Скажем по секрету: кое-кто, случалось, нарывался.
Ну что, масса Джош, пора на службу?
А посуду мыть кто будет? Генерал Хэнкок?
А воду таскать?
Сегодня твоя очередь.
ОК, я таскаю, ты моешь.
Вдвоем дело спорится. Один воду от колонки носит, другой тарелки моет. Один бекон жарит, яйцом заливает, другой в доме прибирает. Один, другой Грешно так говорить, но старый Фред Вестингауз, земля ему пухом, очень вовремя Богу душу отдал. Наследников у Фреда не нашлось, завещания он не оставил, дом перешел в городскую собственность и в итоге достался Джошу с Сэмом.
Служишь городу получи от города хлеб и кров. Все по-честному. Шериф Дрекстон, конечно, тот еще трудяга-законник. Чтобы он задницу от кресла оторвал, Содом Гоморрой накрыться должен, не меньше. Однако Джош с Сэмом его сообща допинали: отправился к мэру аж через площадь! Договорился насчет крыши над головой для своих подчиненных.
Домишко неказистый, но крепкий. Пара комнат, кухня, чердак. Узенькая веранда восьми шагов в длину. Крышу перекрыли, не течет. Все лучше, чем в клоповнике «Меблированных комнат миссис Дженкинс». И платить за жилье не нужно: дом муниципальный, а мы на службе.
Шестьдесят пять центов в день на брата. Такие деньги на дороге не валяются. Нет, сэр, не валяются! А если валяются, покажите мне, где, сэр?
В полдень в конторе?
Как обычно.
Удачи друг другу желать только время зря тратить. Что может случиться в Элмер-Крик до полудня? Вот вечером, когда стемнеет другое дело. Тут не зевай! Без смертоубийств, к счастью, обходимся. Четверка помощников шерифа бдит; пятый, Соммс, не в счет. Соммс третий год подряд сторожит тюрьму ряд тесных камер в одном здании с конторой шерифа. Сторожит? Дрыхнет без задних ног, взгромоздив эти самые задние ноги на подоконник. Отдыхает после битв с зеленым змием.
Дрекстону он приходится дальним родичем, вот и не выгоняет.
Сэм уходит первым. Джош не двигается с места. Достает два «ремингтона» 44-го калибра. Курки на предохранительный взвод. Открыть зарядные дверки. Прокрутить ладонью барабаны: один, другой. Прислушаться к масляным щелчкам. Не заедает, ход мягкий, звук правильный. Теперь можно и зарядить. Да, сэр! Оружие следует содержать в исправности и проверять каждое утро. Это нынче служба не бей лежачего. А еще года три-четыре назад
Что было, то воды Змеиной реки унесли. Сейчас Джошуа Редман законопослушный гражданин; более того, представитель закона! И это нам нравится. Да, сэр! Очень нравится! Приличное жалование, крыша над головой, уважение.
Работенка непыльная.
В приоткрытую дверь врывается ветер. Швыряет в лицо пригоршню ржавчины вездесущей осмакской пыли. Ну да, непыльная работенка! Джош отчаянно чихает. Прочихавшись, ухмыляется. Что сегодня способно испортить ему настроение?
Ничто!
Он протирает револьверы тряпкой. Физиономию полотенцем. Любуется на свое отражение в мутной луже треснутого зеркала. Привычно вздрагивает: всякий раз мерещится, что трещина шрам через все лицо, как от лихого сабельного удара.
Ритуал выполнен.
Вперед, служить и защищать!
Тахтон отлипает от окна, смеется. К чему Джош так и не привык, это к тахтоньему смеху. Всякий раз невпопад, будто джига на похоронах. Кудахчет курицей! Джош грозит тахтону кулаком, тот отмахивается. Ладно, мол, тебе. Не нравится, не буду смеяться.
Он всегда обещает. И всегда обманывает.
3Рут Шиммер по прозвищу Шеф
«Белая лошадь».
На вывеске, прямо под надписью, лошадь. Плод художественных усилий маляра, когда-то она была белой. Сейчас облупленная, в царапинах и пятнах.
Деревянные стены, каменный фундамент. Два этажа. Первый салун, второй комнаты для шлюх и постояльцев. Из дальнего окна свешиваются чьи-то стираные подштанники. Полощутся на ветру, хотят улететь.
Двери: крылья летучей мыши. По центру дырка-сердце.
Рут входит в салун. Мышь за ее спиной долго хлопает крыльями. Можно подумать, это подштанники влетели следом. С минуту Рут стоит неподвижно. Ждет, пока глаза привыкнут к сумраку, слушает музыку. Что это? Песни из экстраваганцы «Мрачный жулик» в переложении для рояля. Четырнадцать лет назад была премьера в «Нибло-Гарден», об этом писали в газетах, заказ нот с доставкой на дом
Все, хватит.
