Эжи́ном, то есть хозяином, штаба считался белёк – новорождённый щенок нерпы. Справа от двери в коробке из-под сандалий Аюна устроила алтарь. В центре алтаря она поставила керамическую фигурку белька, назвала его Тюлькой. Рядом закрепила лампадку и складную иконку – их принёс Саша. Там же лежали цветные ленты от шаманского костюма, которые Аюна выпросила у Жигжита, и несколько вкладышей от жвачки Turbo, их положил Максим. Всё это размещалось на буддийском хадаке – голубом ритуальном шарфике, который пожертвовала в штаб Ирина Викторовна.
Заходя в «Бурхан» и покидая его, ребята делали подношения эжину— клали на алтарь конфетку, щепотку риса или сухарик. Раз в неделю Аюна выносила старые подношения к заливу у Байкальского тракта, высыпала их в воду. Конфеты, правда, брала себе и распределяла между ребятами.
– Зачем мы кладём подношения, если эжин их не ест? – спросил однажды Саша.
– Дурак ты, Людвиг. Конечно, ест. И очень доволен. Поэтому защищает. Пока мы в штабе, нас никто не тронет. Даже взрослые. Тюлька им не позволит.
– А если ест, почему они остаются?
– Кто?
– Конфеты!
– Потому что эжин съедает не саму конфету, а её дух. Неужели не понятно? Нам остаётся пустая оболочка. Она сладкая, но пользы в ней никакой нет. Это как… ну как овощи варить слишком долго, и все витамины из них выйдут.
Саше возразить было нечего.
Тоннель под балконами забаррикадировали. Навалили там всё, что не удалось прикрутить к штабу, и хорошенько присыпали землёй. Не удовлетворившись, набросали сверхубитые кирпичи и стекло. Никто не должен пройти к штабу с этой стороны. Остался лишь узкий проход вдоль другой стены. Проход выводил напрямик к Аргунскому ущелью, отделявшему торцы двух разных домов.
Проверив надёжность баррикады, подёргав ветки кустов, Максим с Сашей признали, что их штаб – самый скрытный и самый защищённый штаб Солнечного. Даже к «Сопке» за Пятаком пробраться проще, чем к «Бурхану», а там нужно лезть через помойные овраги!
Фишкой «Бурхана» стала подробная карта всех дворов по эту сторону проспекта Жукова. Такой карты не было ни у кого. На ней указаны не только дворы с названиями на всех известных наречиях, но также штабы, подъезды с открытым чердаком, запасные тайники с пульками и карбидом, незаколоченные спуски в подвал, особо опасные зоны с крикливыми тётками, места обитания диких собак и многое другое.
Каждую неделю Максим с Аюной и Сашей отправлялись в разведку – собирали новые сведения для карты. Им довелось побывать даже в Темнолесье у детского сада и высчитать, в какие часы бабка Психоворон покидает своё Гнездо. С тех пор они ни разу не попадались ей на глаза и не слышали её пьяных окриков.
К следующему лету Максим надеялся расширить поиски и отыскать легендарный «Авалон» – богатый, но давно утерянный штаб. Его построили ребята из детдома. Натаскали туда матрасов, простыней, одеял. По стенам висели мягкие игрушки, бусы, зеркала, картинки с упаковок от Dendy и Sega. Детдомовцы никому не говорили, где построен их штаб, а потом исчезли. Просто перестали приходить в Городок. Должно быть, их куда-то увезли. Тайна «Авалона» осталась нераскрытой.
Было много версий, где именно его искать. Кто-то говорил, что «Авалон» построили в подвале или на чердаке. Другие утверждали, что легендарный штаб стоит по ту сторону Байкальского тракта, за молокозаводом. Третьи указывали на малоисследованные переулки возле Сибэкспоцентра. Прошлым летом сразу три штаба: VX2, «Минас Моргул» и «Сопка» – объединились в Первый крестовый поход, целью которого было прочесать отдалённые дворы Солнечного. Они ничего не нашли, поругались, стали нападать друг на друга, и поиски закончились обыкновенной войной. О том, чтобы собрать Второй крестовый поход, пока что не было речи, но все понимали, что он необходим. На очереди стояли свалки и холмы за Байкальским трактом. Там поблизости таилось ещё одно китайское общежитие, и ходить туда небольшой группой боялись даже мордорцы.
