Подобно тому и открытие торгового пути через Дарьенский перешеек было излюбленной мечтой адмиралтейских клерков, вооруженных мелкомасштабными картами и с полнейшим отсутствием практического опыта. Тридцать лет назад сам Нельсон, тогда еще молодой капитан, чуть не погиб, руководя экспедицией по той самой реке Сан-Хуан, которую Хорнблауэру предписывалось пройти от истоков.
Венцом же всего было небрежное упоминание о пятидесятипушечном неприятельском судне. Вполне в духе Уайтхолла с такой легкостью отправить тридцатишестипушечный фрегат сражаться с почти вдвое более мощным противником. Британский флот в последних войнах столь успешно выигрывал одиночные бои, что теперь от каждого капитана ждали победы вне зависимости от реального соотношения сил. Если «Нативидад» возьмет верх над «Лидией», никто не станет слушать оправданий. Если даже неминуемый трибунал и не осудит Хорнблауэра, ему до скончания дней придется бедствовать на половинном жалованье. Если он не уничтожит «Нативидад», если не поднимет и не приведет к победе мятеж, если не откроет торговый путь через перешееклюбое из этих вполне вероятных «не» означало, что он лишится доброго имени, службы и вернется к жене униженный в глазах собратьев.
Перебрав все эти печальные варианты, Хорнблауэр отбросил их с деланым оптимизмом. Прежде всего надо увидеться с доном Хулианом Альварадоэто, похоже, будет несложно и не особо интересно. После будут корабли с сокровищами и призовые деньги. Об отдаленном будущем лучше не тревожиться. Он поднялся с рундука и прошел в спальную каюту.
Десять минут спустя капитан вышел на шканцы. С мрачным удовольствием он отметил, как безуспешно его офицеры притворяются, будто не замечают великолепный новый сюртук с эполетами, шелковые чулки, туфли со стальными пряжками, треуголку и шпагу с золотой рукоятью. Хорнблауэр посмотрел на быстро приближающийся берег.
Свистать всех по местам, мистер Буш, сказал он. Корабль к бою.
Загремели барабаны, подвахтенные с топотом высыпали наверх. Понуждаемая криками и ударами унтер-офицеров команда принялась готовить корабль к бою. Палубы окатили водой и присыпали песком, переборки убрали, пожарные отряды заняли места у помп, запыхавшиеся юнги бегали с картузами для пушек; в кокпите вестовой баталера, назначенный исполнять обязанности врача, сдвигал мичманские рундуки, составляя из них операционный стол.
Я попрошу вас зарядить и выдвинуть пушки, мистер Буш, сказал Хорнблауэр.
Вполне разумная предосторожность, учитывая, что корабль с полным ветром входит в испанские владения. Канониры сбросили с орудий найтовы, могучим усилием выбрали направляющие тали, втащили пушки внутрь, забили порох и ядра, опустили дула и, налегая на орудийные тали, выдвинули их в открытые порты.
Корабль к бою готов. Десять минут двадцать одна секунда, сэр, доложил Буш, когда стих скрежет катков. Хоть убей, он не мог бы сейчас сказать, учение это или подготовка к настоящему бою, и Хорнблауэр получал суетное удовольствие, оставляя его в неведении.
Очень хорошо, мистер Буш. Пошлите надежного матроса с лотом на грот-руслень и приготовьтесь к отдаче якоря.
Морской бриз с каждой минутой усиливался, и «Лидия» шла все быстрее. В подзорную трубу Хорнблауэр видел со шканцев мельчайшие подробности входа в залив. Широкий западный проход между островом Кончагуита и западным мысом, согласно карте, имеет глубину двадцать саженей на пять миль вперед. Но испанским картам доверять не приходится.
Что на руслене? крикнул Хорнблауэр.
Дна нет, сэр.
Сколько саженей пронесло? Передайте глубоководный лот.
Есть, сэр.
На судне воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь несмолкаемым пением такелажа да журчанием воды за кормой.
Дна нет, сэр. Сто саженей пронесло.
Значит, берег очень крутой, обрывистый, ведь до него меньше двух миль. Однако незачем подвергаться риску под всеми парусами налететь на мель.
Уберите нижние прямые паруса, приказал ХорнблауэрНе переставайте бросать лот.