Долой воспоминания! Мало ли, что там было четырнадцать лет назад? Слишком давно, слишком больно. Хочешь этой ночью видеть кошмары? Не хочешь, только кто тебя спрашивает
Она проходит через салун, не глядя по сторонам. Поднимается на крошечную, размером с чайное блюдце, эстраду. Садится на свободный стул рядом с тапером. Дряхлый старик, тапер не делает ей замечания. Он вообще ничего не замечает вокруг. Пьян? Судя по дыханию, да. В тапере живы только руки, длинные пальцы с распухшими от возраста суставами.
Руки взлетают над клавиатурой и больше не возвращаются. Тапер берет стакан с виски, делает глоток. Тапер отдыхает. «Мрачный жулик», четырнадцать лет назад. Что там было еще, кроме «Мрачного жулика»?
Удивляясь самой себе, Рут начинает играть. Ей неудобно. По-хорошему, тапера следовало бы подвинуть. Музыка приходит сама, но беглость пальцев ушла безвозвратно. Кажется, что суставы распухли не у тапера, а у вас, мисс Шиммер.
Черный лак инструмента. Царапины.
Подпалины от окурков.
Не выпуская стакана, тапер щекочет клавиши левой рукой. Помогает. Временами он рокочет басами в духе негритянских духовных песен, но это так, шутка. Каждый развлекается на свой манер.
С помощью старика Рут добирается до конца дороги.
Шопен, с отвращением произносит тапер. Глаза его закрыты. Видно, как под черепашьими ве́ками движутся глазные яблоки. Мазурка ля минор. Крошка, с чего ты решила, будто умеешь играть?
Рут пожимает плечами. Ей нечего сказать.
Однажды я решил, что умею стрелять, смех у тапера скрипуч, как несмазанные дверные петли. Эта глупость вышла мне боком. Ты отделалась легче, ты везучая.
Рут встает.
Спасибо, говорит она.
Десять лет, отвечает тапер.
Четырнадцать, машинально поправляет Рут.
И приходит в себя:
Что? О чем вы, мистер?!
Десять лет, мисс. Вы заходили в «Белую лошадь» десять лет назад. Я был моложе, мое зрение еще не угасло. Я запомнил вас. Сейчас я вас не вижу, но помню эту искалеченную мазурку. Вы сели рядом со мной и заиграли Шопена. Так же бездарно, как сейчас. У вас какие-то счеты с Шопеном? Личная вражда?
Надо же! Рут действительно была в салуне десять лет назад. Играла мазурку? Нет, этого она не помнит. Дядя Том был жив, они ездили вместе. При жизни дяди Тома все было иначе. Когда ты чувствуешь себя защищенной, это и есть жизнь.
Когда ты всего лишь умеешь защищаться, это не жизнь, а черт знает что. Даже если ты умеешь нападать, это ничего не меняет.
Не двигаясь с места, Рут стоит у пианино. Разглядывает салун, сравнивает день сегодняшний с днем минувшим. Тапер допивает виски, легонько трогая басы. Он прежний, только слепой. Пианино? Кажется, новое. Судя по звуку, точно новое. Что еще?
Люстра кованая, старая.
Газовые рожки́, латунный обод. Крепежные тросы, кольца. Финтифлюшки из стекла. Рут помнит эту люстру. Десять лет назад «Белая лошадь» была дыра дырой. Люстра символизировала претензии хозяина на грядущее процветание. Свечи? Угроза пожара. Светильники на стенах? Горячее масло капает на головы клиентов. Не хотите ли газовую люстру?! Рожки́ накалялись, лопались, стекло опять-таки летело клиентам на головы, но люди терпели, не жаловались. Чего не вытерпишь ради прогресса?!
Стол с рулеткой. Новый.
Два зеленых стола для игры в карты. Новые. Дальний пустует. За ближним скучает чернявый красавец лет тридцати, тасует колоду одной рукой. Волосы зализаны, блестят. Щеточка усов. Бархатный сюртук цвета свежей крови. Парчовый жилет. Из кармашка свешивается часовая цепочка дутого золота.
Шулер.
Рут его не интересует, но шулер на всякий случай улыбается женщине. Как говорится, чтобы руку не сбивать.
За стойкой пожилой бармен с лицом, похожим на мордочку хорька. У стойки пьянчуги, завсегдатаи. Бармен ловко запускает стаканы, кру́жки и бутылки по гладкой поверхности дерева. Бармен старый, Рут узнает хорька. Пьянчуги тоже старые, эти всегда старые, даже если новые.
