Без меня? Думаю, то же, что и со мной, криво усмехается он, признавая поражение. Пойду-ка, заседлаю свою Красотку.
Пегую кобылу Красотку он держит в муниципальной конюшне. Ездить верхом в последнее время приходится нечасто, а платить за постой и корм помощнику шерифа не нужно. Использование выгод служебного положения? Так точно, сэр! От законной экономии только дурак откажется. Вот вы бы отказались, сэр?
Так я и думал.
Конюшня здесь же, в дальнем конце двора. Третий денник слева. Темно, пахнет конским навозом, сеном. Немного керосином. Наощупь Джош нашаривает лампу, висящую на занозистой стене. Чиркает спичкой, подкручивает фитиль.
В трех футах из тьмы проступает точеная лошадиная морда. Красотка косит на хозяина влажным глазом, недовольно моргает. Пламя керосинки слишком близко, это Красотке не нравится. Джош отодвигает лампу:
Привет, солнышко!
Кобыла чутко прядает ушами, всхрапывает. Черт, надо было яблоко ей прихватить!
Извини, подружка.
На всякий случай Джош хлопает себя по карманам. Что это? Яблоко? Тахтон постарался? Неужто ангел-хранитель заранее знал, что Редману доведется седлать Красотку?!
Вот, моя хорошая. Угощайся.
Мягкие губы Красотки аккуратно берут яблоко с ладони. Сочное хрупанье. Похлопав лошадь по шее, Джош снимает со стены седло и уздечку.
Когда он выводит заседланную Красотку, лошади уже запряжены в водовозку. Бочка полнехонька, а к воротам подъезжают десятка три всадников. Уже рассвело, Джош узнаёт всех включая Сэма и других помощников шерифа: Неда Хэтчера и Белобрысого Ганса.
Все в сборе? Вперед!
Он легко вскакивает в седло.
Ха! Малыш, угомонись!
Командовал бы сам. Но ты же молчишь?
Нед не находится с ответом. Джош замечает, что под Сэмом не его вороной, а коренастый гнедой жеребчик. Одолжил у кого-то, не иначе чтобы зря время не терять.
Лопаты взяли?
Тебя забыли спросить!
Вы, на водовозке догоняйте!
С гиканьем отряд проносится через просыпающийся Элмер-Крик. Быстрой рысью вылетает из города, сворачивает на северо-западную дорогу, что ведет к нефтяному промыслу. Позади полыхает восход. Впереди, там, куда они спешат, в небо поднимается разлохмаченный хвост черного кота.
Черный кот к несчастью, вспоминает Джош. Ерунда, суеверие. Ну, пожар. Ну, потушим. А на сердце все равно кошки скребут.
Черные.
4Рут Шиммер по прозвищу Шеф
Выехали затемно.
Около часа двигались шагом вдоль реки, по западному берегу. Продрались сквозь трепещущий на ветру осинник, взяли выше, перевалили через пологую гряду холмов. Дальше началась прерия, густо поросшая клочковатым кустарником и бизоньей травой. Рассвет запаздывал, лишь горизонт украсила тонкая кайма пурпура. По траве стелился туман; казалось, лошади бредут в речной воде.
Островки ковыля и полыни усиливали впечатление.
Первым ехал Красавчик Дэйв. За ним, надвинув шляпу на нос, следовал Бенджамен Пирс. Отчим дремал в седле, добирая тот сон, который у него отнял ранний отъезд. Замыкали кавалькаду Рут и молодой стрелок, чьего имени она не знала. Представиться стрелок забыл: стеснялся или был груб от природы. А может, опасался лезть со знакомством, зная репутацию мисс Шиммер.
Все при револьверах. У Пирса и молодого стрелка из седельных кобур торчат приклады ружей. Рут искренне надеялась, что оба мужчины умеют пользоваться не только прикладами. Сама она взяла с собой шестизарядную винтовку Роупера, оставшуюся Рут в наследство от дяди Тома. Запас, как говорится, карман не тянет, даже если до стрельбы дело не дойдет.
