Наверное, в городке франков уже начали опасаться, что странная дорога пройдёт прямо к их воротам. Возможно, франки даже собрались выслать посольство, чтобы спросить Мехмеда о происходящем, но как раз в это время на развилке, где один путь вёл к франкскому поселению, а другойв объезд, турецкие рабочие выбрали объездной и начали укладывать брёвна там.
Так продолжалось, пока даже слепцам не стало ясно, что необычная дорога будет третьей стороной треугольника, а две другие стороны образованы проливом и ответвляющимся от него на запад заливом, имеющим форму рога. Дорога тянулась по холмам от бухты, где стоял турецкий флот, к берегу залива, где Заганос установил пушки и распугал вражеские корабли. Оба конца дороги уходили прямо в воду.
Наконец работа в бухте завершилась. Сооружение, напоминающее остов повозки, с которой сняли заднюю стенку, было поставлено на брёвна, уложенные поперёк дороги и заранее смазанные жиром. Придерживаемое толстыми верёвками, сооружение медленно съехало в волны. Затем в эту «повозку» осторожно вплыл один из малых турецких кораблей. Заднюю стенку «повозки» установили. Судно укрепили распорками, чтобы не качалось внутри конструкции, и вот её вместе с грузом выволокли на сушу с помощью тех же верёвок, а затем потащили по дороге, вверх по склону холма.
Это было трудно. Когда «повозку» ставили на брёвна и заводили в воду, для этого хватило сорока человек. Теперь же за верёвки взялись сотни людейв первую очередь гребцы и матросы. Двигаясь в такт барабану, одновременно делая шаг и натягивая верёвки, люди издавали единое звучное «хэй». Груз в «повозке» становился на один шаг ближе к цели. Мачта с убранными парусами вздрагивала. Флаг на верхушке то развевался, то опадал.
Мехмед был рядом и наблюдал за движением судна по суше. А меж тем вторая «повозка», установленная на смазанные брёвна, повезла ещё одно такое же судно вслед за первым. И ещё. И вот уже целый караван.
Султан был весел и доволен, а Шехабеддин мысленно просил Аллаха, чтобы ни одна из «повозок», с таким трудом движущихся вверх, не скатилась вниз, ведь, если бы это произошло, она бы столкнулась с теми, которые следовали за ней возможно, даже опрокинула бы некоторые, повредила груз. Сказать Мехмеду о том, что расстояние между повозками надо увеличить, евнух не осмелился. Султан хотел действовать быстро, а это значило, что караван не должен растягиваться.
К концу первого дня переправили достаточно судов, чтобы можно было сказать, что турецкий флот вошёл в залив. И именно об этом объявил Мехмед, когда собрал на берегу залива большинство тех, кто видел недавнее наказание Балта-оглы.
Я говорил вам: если мой флот не может войти в залив к румам по воде, то войдёт по суше. И вот посмотрите!
Возле берега покачивались небольшие турецкие корабли, с каждой минутой всё больше превращавшиеся в тёмные силуэты на фоне золотистых волн. Они стояли далеко друг от друга, чтобы не закрывать обзор пушкарям Заганоса, готовым в любую минуту снова отогнать подальше все суда франков и румов, если вздумают напасть.
Сами по себе малые турецкие корабли не стали для врагов серьёзной опасностью, а переправить в залив крупные суда Мехмед не могслишком тяжёлые, и всё же он одержал большую победудоказал, что теперь его приказы выполняются. Матросы турецких кораблей, стоя на палубах, славили султана, и теперь эти славословия были искренними.
Завтра мы переправим новые корабли, сказал Мехмед, когда крики утихли. Наша сила победит хитрых румов. Никакие цепи поперёк входа в залив не помогут им. Никакие стены. Мы возьмём этот город!
Затем султан уехал, а Шехабеддин остался, видя, что Заганос продолжает стоять на берегу и беспокойно вглядываться в дальтуда, где сгрудились вражеские суда.
Чем ты встревожен, мой друг? спросил евнух, становясь рядом.
Заганос жестом велел своей свите отойти подальше, чтобы она не подслушивала, и заговорил нарочито тихо:
На месте врага я бы напал на наши корабли немедленно. Пожертвовал бы одним судном, но поджёг все наши. Ветер дует в нашу сторону. Сейчас такое нападение удобно совершить.