Она спускается с эстрады, садится за свободный стол. Подзывает разносчицу, шуструю толстуху.
Кружку пива. И чего-нибудь поесть.
Кукурузная каша. Бобы с мясной подливой, толстуха барабанит, как по писаному. Тушеная говядина. С овощами. Свежий хлеб.
Кашу с говядиной.
Пиво, каша, мясо. Сейчас будет.
Толстуху Рут помнит. Десять лет назад; минус сорок фунтов жира. Кажется, разносчица тоже помнит Рут. С другими клиентами она разговорчивей. А тут поджала губы, разве что не фыркает.
Разрешите?
Она не обратила внимания, когда этот парень зашел в салун. Широкие плечи, длинные ноги. Румянец во всю щеку. Фланелевая рубашка, кожаная жилетка. Душа-парень, симпатяга. Такие чаще всего стреляют в спину.
На жилетке звезда.
Садитесь, шериф.
Помощник шерифа, мэм. Джошуа Редман.
Рут молчит. Представиться в ответ? Нет, он тогда не отцепится. Здесь что, недостача шлюх? Или мальчик так стосковался по порядочным женщинам, что готов польститься на тощую задницу Рут Шиммер?!
Джошуа Редман, повторяет парень. Вы меня не узнаёте?
Рут молчит. Узнаёт.
Глава вторая
Осознание и благочиние. Папаша Бизон. Тахтон смеется. Плати за себя, малыш. Живой, потому что вечер. Глоток лунного света. Понадобится много ночей.
1Джошуа Редман по прозвищу Малыш
Здоро́во, сынок!
Как поживают ваши суставы, мистер Кэббидж?
Вот же угадала судьба с фамилией зеленщика! Ветер треплет капустные листья на тележке-двуколке. Капуста тоже приветствует помощника шерифа.
Вопят благим матом, парень. Завтра будет дождь, помяни мое слово
Эмили Гибсон развешивает на веревках белье своего многочисленного семейства. На миг отрывается от важного занятия, машет рукой:
Привет, Малыш!
Добрый день, миссис Гибсон!
Хочешь молока?
В другой раз, мэм!
Мэйн-стрит. Оружейная лавка: «Абрахам Зинник: все для шансфайтеров». В лавке Абрахам, один из многих Абрахамов фирмы, обслуживает клиента. Что-то в клиенте смущает Джоша. Боже правый! Это женщина в мужском пыльнике ниже колен. Лица женщины отсюда не разглядеть. Что она там покупает? Муж прислал? При желании в лавке можно приобрести обычные патроны, револьвер, винтовку. Все, что душе угодно для истребления ближних. Ближних? Дальних!
Кто же подпустит к себе того, кого намерен пристрелить?
Салун «Белая лошадь». Приличное заведение, не чета клоаке «У Счастливчика Джо». Сюда мы заглянем после обхода. Раньше утренние обходы не требовались, но теперь, когда в Элмер-Крик что ни день приезжают новые люди
Прав шериф: гляди в оба, пока один не выбили. Приезжие сразу должны понять: закон не дремлет! Кто тут собрался на скользкую дорожку? Сворачиваете вы, значит, за угол, весь такой с похмелья, в кармане ни цента. Высматриваете, что плохо лежит. А навстречу вам помощник шерифа при звезде и револьверах. И вот уже дурные мысли летят прочь: кыш, вороны! И снисходит на вас осознание и благочиние, как утверждает преподобный Элайджа.
Даже не сомневайтесь, сэр! Это вам Джошуа Редман говорит.
Угловое здание. «Универсальный магазин Фостера». Обе витрины та, что на Мэйн-стрит, и та, что на Ривер-роуд надраены до блеска. Отражение Джоша в стекле поправляет шейный платок, сдвигает на лоб шляпу. Парень хоть куда! Ростом не великан? Моложав сверх меры? Это не беда, девушки не за рост любят. А нахальных верзил ждет большой сюрприз, сэр!
Тахтон стоит за левым плечом. В витрине он не отражается, даже для Джоша. Помнится, впервые обнаружив это свойство ангела-хранителя, Джош чуть на мыло не изошел от страха. Знаете, небось, кто в зеркалах не отражается! Избави нас Всевышний от таких «хранителей»!
Два дня маялся, с тахтоном не разговаривал. На третий день отправился прямиком в церковь. Тахтон за ним. С Джоша семь потов сошло, пока до церкви добрался. А ну как и правда бес? Служба началась, преподобный затянул:
Господи, услышь молитву мою
Паства подхватила:
И вопль мой да придет к Тебе
Джош глянул через плечо: вот он, тахтон! Порог перешагнул, встал рядом. Осматривается с любопытством. Не корежит его, падучая не бьет. Сила святая прочь не выталкивает. Сгорать в корчах тоже вроде бы не собирается. Подпевает, губами шевелит.