Не будь Пирс мужем ее матери, что оставило бы равнодушными девяносто девять дочерей из ста, Рут сочла бы поездку обычным наймом, не заслуживающим лишнего внимания. Куш действительно намечался знатный. Род Горбатого Бизона, одно из многочисленных шошонских племен, согласно сведеньям, добытым «Union Pacific Railroad», склонялся к массовой продаже искр. Обычно индейцы искрами не торговали. Духи предков, духи зверей-покровителей, великие духи земли и небес короче, чертова уйма духов всех мастей и калибров, окружавшая краснокожих с рождения до смерти, была против. Но пока ты живешь, ты нуждаешься во многом, а с духами проще договориться, чем с голодным брюхом. Одеяла, оружие, лошади, фабричная одежда, сапоги да мало ли что стоит денег? Скрепя сердце вождь соглашался на уговоры молодых, старейшины кивали, рассчитывая на небольшое озерцо с огненной водой, а шаман находил подходящие аргументы для возмущенных духов.
Как правило, духи в итоге уступали.
Для такой сделки требовался агент опытный, способный принять в себя большой запас скупленных искр. Вероятно, у «Union Pacific Railroad» и впрямь не нашлось никого лучше Беджамена Пирса. Во всяком случае, не нашлось поблизости от тех мест, где кочевал род Горбатого Бизона. Промедление в таком деле, отправка спарк-дилера, которому потребовалось бы много времени на дорогу все это грозило потерей вожделенных искр.
Приз достался бы более расторопному конкуренту.
Пирса уведомили телеграммой от начальства, для проформы предоставив выбор: ехать самому или подыскать себе замену. Второй вариант означал: ты потерял хватку, старые сапоги тебе жмут, мы все понимаем, но не нуждаемся в услугах людей, тяжелых на подъем.
«Не поверишь, хмыкнул Пирс, но я обрадовался. Давно хотел проветриться, да все случая не подворачивалось. Если по возвращении в Элмер-Крик во мне еще останется свободное место доберу товара. Столько народу понаехало, ужас! Не может быть, чтобы кому-то не захотелось отдать искорку старику Бену за четвертак»
Он был прав. Рут не поверила.
Дымом пахнет, Красачик Дэйв придерживает коня.
Встает на стременах, вертит головой:
Пожар, что ли? Где горит?
Вопрос не требует ответа. Ответ сам мчится навстречу, на взмыленной кобыле.
Нефтяной промысел! хрипит всадник. Сазерленды горят
Придержать кобылу он и не думает. Крик, разодранный ветром в клочья, налетает на Рут, бьет по ушам и несется дальше, прочь, в сторону Элмер-Крик:
Скачите туда! Каждая рука на счету
Рут пожимает плечами. Меньше всего она собирается предоставлять свои руки для подсчета неким Сазерлендам, кем бы они ни были. Горит промысел? Чужая беда, чужая забота.
Красавчик Дэйв того же мнения.
Пирс берет флягу, делает глоток. Возвращает флягу на место. Веки отчима по-прежнему сомкнуты, словно он продолжает дремать. Прежде чем проглотить воду, он долго полощет рот. Кто другой после такого сплюнул бы на землю, но только не Пирс.
Сворачивай, Дэйв, говорит он. Где тут этот промысел?
Мнение Рут об отчиме дает трещину. Последнее, в чем она бы заподозрила мистера Пирса, это желание помочь ближнему.
Часть втораяВоображаемые друзья
Глава шестая
Сегодня и давно. Лучший возраст для смерти. Святой поселок. Первая встреча. Битва с огнем. Кто поднял тревогу? Бешеные братья Сазерленды.
1Джошуа Редман по прозвищу Малыш
Пылит ухабистая дорога. Рыжий шлейф тянется за отрядом на четверть мили, словно хвост гигантской лисицы. Джош натягивает на лицо шейный платок, желая защитить рот и нос. Остальные делают то же самое: ни дать ни взять, банда спешит на грабеж почтового дилижанса!
Глаза защитить нечем. Они отчаянно слезятся от ветра, бьющего в лицо, от ржавой осмакской пыли. Джош то и дело смаргивает, ругается сквозь зубы.
Кто-то догадывается свернуть с дороги в степь. Ухабов хватает и здесь, зато пыли куда меньше. Глохнет в траве перестук копыт. Ветер несет запахи вездесущей полыни и шалфея, аромат цветущих флоксов. Розовые и лиловые соцветья мелькают тут и там, придавая разнотравью праздничный вид.
Запряженная парой гнедых водовозка катит в полумиле позади. Солнце, выглянув из-за небокрая, превращает пыль, стелющуюся за телегой, в клубящееся пламя.
Впереди ждет пламя настоящее. Багрово-оранжевые сполохи подсвечивают лохматое облако дыма. Рвутся в небеса, прямиком в божий рай; не достигнув цели, опадают хлопьями жирной копоти. Ближе к земле пламя гудит так, что слышно даже с этого расстояния. Вокруг суетятся, хлопочут черные фигурки точь-в-точь черти в аду!