Шехабеддин посчитал, что опасения не лишены оснований, но решил успокоить друга:
Заганос, ты говоришь так потому, что у тебя отважное сердце. А румы не такие. Они все трусливы и осторожны.
А как же великий правитель румов Искендер? спросил Заганос. Он был очень отважен.
Отважен, как и ты, мой друг, улыбнулся евнух. Но румы давно выродились. Они недостойны своего великого предка. А их союзники франки хоть и более смелы, но не станут отдавать свои жизни лишь затем, чтобы помочь румам. Франки не глупы. Вот почему я думаю, что никто не нападёт на наши корабли.
И всё же я выставлю дозоры на нашем берегу вплоть до выхода из залива.
Это разумно.
Оба ненадолго замолчали, глядя, как волны залива блестят в сумерках, а затем Заганос сказал:
Хорошо, что ты здесь. Хорошо, что наш повелитель позволил тебе сопровождать его, а не оставил в Эдирне.
Я тоже очень рад этому, ответил Шехабеддин и добавил совсем тихо:Иногда мне кажется, что на его решение повлияла лишь одна моя беседа с ним. Я сказал, что у нашего повелителя сердце Искендера и что он рождён повелевать румами. Я сказал, что столица румов покорится Ис-кендеру и что я хотел бы своими глазами увидеть, как новый Искендер явит себя.
Заганос нахмурился:
Что? Ты ведь всегда говорил, что новый Искендерэто я.
В его голосе слышалось что-то похожее на ревность, поэтому евнух примирительно улыбнулся:
Ты тоже Искендер.
Но разве может быть два Искендера? продолжал хмуриться друг.
А почему нет? Чтобы Заганос перестал обижаться и дослушал, Шехабеддин встал напротив него и заглянул в лицо, ещё достаточно различимое, несмотря на сгущающийся мрак. Разве не может в одной и той же стране быть два героя одновременно? И это не значит, что один из них менее достойный.
В самом деле?
Конечно. Нет смысла рассуждать о том, кто истинный Искендер, потому что истинный Искендер давно умер. И раз на нём была милость Аллаха, то душа этого героя конечно же в раю. Искендер уже не вернётся в этот мир. Но в этом мире могут родиться люди, похожие на Искендера, и их ждёт похожая судьба, потому что герой всегда себя проявит. Я всё так же верю в тебя, мой друг.
А я уж подумал, что ты нашёл себе нового Искенде-ра, хмыкнул Заганос.
Как видно, он ещё сомневался, поэтому Шехабеддин положил руки ему на плечи, чуть потянулся вперёд и прошептал другу в самое ухо:
Заганос, ты знаешь, что я люблю тебя больше всех. Даже больше, чем нашего повелителя, хоть это и неправильно, потому что любовь к повелителю должна быть выше всех других привязанностей. Я назвал нашего повелителя Искендером, потому что хотел быть здесь с тобой. Я хотел своими глазами увидеть, как ты одержишь победу и получишь заслуженную награду. К сожалению, ты не сын правителя и потому трон румов тебе придётся отдать другому, но в тебе есть сердце Искендера. И ты проявишь себя, я знаю.
Заганос улыбнулся и так же тихо спросил:
Мне кажется или меня пришла проведать луноликая Ширин?
Шехабеддин отпрянул, запоздало сообразив, как это нашёптывание выглядит со стороны и что он, кажется, забылся. Евнухне мужчина, но может хотя бы притвориться им, вести себя по-мужски, а теперь сам не заметил, как стал играть в женщину.
С Шехабеддином это иногда случалось и уже породило множество шуток при дворене только о Шехабеддине, но и о его друге тоже. Даже Мехмед, наслушавшись пересудов, любил повторять с улыбкой: «Заганос мне как второй отец, а Шехабеддинвторая матушка». Хорошо, что Заганоса шутки забавляли, а не досаждали ему и что продвижению по службе все эти пересуды нисколько не вредили.
Наш повелитель очень хорошо придумал переправить корабли по суше, произнёс Заганос нарочито громко, чтобы слышала свита. Наверное, я тоже должен что-нибудь придумать, чтобы не отстать от него. Следующую фразу он опять произнёс тихо:Может, попытаться сделать под стены румов подкоп? Как думаешь?
Мой Искендер, восхищённо прошептал евнух.