Так далеко Максим, Саша и Аюна не заходили, но и в границах Солнечного им удалось отыскать нечто ценное. Главной добычей в прошлом подустал ком строительной липучки, найденный в подвале тринадцатого дома. О нём никто не знал. Вынести его было невозможно, он весил не меньше тонны, и ребята довольствовались тем, что постепенно выщипывали из него небольшие порции. Лепили их везде, куда только дотягивались руки. Максим даже облепил стол в дедушкиной гостиной. За это ему влетело от мамы. Дедушка заставил соскребать всё ножом, а потом драить тряпками.
Хранителем карты назначили Сашу. Максим завидовал ему и, чтобы уравняться с ним в правах, объявил себя хранителем печати. Для такого дела стащил у мамы одну из печатей приюта, в котором она работала. После скандала и долгих нравоучений пришлось вернуть её и заменить самодельной – из картошки.
Аюна в свою очередь была хранителем холбого – маленького колокольчика с конной трости шамана. Она говорила, что нужно позвонить в него и произнести правильные слова, тогда на помощь придут добрые духи. Они укрепят стены штаба, сокроют его от глаз врага, а взрослых уведут в сторону, если те вдруг заинтересуются «Бурханом».
Держать карту в «Бурхане» Саша отказывался и всегда забирал домой. О её существовании и об открытии нового штаба было объявлено на Первом совете всех штабов. Он прошёл в Алькатрасе. Вожди собрались, чтобы договориться об основных правилах войны. После долгих споров, едва не закончившихся дракой, объявили Великое уложение. Договорились, что на штабы нельзя нападать после десяти вечера, когда большинство ребят расходится по домам. Нельзя воевать и в будние дни до часу дня, когда все сидят в школах. Хранителем Уложения назначили Артёма из «Сопки», больше известного как Бобёр. Он завёл тетрадь, куда внёс названия штабов, а также указал их фишки.
Тем же вечером Максиму устроили посвящение в вожди. Церемонию вёл Бобёр. По древнему обычаю Максим прошёл проверку «на пацана» и получил благословение. Он встал посреди песочницы в окружении ребят. Вытянул правую руку тыльной стороной вверх. Бобёр достал из кармана сигаретный окурок. Оторвал от него папиросную бумажку размером с горошину. Положил её Максиму на запястье и поджёг. Бумажка начала тлеть. Эта часть испытания называлась «проверкой на стукача». Максим сдавил зубы. Боль прожигала кожу, колючей пульсацией расходилась до плеча. Сёма из «Минас Моргула», Прохор из VX2, Леший из «Эдораса», Зорикто из «Баргузина», Джаник из «Сопки» и Митя из «Паслёна» – вожди основных штабов Солнечного – стояли вокруг Максима плотным кольцом. Обняв друг друга за плечи, сдавленно ухали:
– Пацан! Пацан! Пацан!
Бумажка продолжала тлеть. Над ней выкручивалась струйка серого дыма. Максим уже не чувствовал боли. Он и сам пришёптывал:
– Пацан. Пацан. Пацан.
Тление закончилось.
– Не стукач, – признали все.
Пришло время второго испытания. Бобёр смахнул пепел с руки Максима. Достал из кармана пластиковую палочку от чупа-чупса. Поджёг её. Крутил в пальцах, ожидая, когда она как следует разгорится. Затем поднёс к Максиму. Капнул расплавленной пластмассой в ту самую точку, где только что тлела бумажка. Боль резко вернулась. Максим вздрогнул, но удержал руку. Прошло несколько секунд. Пластмасса остыла, и Бобёр звонко ударил по запястью Максима. Следом ударил каждый из вождей. Это означало рождение нового вождя.
С этой минуты штаб «Бурхан» был окончательно признан врагом, с которым можно воевать и которому не зазорно проиграть. Покраснение на руке не сходило несколько дней. На ожоге вздулся мутный волдырь, но Максим гордился им, знал, что на его месте появится шрам, который в Солнечном называли «пацанской меткой». Такая была у каждого вождя.
Сидя в «Бурхане» на тронной покрышке, Максим разглядывал свою метку, вспоминал тот день, когда прошёл посвящение, и слушал Аюну.
– Тыс ума сошла! – воскликнул Саша, узнав, зачем Аюна объявила красную тревогу.
– Помолчал бы, если трусишь! – возмутилась она.
– Ничего я не трушу.
– Вот и помолчи.
Саша скривился. Снял запотевшие очки и принялся тереть их платком.
План Аюны, который она назвала «Смерть Саурону», в самом деле грозил большими опасностями. Но Аюна знала, что Максим и Саша не откажутся от него. Возможность ослабить штаб мордорцев была слишком соблазнительной.
Саурон жив
– Ну что, согласны? – не унималась Аюна.