Джош знает: ад и черти выглядят иначе. А может, все-таки есть другой ад? Тот, которым стращает прихожан преподобный Элайджа?!
Грязные с головы до ног люди пытаются совладать с огнем. Швыряют лопатами землю, поливают водой из жестяных и брезентовых ведер. Ненасытное чудище ворочается, ревет, не сдается. Усилия нефтяников тщетны. Слабые духом отступают, бросают лопаты, в бессилии опускают руки
Огонь. Бессилие. Обреченность.
Да, Джош помнит.
2Джошуа Редман по прозвищу Малыш(четырнадцать лет назад)
Тринадцать лет прекрасный возраст, чтобы умереть.
Джошуа Редман повторял эту в высшей степени ободряющую мысль все время, пока бежал прочь от горящего поселка. Идея смерти в тринадцать лет принадлежала не ему. Ее всякий раз провозглашал толстяк Хемиш, вожак шайки сверстников Джоша, издеваясь над своей жертвой. Возраст каждый год менялся до тринадцати Хемиш дополз не сразу, начав с десяти лет. Толстяк смеялся, а Джошу было не до смеха и раньше, и сейчас.
Слабым утешением беглецу служил тот факт, что Хемиш больше не смеется. Он не засмеется никогда, сэр! Почему? Его труп лежит возле загона для свиней. Полагаю, сэр, что мертвецам не до смеха.
Сегодня Джош видел слишком много трупов. Вид толстого Хемиша с простреленной головой, уткнувшегося лицом в свиное дерьмо, мало что мог к ним прибавить: ни жалости, ни запоздалого злорадства. Пожар, с жадным ревом и треском уничтожающий поселок, бушевал не только снаружи, но и внутри Джоша. Вернее, там, внутри, он свое отбушевал.
Остался лишь пепел безысходности, под которым едва тлели угольки страха.
Сам Господь Бог, похоже, ополчился на Джошуа Редмана.
Мать умерла, когда Джошу исполнилось десять. Сгорела за пару месяцев от скоротечной чахотки. В самом начале мама каким-то чудом ухитрялась скрывать свой кровавый кашель. В эти дни она была красива неземной, ангельской красотой. Хрупкая, прозрачная; вся уже там, не здесь. Из нее исходил свет, проступал румянцем на щеках и блеском в глазах. Потом, когда болезнь было уже не скрыть, свет угас, и стало поздно.
«С самого начала было поздно, утешил доктор Чемберс, выпивоха и циник. Я бы все равно ничем не помог, даже обратись она ко мне раньше. Горный воздух? Хорошее питание? Редманы, у вас есть деньги на воздух и питание? Монет в ваших карманах хватит лишь на бутылку дрянного виски.»
Молись! приказал Джошу отец. Ее спасет только чудо.
А ты?
Я старый грешник. Меня Господь не услышит. Ты другое дело. Ты чистая душа, глядишь, и достучишься до небес. Молись, как никогда не молился!
По щекам отца текли слезы. В тот день он, следуя заветам доктора Чемберса, впервые попытался утопить горе на дне бутылки. К полуночи это ему удалось. Отец провалился в мутное беспамятство, к которому стремился, и остался в нем надолго. Джош менял матери простыни, делал теплое питье, варил кашу и молился, молился без конца. Случалось, отец выныривал из пьяного забытья. Тогда он принимался рьяно помогать сыну, но день, другой, и Редман-старший снова уходил в запой.
На похоронах он едва мог стоять. Джошу приходилось следить, чтобы отец не упал в могилу, выкопанную для матери.
Когда пришла пора собирать урожай, отец с трудом сумел взять себя в руки. Впервые Джош порадовался, что кукурузное поле у них самое маленькое в окру́ге. Иначе они бы не управились, а нанимать помощников им было не по карману. В мальчике затеплилась робкая надежда: вдруг отец станет прежним?
Почитай, неделю не пьет, работает
Продав урожай, отец запил по новой. В одну стылую ноябрьскую ночь, когда ветер завывал в трубе, а залпы снежной картечи лупили в узкое окошко, он не вернулся домой. Назавтра, ближе к полудню, его привезли на телеге: синего, закоченевшего. Возвращался из салуна, сказали Джошу, свалился в канаву.
Заснул и замерз насмерть.