* * *
Оказавшись в Турции, Шехабеддин временами опасался, что его походка, движения рук, манера улыбаться и смотреть по сторонам покажутся кому-то слишком женственными. И даже спустя двадцать пять лет службы при турецком дворе евнух продолжал беспокоиться об этом. А виной всему было обучение, которое пришлось пройтиобучение на виночерпия.
Виночерпий должен уметь не только разливать вино, но и развлекать. Он нараспев рассказывает стихи, играет на музыкальном инструменте, танцует. То есть делает всё то же, что делала бы наложница, чтобы развлечь господина. Но женщина развлекает лишь одного, правила ислама запрещают ей явиться в собрание мужчин, а виночерпию это не воспрещается. Именно для этого он и нуженразвлекать собравшихся на пирушку и прилагать все усилия, чтобы те, кто его видит и слушает, перестали задумываться о том, что перед ними вовсе не женщина.
Если с виночерпием заговаривают, он поддерживает беседу и отвечает шуткой на шутку. Даже может позволить себе кокетливые улыбки, если хозяин не ревнив. А если собеседник затеет смелую игру и начнёт признаваться в любви, виночерпий обязан эту игру поддержать, изображая жестокую неприступную кокетку.
Вот почему виночерпием мог стать не каждый, а лишь тот, в ком не слишком явственно проявляются мужские черты. Лицо виночерпия всегда миловидно, голоснежен, а все движенияизящны.
Шехабеддин, которого в то время называли Шихабом, вполне годился для подобных игр. Но не будь Шехабеддин евнухом, его вряд ли купили бы, чтобы обучить на виночерпия и впоследствии перепродать. Покупатель сказал бы: «Когда он обучится, ему уже исполнится шестнадцать, голос огрубеет, борода попрёт. Что тогда делать?» Однако из-за операции, проведённой в двенадцать лет, у кандидата не появилось даже усов, а голос и не думал ломаться.
Сделку оформили быстро, работорговец Фалих получил деньги и отбыл восвояси, а Шихаб стал собственностью нового господина, у которого была целая школа виночерпиев.
В ней обучалась дюжина учеников, которые поначалу посмеивались над новичком, выглядевшим не мальчиком, а юношей.
Шихаб, ну ты и высоченный! говорили они. Как ты сможешь изображать женщину? Разве только жену дэва.
Сколько тебе лет? спрашивали другие. Когда ты закончишь учиться, то будешь совсем старый. Станешь развлекать собрание стариков?
Шихаб не обижался на эти шутки и не думал о будущем. Зачем думать о том, что от тебя не зависит? Его куца больше занимало настоящее, а тупая покорность уступила место покорности осмысленной. Почему бы не покориться, если в обучении есть приятные и интересные стороны.
Когда евнух рассказывал сам себе содержание сочинений известных поэтов, которые придётся пересказывать для наставника, то временами увлекался и представлял свою мать, которая рассказывает сыну сказку. В такие минуты получалось забыть, что мать потеряна навсегда.
По этой же причине, когда Шихаба учили играть женщину, ему нравилась такая игра. Он представлял, что это не он, а его мать перебирает струны саза, поёт, улыбается. И чем точнее удавалось её изобразить, тем сильнее он ощущал, что она сейчас находится рядом. Шихаб не видел её, но видел выражения лиц тех, кто на него смотрит и оценивает. Наставники видели перед собой женщину! И если они её видели, значит, она приходила. Почти по-настоящему. А ведь господин Алим был уверен, что его бывшему рабу такое не понравится.
Незаметно летело время, Шихабу уже исполнилось шестнадцать, и именно тогда его впервые предъявили покупателю. Раньше, если в «школу» приходил покупатель, евнух оставался в дальних комнатах, потому что был ещё плохо обученным учеником. Теперь же его посчитали достойным и вместе с прочими вывели во двор.
Пришёл молодой богатый господин в белых марких одеждах и дорогой обуви. Все ученики выстроились во дворе в ряд, и евнуху, который когда-то проходил через нечто похожее, стало ясно, что случится дальше.
На этот раз покупателя не заботило, может ли раб цитировать Коран и складывать в уме числа. Покупатель вглядывался в лица и спрашивал у того или иного раба: «Как тебя зовут?»но не затем, чтобы узнать имя, а чтобы вслушаться в звук голоса и решить, приятен он или нет.