Интересно ему. Впервые, что ли, в церкви?!
Так всю службу вдвоем и отстояли. Народу набилось, что гороху в стручке, на скамьях яблоку упасть негде. На улицу вышел гора с плеч! Не бес ты, приятель, не отродье сатаны. На радостях раскошелился: вернулся, толстенную пятицентовую свечку поставил. Молитву благодарственную прочел. Своими словами, не по Писанию, зато от души!
«Ты собрался взглядом провертеть дыру в витрине? тахтон прерывает воспоминания. Его голос Джош слышит как шелест. Кажется, что в голове растет лес, качаясь под ветром. Это делается не так.»
Тахтон шутит. Или не шутит.
Из чистого упрямства Джош не трогается с места. Изучает ассортимент в витрине фостеровского магазина. Коробка гаванских сигар. Пара лаковых туфель такие в Элмер-Крик носит один мэр. Бутылка Blantons Bourbon Whiskey. Топор лесоруба. Длинное топорище сверкает яичной желтизной. Серебряный футляр для спичек. Три колоды карт. Черепаховые гребни. Шейные платки по десять центов. Лопата с упором на конце черенка
«Убиваешь время? Это делается не так.»
Два манекена: дама и джентльмен. Лиловое платье с оборками. Твидовый костюм благородного орехового цвета. Когда Джошуа Редман станет шерифом, он купит себе этот костюм.
Ривер-роуд. Чешуя Змеиной реки за милю сверкает на солнце. Снова Мэйн-стрит. Улица делит город на Южную и Северную стороны и упирается в Шанхай. Здесь обосновались китайцы: желтые деловитые муравьи. В битком набитых трюмах пароходов, где ешь что придется, а мочишься под себя, они сбежали в Осмаку. От чего? От кромешных ужасов, превративших Старый Свет в ад, а Китай пуще всего.
Джошуа кое-что слышал про это дело. Из садового шланга вместо воды начинает бить ядовитый газ. Два квартала пятнистых трупов, раздувшихся на жаре. Небеса рвутся по шву, из багровой подкладки валится удушливая вата. Стая бумажных журавликов оборачивается птицами из серебристого железа, сжигающими город дотла. Спичечный коробок падает на землю, растет, покрывается броней, превращается в чудовище со слоновьим хоботом. Извергает спички жуткие снаряды, они способны превратить дом в костер. Времена года меняются в течение дня. Воздух убивает детей в утробе матери. Эпидемии болезней, которым нет названия. Бесконечные войны, когда не знаешь, на чьей ты стороне, потому что игральная кость мира лишилась сторон.
В это трудно поверить, оставшись в здравом уме.
Джош расспрашивал тахтона, что да как за океаном. Тахтон молчал. Похоже, и сам не знал. Пришлось довольствоваться всякими враками. Китайцы о прошлой жизни тоже не рассказывают, хоть клещами за язык тяни. Счастливы, небось, тем, что сбежали из пекла! Не бездельничают, не пьют, в карты не играют, в воровстве не замечены, живут бедней церковной мыши, а улыбаются что твои короли привет Сэму Грэйву.
Перестук молотков. Залихватский визг пил. В Шанхае все время что-то строится. Теперь, когда тянут железную дорогу и в город повалил народ, строят не только в Шанхае. Жилья не хватает, плотники нарасхват. Голландец Ван дер Линден, владелец лесопилки, потирает руки и взвинчивает цены каждую неделю.
Чисто выметенные улочки. Храм. Дома́ здесь как близнецы миссис Гибсон: мелкие, одинаковые. Зато храм китайцы отгрохали на славу: крыша с загнутыми коньками полыхает красной киноварью. У входа львы из дерева, покрытые дорогущей золотой краской. А может, не львы, а драконы. Джош ни тех, ни других сроду не видел.
Хелло! машет от дверей харчевни миниатюрная китаянка.
Это одно из десятка английских слов, которые она знает.
Добрый день, миссис Ли.
Чаю?
Спасибо, не сегодня.
Чай у миссис Ли душистый и темный, с привкусом топленого молока. Однажды китаянка из большого расположения угостила Джоша особым чаем из старых запасов и Джош едва не сблевал. У чая был вкус рыбы и запах ног скотогона Роберта Краули, только что вернувшегося с дальних выпасов. После этого миссис Ли наливала ему только молочный чай и между ними установилось полное взаимопонимание.