Под одними марселями «Лидия» медленно приближалась к берегу. Вскоре крик с русленя известил, что лот на глубине ста саженей коснулся дна, и с каждым последующим броском глубина все убывала. Хорнблауэру хотелось бы знать, в какой сейчас стадии приливно-отливное течениеесли ему суждено сесть на мель, лучше, чтобы это произошло во время прилива, чем во время отлива, но не было никакой возможности рассчитать. Он поднялся до середины бизань-вант, чтобы лучше видеть. Все остальные, кроме матроса на руслене, замерли под палящим солнцем. Корабль был почти у входа в пролив. Хорнблауэр заметил на воде несколько бревен и, направив на них подзорную трубу, убедился, что они плывут к заливу. Значит, сейчас прилив. Все лучше и лучше.
Глубже девяти, прокричал лотовый.
Неплохо для испанской карты: она показывала десять.
И восемь с половиной.
Пока глубина достаточная. Хорнблауэр крикнул рулевому, и «Лидия» повернула вправо, огибая плавный изгиб мыса.
И восемь с половиной.
Все еще неплохо. «Лидия» шла новым курсом.
Отметка семь.
Хорнблауэр внимательно осматривал пролив, ища фарватер.
Отметка семь.
По приказу Хорнблауэра «Лидия» свернула чуть ближе к другому берегу. Буш тихонько послал матросов соответственно обрасопить паруса.
И восемь с половиной.
Так-то лучше.
Глубже девяти.
Еще лучше. «Лидия» вошла в залив, и Хорнблауэр видел, что прилив продолжается. Они ползли по стеклянной глади залива, лотовый монотонно выкрикивал глубину, крутая коническая гора посреди залива неуклонно приближалась.
Четверть до восьми, крикнул лотовый.
Якоря чисты? спросил Хорнблауэр.
Все чисты, сэр.
Отметка семь.
Дальше идти незачем.
Отдать якорь.
Канат заскрежетал в клюзе, вахта бросилась убирать паруса. Ветер и прилив развернули «Лидию», Хорнблауэр спустился на шканцы.
Буш смотрел на него, как на кудесника. Через одиннадцать недель после того, как они видели мыс Горн, Хорнблауэр вывел «Лидию» в точности к назначенному месту, мало того, прибыл вечером, когда морской бриз и прилив помогли им войти в залив; если же там окажется опасно, ночь принесет с собой отлив и береговой бриз, они легко выйдут в открытое море. Что здесь везение и чторасчет, Буш не знал, но, поскольку оценивал профессионализм Хорнблауэра куда выше, чем сам Хорнблауэр, склонен был значительно преувеличивать его заслуги.
Вахтенные пусть остаются на местах, мистер Буш, сказал Хорнблауэр. Подвахтенным прикажите разойтись.
Корабль в миле от любой возможной опасности и подготовлен к боюнезачем держать всех матросов на боевых постах. С радостным гулом подвахтенные прилипли к фальшборту, жадно вглядываясь в зеленые джунгли и серые скалы. Хорнблауэр с некоторым замешательством думал, что делать дальше. Он так волновался, проводя корабль в совершенно незнакомый залив, что не успел продумать следующий шаг. Его сомнения разрешил впередсмотрящий, прокричав с салинга:
Эй, на палубе! От берега отвалила лодка. Два румба позади правого траверза.
К ним ползло сдвоенное белое пятнышко: в подзорную трубу Хорнблауэр различил лодку под двумя крохотными латинскими парусами. Когда она приблизилась, он смог рассмотреть и команду: полдюжины смуглых людей в широкополых соломенных шляпах. Лодка легла в дрейф в пятидесяти ярдах от «Лидии»; кто-то, встав на кормовую банку и сложив руки рупором, прокричал по-испански:
Это английский корабль?
Да. Поднимитесь на борт, отвечал Хорнблауэр. Два года испанского плена дали ему случай выучить языкон давно решил, что за такое свое достижение и был назначен в теперешнюю экспедицию.
Лодка подошла к борту, и тот, кто их окликал, легко взобрался по трапу на палубу. Он с любопытством озирался по сторонам, дивясь на безупречную чистоту и царящий повсюду строгий порядок. На госте был черный, расшитый золотом жилет, из-под которого виднелась грязная серая рубаха, а грязные белые штаны оканчивались лохмотьями чуть ниже колен. Он был бос. Из-за красного кушака торчали два пистолета и короткая тяжелая сабля. Он говорил на испанском, как на родном, но не походил на испанца. Его длинные черные волосы были прямые и матовые; смуглое лицо отливало красным, а в белках глаз проглядывала желтизна. С верхней губы свешивались длинные тонкие усы. Он тут же приметил капитана в парадном мундире и треуголке и двинулся к нему. В ожидании подобной встречи Хорнблауэр и постарался одеться. Теперь он радовался своей предусмотрительности.
