка. Горло мгновенно пересыхало. Тяжелела голова. Руки и ноги отказывались двигаться.
То же самое чувство он пережил в милиции, когда в памяти уже стали стираться подробности той роковой поездки, жуткий страх смерти, сгустки крови на железном полу в тамбуре, свой собственный крик перестал его мучить во сне.
Неуловимая угроза повеяла на него в кабинете, где следователь вежливо и спокойно заговорил с ним. Он тотчас это почувствовал, едва были сказаны первые слова. Его как током ударило: подозревают! Докопались! И больше ни о чем думать не мог.
— В апреле прошлого года вы ездили в Ригу? — спросил Неведов.
— В Ригу? — опешил Щекутьев. — Я никогда не был в Риге.
— А в Новосибирске?
— Н-нет, — сказал Щекутьев, — я отдыхать езжу в середине лета и только на южное побережье.
Неведов закурил, ожидая, когда Щекутьев закончит писать. Он думал о Сбитневе с Ивановым, которым удалось через Банный переулок выйти на след Каленого. Капитан направил оперативников с обыском на московскую квартиру преступника.
Случайность помогла?
Неведов не раз на себе испытал: так просто удача не приходит. Ее высекает, как искру, напряженная работа. Иначе Войтов ни за что бы не сообразил позвонить в Барнаул. А ведь поинтересовался: не случалось ли пять лет назад такого, что увязывалось бы со скорым Москва — Барнаул, да и лично с Графолиным и Щекутьевым.
Нет, вовсе не случайно вышли Сбитнев и Иванов на след Каленого. И везет настырным чуть больше.
Щекутьев «расписался». Покрывал мелким кривым своим почерком уже шестую страницу.
— Часто брали взятки? — спросил Неведов.
Щекутьев оторвал от писанины голову и непонимающе уставился на него. Затем обиженно сказал:
— Две грамоты имею за отличный труд. Думаете если работаю продавцом в мебельном, значит, взяточник?
Хотел сказать Неведов «не сомневаюсь», но промолчал. И Щекутьев заговорил дальше, как равный с равным:
— Взяток не беру ни при каких обстоятельствах.
— А чем вы здесь занимаетесь? — Неведов достал из верхнего ящика стола пакет из черной плотной бумаги и протянул Щекутьеву. — Вы уж сразу, Иван Иванович, это недоразумение проясните. Я с вами немного раньше познакомился, чем вы пришли ко мне, понимаете? Три дня подряд лично вы мне говорили, что стенку «Москвич» невозможно даже с переплатой купить.
— Не может быть! — Щекутьев с отчаяньем посмотрел на Неведова.
11
По сути дела, в своих показаниях Щекутьев описывал одну драку со множеством натуралистических подробностей. Она оставляла впечатление кошмара, от которого спас его и Графолина пассажир в форме летчика гражданского флота.
— Летчика звали Василий Васильевич? — спросил Неведов.
— Да, — уныло подтвердил Щекутьев. Он уже ничему не удивлялся.
— Вы с ним встречались после поездки?
— Нет, но я знаю, Василий Васильевич приезжал к Андрею. В прошлом году я видел Андрея на улице, и он сказал, что летчик погиб в дорожной катастрофе.
— И вы решили не писать в показаниях, как убили инженера Гашева?
— Я не убивал, — еле слышно сказал Щекутьев.
— Чистосердечное признание смягчает вину, — напомнил Неведов.
— Я не убивал, — повторил Щекутьев.
— Тогда, выходит, летчик ударил инженера?
— Да, — сказал Щекутьев, — инженер вылетел в открытую дверь, куда тащили Андрея.
— Но перед этим у вас был в руке нож?
— Я же написал, что сразу бросил его на пол, когда второй налетчик выскочил в другой вагон. Он понял, что я его обязательно ударю. Вошел в тамбур летчик, и я бросил нож.
— Что было потом? Почему вы об этом не написали?
— Летчик заставил нас умыться и повел в свое купе. На следующей остановке мы сразу же сошли с поезда. Добрались на попутной до Свердловска, а там на самолете в Москву.
— Билеты брал Василий Васильевич?
— У нас же отобрали деньги в тамбуре. Если бы Андрей не стал драться, то доехали бы спокойно.
— Дальше.
— Василий Васильевич взял в Домодедово такси, и мы приехали к Андрею. У него ведь никого не было дома. Здесь летчик сказал, что лучше всего нам больше не встречаться, и посоветовал о случившемся никогда и никому не говорить. Он был уверен, что инженер остался жив. Может быть, нас успокаивал.
Щекутьев налил в стакан воды из графина, выпил крупными глотками, смочил волосы и тщательно причесался.
— Почему Графолин поехал именно в Барнаул?
— Можно было без очереди взять туда билет. По крайней мере, я всегда думал, что это так.
— Вам не приходило в голову, что о случившемся необходимо немедленно заявить в милицию?
— Кто ж о таком будет говорить добровольно? — криво усмехнувшись, сказал Щекутьев.
— А теперь некому подтвердить ваши показания, и вы, Иван Иванович Щекутьев, обвиняетесь в убийстве инженера Гашева. Вам понятно, о чем я говорю?
Щекутьев встал, пока Неведов говорил, смотрел неотрывно ему в глаза.
— Но я же не убивал! — страдальчески воскликнул он. — Поверьте, все так и было, как я написал.
— У вас единственный шанс — это найти летчика. Единственный!