– Подожди. – Максим потуже затянул шарф. В штабе было холодно, несмотря на то что они осенью замазали щели клеем и облепили фанеру новым слоем картона. – Расскажи ещё раз, что там с Сёмой.
Аюна замерла и прислушалась:
– Хвоста нет?
– Чего? – не понял Саша.
– Не чего, а кого. Кто-нибудь шёл за вами?
– Нет.
– Давай про Сёму! – Максим чувствовал, что замерзает. Надо было надеть свитер.
Сёма. Вождь «Минас Моргула». Толстый, ходивший вперевалочку мальчишка. На самом деле его звали Сумбер, но весь двор называл его Сёмой. У него были тёмные спелые щёки, над которыми чернели узкие бойницы глаз. Вздыбленная чёлка до половины прикрывала лоб, в остальном голова была бритой. Во рту у него всегда болтался кулак жевательной резинки.
– Значит, Сёма, – начала Аюна. – Я вчера придумала, как его ослабить. А заодно ослабить весь «Минас Моргул». То есть я уже давно придумала, но раньше у меня не было ширэ.
– Чего? – перебил Саша.
– Ширэ. Шаманский ящик. Мне папа подарил на Новый год.
– Ты не говорила.
– Аты не спрашивал.
– Как я могу спрашивать о том, чего не знаю?
– Да помолчите вы! – не выдержал Максим. – Аюн, говори нормально.
– Как я могу говорить и молчать одновременно?
– Началось. – Саша закатил глаза.
– Ох, Людвиг, напросишься ты у меня. – Аюна нахмурилась. Она всегда называла Сашу по фамилии, если злилась на него.
– Что ты предлагаешь? – Максим скрестил руки и дрожал. – Говори скорее, я тут мёрзну.
– Одеваться надо теплее, – огрызнулась Аюна.
– Аюн… – умоляюще протянул Максим.
– Ладно.
У Аюны было светлое, чуть вытянутое лицо. Щёки – по-бурятски налитые, красивые. Из-под меховой шапки с помпонами выбивались пряди густых чёрных волос.
– Так вот, ширэ. У папы есть такой же, только у него большой. Он там держит шаманские костюмы, маски, бубны хэсэ, конные трости морин хо́рьбо, хур и всё такое. У меня ничего этого нет. В моём ширэ только мешочек чабреца, онго́ны, две шкурки белых мышей и несколько угольков с жертвоприношения.
– Негусто, – прошептал Саша.
– Ошибаешься, очкарик, – туг же ответила Аюна.
– Не называй меня так!
– А я и не называю.
– Только что назвала!
– Тебе послышалось.
– Прекратите! – шикнул Максим.
– Этого вполне достаточно, – продолжила Аюна. – Защитный обряд я, конечно, не проведу. Зато могу нарисовать зя.
– Какое ещё «зя»?
– Это как оберег, только наоборот. Он призывает несчастья. Зя, как крышка, накрывает семью, и боги не слышат ни их молитв, ни их обрядов. Понимаешь? Богам кажется, что в семье про них забыли, они обижаются и перестают помогать. Тогда на семью сваливаются всякие случайности, от которых раньше оберегали боги.
– Ты хочешь отомстить Сёме?
– Никому я не собираюсь мстить. Ничего ты не понял! Сёму накроет крышка…
– Это я понял.
– Ох, Людвиг, не нравишься ты мне.
– Да слушаю я, слушаю.
Аюна вздохнула, успокаивая себя.
– Зя спрячет Сёму от богов, и удача отвернётся от него. Он с Владиком поругается, и тот не будет им пульки покупать. Или дворники вообще разберут их штаб. Ну или Нагибины переедут в другой район. Они вообще не отсюда.
– Да, они из Ниловки. Хорошо бы их туда забрали.
– Вот! – торжественно заявила Аюна. – Зя всё это устроит. Ну или не так явно. Может, у них там в «Минас Моргуле» эпидемия гриппа начнётся.
– Чудненько.
– Ловко, – улыбнулся Максим. – Надо было раньше так сделать!
– Говорю же, раньше не могла.
– А как выглядит твоя зя?
– Она не моя. Это рисунок. Я уже всё сделала. Нужно начертить на мышиной шкурке человеческую фигуру – вниз головой. Я чертила угольком от жертвоприношения, чтобы зя стала ещё сильнее. А когда рисуешь голову, нужно закрыть глаза и представить самое страшное, что с тобой случалось. Представить так, чтоб страх вернулся, чтоб ты весь задрожал, чтоб дрожь сама нарисовала голову фигуры.
– Что же ты представила? – поинтересовался Саша.