В прошлый раз Шихаб хотел оказаться купленным, чтобы поскорее начать служить богатому господину, заработать себе свободу и богатство, а затем выкупить из рабства мать и сестёр. Теперь евнух перестал верить в эту сказку и потому не хотел быть купленным, не хотел, чтобы жизнь менялась, но покупатель почему-то выбрал виночерпия, выглядевшего весьма взрослым, а не более юных.
«Ничего, успокаивал себя Шихаб. В доме у этого господина я буду делать почти то же, что и в школе». Однако раб ошибся.
Нового хозяина звали Захир. Этот молодой и изящный человек был арабом, как и господин Алим. Господин Захир также получил хорошее образование и так же хорошо знал персидский язык. Но в отличие от господина Алима, равно уважавшего и арабских, и персидских авторов, новый господин был без ума от всего персидского.
Возможно, для Захира выбор при покупке раба-виночерпия определило то обстоятельство, что Шихаб был персом. И евнухом. Ведь именно от своего нового господина Шихаб впервые услышал историю о том, что у великого правителя румов Искендера был евнух по имени Багой, родом из персидских земель, которого Искендер очень ценил.
Беседа проходила наедине в покоях господина, причём господин сам же завёл об этом разговор, а затем спросил:
Ты знал об этом?
Разумеется, Шихаб, обучаясь на виночерпия, читал поэму об Искендере, которую сочинил Низами, но там ничего не говорилось о Багое. А ведь Низами упоминал, обращаясь к читателям, что изучал жизнь Искендера очень основательно.
Низами читал не те книги, с улыбкой ответил Захир, полулёжа на застеленной кровати и покуривая кальян. О Багое рассказывают румы и франки. А персидские и арабские авторы излишне пристойны. Они думают, что если будут обходить имя Багоя молчанием, то оно забудется.
Шихабу было неинтересно про это слушать и не хотелось знать, что такого непристойного находили учёные мужи в том обстоятельстве, что Искендер держал при себе евнуха. Вот почему евнух Шихаб ничего не спросил, но господин сам стремился рассказать больше.
Пишут, что Багой был юн и красив, сказал Захир, хитро улыбаясь. И сначала он принадлежал персидскому правителю Дарию. А когда Искендер пошёл войной на Дария и победил, то заполучил и эту живую драгоценность. Один из персидских вельмож припрятал у себя Багоя, пока не уляжется смута, которая всегда бывает после войны, а затем отдал Искендеру.
«Даже если яБагой, то тыуж точно не Искен-дер», мысленно произнёс Шихаб, обращаясь к господину. Изящный (или даже хилый) Захир со своей острой козлиной бородкой нисколько не напоминал могучего воина с прекрасной тёмной бородой, которого Низами изобразил в своей поэме. К тому же Низами, который изучил множество книг об Искендере, утверждал, что этот правитель был удивительным человекомнеобычайно добрым. Искендер не стал бы держать при себе рабатут же отпустил бы на свободу, а вот от Захира ничего подобного ждать не приходилось.
Когда Багой впервые предстал перед Искендером, то уже не был мальчиком, меж тем рассказывал Захир. Багой был примерно твоего возраста. А Искендер был ещё молод. Как я Налей мне вина, Багой, послужи своему Искендеру, впоследствии хозяин часто повторял эту фразу, а затем протягивал своему виночерпию пустую пиалу, которую Шихаб наполнялбудто играя с кувшином, как учили.
Захир любил вино и шумные застолья, часто приглашал друзей, и пирушка обычно длилась почти до рассвета, а Шихаб развлекал гостей, как учили, но не испытывал от этого никакого удовольствия.
Гости, которые просили сыграть и спеть, сами же прерывали на середине, пытаясь ущипнуть виночерпия. Они находили это забавным, смеялись, тут же шутливо извинялись, просили продолжать песню, снова щипались, а Шихаб втайне злился, потому что уже не мог изображать им свою мать, как делал это для учителей.
Судя по всему, гости даже не замечали, что виночерпий ничего не изображает. Они не были ценителями притворства. Им достаточно было видеть, что лицо Шихаба миловидно, а также лишено усов и бороды. То один гость, то другой «смеха ради» пытались притянуть к себе виночерпия, чтобы поцеловать, и только строгий окрик Захира останавливал весельчаков:
Эй! Он мой, не забывай!
Друзья Захира не были богачами. Опасаясь, что хозяин дома больше не пригласит их на пирушку, они начинали вести себя сдержаннее, отпускали виночерпия и просили налить ещё вина, но на следующей пирушке всё повторялось снова.