Вы капитан, сударь? спросил гость.
Да. Капитан Горацио Хорнблауэр фрегата его британского величества «Лидия», к вашим услугам. Кого имею честь приветствовать?
Мануэль Эрнандес, генерал-лейтенант, наместник Эль-Супремо.
Эль-Супремо? переспросил Хорнблауэр удивленно. Это имя нелегко было перевести на английский. Получалось что-то вроде «Всевышний».
Да, Эль-Супремо. Вас ждали здесь четыре месяца, шесть месяцев назад.
Хорнблауэр быстро соображал. Он не может открыть причины своего здесь пребывания первому встречному, но раз тот знает, что Хорнблауэра ждут, значит он посвящен в заговор Альварадо.
Мне поручено обратиться не к Эль-Супремо, сказал он, оттягивая время.
Эрнандес нетерпеливо махнул рукой.
Наш повелитель Эль-Супремо был до последнего времени известен как его превосходительство дон Хулиан Мария де Хесус де Альварадо и Монтесума.
Ага! сказал Хорнблауэр. Дона Хулиана-то я и желал бы видеть.
Эрнандеса явно смутило столь небрежное упоминание имени дона Хулиана.
Эль-Супремо, сказал он с ударением, послал меня, чтобы отвезти вас к нему.
А где же он?
У себя дома.
А где его дом?
Вполне довольно, капитан, что вам сообщили о желании Эль-Супремо вас видеть.
Вы так полагаете? Вам следовало бы знать, сеньор, что капитан корабля его британского величестване мальчик на побегушках. Если хотите, отправляйтесь к дону Хулиану и передайте ему это.
Хорнблауэр ясно дал понять, что разговор окончен. Эрнандес колебался, но перспектива явиться пред лицо Эль-Супремо без капитана его явно не прельщала.
Его домвон там, сказал он нехотя, показывая рукой через залив. На склоне горы. Чтобы попасть туда, мы должны проехать через город, который сейчас за мысом.
Тогда я поеду. Прошу вас ненадолго извинить меня, генерал.
Хорнблауэр повернулся к Бушуу того было наполовину озадаченное, наполовину восхищенное выражение лица простого человека, который слышит, как его соотечественник бойко говорит на непонятном языке.
Мистер Буш, сказал Хорнблауэр. Я отправляюсь на берег и рассчитываю скоро вернуться. Если нет, если я не вернусь или не пришлю записку до полуночи, вы предпримете меры к тому, чтобы обеспечить безопасность кораблю. Вот ключ от моего письменного стола. Я приказываю вам в полночь прочесть адресованные мне секретные правительственные инструкции и действовать по своему усмотрению.
Есть, сэр, отвечал Буш. На лице его ясно читалась тревога. Хорнблауэр с внезапной радостью понял, что Буш и впрямь обеспокоен судьбой своего капитана. Вы думаете вам безопасно отправляться на берег одному?
Не знаю, с искренним безразличием ответил Хорнблауэр. Я должен идти, и это все.
Если тут какой подвох, мы вас вызволим, сэр, в целости и сохранности.
Прежде позаботьтесь о безопасности корабля, отвечал Хорнблауэр. Перед его мысленным взором возникла ужасная картина: Буш с десантом из незаменимых матросов блуждает в малярийных джунглях Центральной Америки. Он повернулся к Эрнандесу: Я к вашим услугам, сеньор.
IV
Лодка мягко проехалась днищем по золотистому песку за мысом, смуглые гребцы выскочили и втащили ее на берег, чтобы Хорнблауэр с Эрнандесом вышли, не замочив ног. Хорнблауэр внимательно огляделся. Город подходил к самой береговой отмели. Это было скопище нескольких сот лачуг из пальмовых листьев, лишь немногие были крыты черепицей. Эрнандес повел Хорнблауэра к домам.
Aqua, aqua, услышали они, приблизившись, хриплый голос. Воды, бога ради, воды.
Возле дороги стоял шестифутовый столб, к нему был привязан человек. Руки его оставались свободными и судорожно двигались. Глаза были выкачены, язык, казалось, не помещался во рту, как у идиота. Вокруг столба вились стервятники.
Кто это? спросил Хорнблауэр, пораженный.
Человек, которого Эль-Супремо повелел уморить жаждой, сказал Эрнандес. Один из непросвещенных.
Он умрет?
Это его второй день. Он умрет, когда завтра над ним засияет полуденное солнце, безучастно ответил Эрнандес. Так бывает всегда.