Максим был уверен, что Аюна опять вспыхнет, скажет что-то вроде «Не твоё дело, Людвиг!». Но вместо этого она вздохнула, пожала плечами, а потом заговорила так, будто Саша ни о чём не спрашивал:
– Нужно пронести зя в квартиру Сёмы.
– И как мы это сделаем? – удивился Максим.
– У меня есть план.
– Надеюсь, не сегодня? – протянул Саша.
– Ты что! – взвилась Аюна.
В её глазах мелькнул до того глубокий страх, что Саша растерялся и лишь неуверенно пробормотал:
– Да мне сегодня в комнате надо убрать. А то мама не отпустит. Я же хотел завтра на горку… Кстати, пойдёте со мной?
– Нельзя, нельзя! – Аюна вскочила с сидушки и ударилась головой о крышу.
– Ещё пара таких ударов, и от штаба ничего не останется, – заметил Максим. – Надо было не клеем замазывать швы, а бетоном.
Аюна даже не улыбнулась. Принялась торопливо объяснять:
– Зя нужно подбросить сегодня. Она ожила, я это чувствую. Если её правильно делаешь, она срабатывает как ловушка – затягивает злого духа и потом питается его энергией. Ночью дух выходит из неё в виде мёртвой женщины и виснет на потолке вниз головой. Вреда он не приносит, потому что слепой. Но шамана, который его поймал, видит. И если шаман не прошёл четырёх посвящений, он его съедает. А я ведь и первого посвящения не проходила. Рано ещё. Если не подбросить зя, этой ночью мёртвая женщина меня съест. А ест она изнутри, начинает с ног. И внешне ты остаёшься нормальным, а внутри – пустой, как кукла.
Максим и Саша переглянулись. Им стало не по себе. Максим даже согрелся и на мгновение перестал дрожать. Он жил в одной комнате с Аюной, и ему совсем не хотелось проснуться ночью от того, что по потолку, как таракан, ползёт мёртвая женщина.
– Она у тебя с собой? – прошептал Саша.
– Зя?
Саша кивнул.
– В кармане.
– Чудненько…
Ребята склонились над картой дворов. Им хватило нескольких минут, чтобы обсудить и принять план Аюны. Договорились пока что разойтись, а через два часа встретиться под Алькатрасом. Максим хотел переодеться. К тому же он обещал зайти к дедушке, нужно было снять игрушки с новогодней ёлки. Старый Новый год давно отметили, близился февраль, и ёлка начала осыпаться.
У Саши было более ответственное задание. Ему предстояло навести порядок в комнате и запротоколировать итоги двадцать седьмого совещания в штабе. Записи он вёл в толстой тетради с твёрдым переплётом. Секретную информацию вносил шифром пляшущих человечков, который позаимствовал у Шерлока Холмса.
– Куда? – Аюна дёрнула Максима за рукав. Он уже открыл дверь и хотел выбраться наружу. – Забыл?
– Забыл…
Покопавшись в кармане, Максим нашёл две барбариски. Положил их перед Тюлькой на алтарь. Мысленно поблагодарил его за защиту и только после этого вышел из штаба.
Через два часа, как и договаривались, ребята подошли к Алькатрасу. Сейчас домик и его покрытая жестью горка пустовали. На улице минус двадцать. Пахло колючим холодом. Если сильно вдохнуть носом, стенки ноздрей ненадолго слипаются. Снег мягко скрипел под ботинками. По рябинам и деревянным истуканам белым налётом проросла куржуха. Стеклянное чистое небо было высоким и лёгким.
– Принёс? – заговорщицки спросила Аюна.
– Отец убьёт, если узнает, – ответил Саша.
– Принёс?!
– Да принёс, принёс. – Саша похлопал себя по куртке.
Во внутреннем кармане у него лежал баллончик с пеной для бритья.
– Тогда идём.
Опасаясь, что Сёма увидит их в окна и заподозрит неладное, ребята пошли в сторону Котла. До Сёминого подъезда от Алькатраса было метров тридцать, но прямой путь не предвещал ничего хорошего.
Ребята спустились к рынку, издали поглядывая на заваленный сугробами «Эдорас». Вышли к Кораблику – длинному кирпичному дому, за пределами Рохана больше известному как Навуходоносор. По улице Ржанова дошли до Неверхуда. Отсюда виден тринадцатый дом, куда Саша ходил на кружок по керамике. Обогнули Пустырь, прошли заснеженный Тролегор – в опасной близости от границ Мордора. Перебежками, прячась под балконами первых этажей, одолели участок тропы, с которого просматривался «Баргузин», проскочили Вонючее ущелье и наконец оказались у подъезда Сёмы.