Неделю спустя заявился дядя Филип, брат отца. Дядю Джош до того видел два раза в жизни. В домотканом сером пальто до пят, в широкополой черной шляпе, с окладистой бородой, дядя Филип был сама строгость и благочиние. Он с семьей жил в общине амишей на территории Небраска, полусотней миль севернее.
Как вы узнали, сэр? спросил у него Джош.
О чем?
О том, что мой отец умер?
Искра. Моя божественная искра! Филип Редман воздел палец к небу. Левую руку он приложил к сердцу. Она подсказала мне, что с моим непутевым братом приключилось несчастье. И я поспешил сюда, ведомый перстом Господним!
Насчет искры дядя соврал, ничего она ему не подсказывала. Умение ускорять рост ногтя на правом мизинце какие тут подсказки? Искрой послужил дядин сосед: ездил в город продавать сметану и масло, услышал о смерти брата Филипа и раззвонил на весь поселок.
К дядиному приезду отца Джоша уже похоронили. Вернувшись с кладбища, Филип хозяйским взглядом оглядел ферму покойного брата.
Ферму продадим. Ты поедешь со мной. Наша община станет тебе новой семьей.
Дядя не говорил вещал, как пастор на воскресной проповеди. Тон его не предполагал возражений.
Стервятник! прошипел Джош сквозь зубы.
Дядя сделал вид, что оглох на оба уха.
Стервятник или нет, но на три года Джош получил пищу и кров над головой. И да, сэр новую семью. А теперь
Он остановился на вершине пригорка, тяжело переводя дух. Медленно, словно немощный старик, обернулся. Поселок догорал. Багровые языки пламени лизали черные остовы домов, рвались к равнодушным небесам, где уже зажглись первые звезды. Люди, которые всецело уповали на милость Господа и грядущий рай, нашли подлую гибель и обрели ад на земле.
Среди руин что-то шевельнулось. Бандит задержался, копаясь в чужом сундуке? Догоняет своих?! Джош уже готов был пуститься наутек, да ноги приросли к месту. Нет, это не убийца. Из пламени выбиралась зыбкая фигурка. Вглядываясь до рези под веками, Джош все не мог толком рассмотреть ее в карусели сполохов. Чудилось, что пальцы огня хватают незнакомца и никак не могут схватить, будто он призрак, пустое место.
Ерунда! Глаза слезятся, вот и мерещится всякое.
Выбравшись из развалин, человек неуверенно заковылял в сторону Джоша. Джош хотел кинуться навстречу, но силы внезапно кончились. Все, что осталось бедняге стоять на вершине пригорка, поджидая собрата по несчастью.
Тринадцать лет, невпопад подумал Джош и содрогнулся. Прекрасный возраст, чтобы умереть. Тьфу ты пропасть, что в голову лезет!
Еще вчера Джошуа Редман не мог дождаться, когда ему стукнет шестнадцать. О, славное время румспринга выбора дальнейшего жизненного пути! В своем выборе Джош не сомневался: он покинет общину без сожаления и никогда не вернется сюда, хоть ты режь его ножами! Наймется работником на ферму; а если повезет его возьмут в пастухи-ковбои.
Купит шляпу, револьвер
Как же ему осточертели занудные святоши! Корчат из себя строгих, богобоязненных, а церкви-то у них нет! И в городскую церковь никто не ездит. Это уже вообще ни в какие ворота! Долгие воскресные молитвы амиши читали прямо в жилищах, собираясь всей общиной то в одном, то в другом доме. Даже не каждое воскресенье, а через одно, сэр.
Еще их дурацкий язык!
Немецкий, пояснил дядя Филип. Язык наших предков-основателей. Язык пресвятого Якоба Аммана!
Дядя был такой же немец, как и его покойный брат. В смысле, никакой. Но, вступив в общину, Филип рьяно учил немецкий и всерьез считал предками амишей Старого Света. Больной, понял Джош. Червяки в башке. Мама говорила, с сумасшедшими грех спорить.
К работе от зари до зари Джошу было не привыкать. Бесконечные молитвы? Ладно, язык не отсохнет. Ходить босиком с ранней весны до первых заморозков? Первый год как-то пережил, потом и вовсе привык. Но почему простой ручной пресс для сена «не от Бога»? От кого же тогда? Дьявола здесь старались не поминать, за произнесенное вслух имя нечистого били по губам, за ругательства секли розгами. И керосиновая лампа «не от Бога», и водяной насос. А уж любое оружие и подавно. Почему нельзя купить в городе нормальную фабричную одежду? Все домотканое, самодельное. Ну, кроме шляп с широкими полями: их носили все мужчины, как женщины головные платки.