Но в чем он провинился?
Онодин из непросвещенных, я уже сказал, капитан.
Хорнблауэра подмывало спросить, в чем же состоит просвещение, но он сдержался. Из того, что Альварадо повелел именовать себя Эль-Супремо, это можно примерно заключить самому. И капитан без всяких возражений позволил Эрнандесу провести себя мимо несчастного. Он счел, что все его протесты будут бессильны отменить отданный Эль-Супремо приказ, а негодуя понапрасну, он только уронит свой авторитет. Он отложит действия до той поры, пока увидится с самым главным.
Маленькие улочки, грязные и зловонные, вились между пальмовыми хижинами. Стервятники сидели на крышах и в переулках дрались из-за добычи с ободранными дворнягами. Населяющие город индейцы занимались своими делами, не обращая внимания на человека, умирающего от жажды в пятидесяти ярдах от них. Все они, как и Эрнандес, были смуглые с красноватым отливом, дети бегали нагишом, женщины были либо в черных, либо в грязных белых платьях, редкие мужчиныголые по пояс, в белых штанах до колен. В половине домов, по-видимому, были лавки: одна стена отсутствовала, открывая взору выложенный на продажу товардва-три яйца или горстку фруктов. Возле одной такой лавки торговалась покупательница в черном платье.
На маленькой площади в центре города стояли у коновязи низкорослые лошадки, облепленные мухами. Спутники Эрнандеса поспешно отвязали двух и держали их под уздцы, чтобы Хорнблауэр и Эрнандес сели в седла. Хорнблауэр смутился. Он знал, что плохо сидит в седле, что при шпаге и в треуголке будет выглядеть на лошади нелепо, к тому же жалел лучшие шелковые чулки, но деваться было некуда. От него настолько очевидно ждали, что он сядет верхом и поскачет, что отступить было нельзя. Он поставил ногу в стремя и плюхнулся в седло, обнаружив, к своему успокоению, что неказистая лошадка покладиста и спокойна. Неуклюже подпрыгивая, он рысью тронулся за Эрнандесом. Пот заливал лицо, треуголку приходилось ежеминутно поправлять. Дорога от города круто поднималась в гору, временами по ней едва мог проехать только один всадник, и тогда Эрнандес с вежливым поклоном проезжал вперед. Остальные следовали ярдах в пятидесяти позади.
На узкой дорожке, окаймленной по обеим сторонам деревьями и кустарником, было одуряюще жарко. Насекомые жужжали и больно кусались. Примерно в полумиле от города им встретились отдыхавшие часовые, которые при появлении всадников неловко вытянулись во фрунт. И начиная с этого места, они постоянно проезжали мимо людей, привязанных к столбу и умирающих от жажды. Некоторые были уже мертвыужасные разложившиеся трупы, окруженные жужжащим облаком мух; когда лошади проезжали мимо, жужжание становилось громче. Смрад стоял нестерпимый, объевшиеся стервятники с отвратительными голыми шеями били крыльями, не в силах взлететь, и убегали от лошадей в кусты.
Хорнблауэр чуть было не спросил: «Еще непросвещенные, генерал?» когда осознал бессмысленность подобного замечания. Лучше не говорить ничего, чем говорить попусту. Он молча ехал сквозь полчища мух и смрад, пытаясь представить себе внутренний мир человека, который оставляет трупы разлагаться, образно говоря, у самого своего порога.
Дорога вывела на водораздел, и Хорнблауэр ненадолго увидел внизу залив, синий, серебряный и золотой в лучах вечернего солнца, а посреди негопокачивающуюся на якоре «Лидию». Тут лес по обе стороны словно по волшебству сменили возделанные земли. Дорогу окаймляли апельсиновые деревья, за ними различались поля. Солнце, быстро клонившееся к закату, освещало золотые плоды и за поворотом ярко озарило большое белое строение, приземистое и длинное, прямо на пути всадников.
Дом Эль-Супремо, сказал Эрнандес.
Во дворикепатиослуги взяли лошадей под уздцы.
Хорнблауэр неловко спешился и с горечью обозрел свои лучшие шелковые чулкиони были испорчены безвозвратно. Старшие слуги, которые провели их в дом, являли ту же смесь роскоши и нищеты, что и Эрнандес, алые с золотом ливреи, драные штаны и босые ноги. Самый важныйего черты выдавали присутствие негритянской крови наряду с индейской и некоторую примесь европейскойвышел с озабоченным лицом.