Двадцать один, двадцать два, двадцать три
Панисо взмок, что называется, как мышь и потому должен поочередно вытереть руки о землю, чтобы шест не выскользнул из влажных пальцев.
Он проделывал все это много раз, но всегдакак впервые.
Двадцать девять, тридцать
От напряжения он, сам того не замечая, тяжело дышит. Чтобы убраться отсюда, у него пятнадцать секунд. И, прислонив шест к нижней части бруствера, онсперва ползком, потом на четвереньках и, наконец, бегомвозвращается к своим.
Сорок, сорок один, сорок два
Досчитав до сорока трех, подрывник ничком падает на землю, широко открывает рот, обхватывает обеими ладонями затылок. И в этот миг взрыв ослепительной вспышкой озаряет небо позади, выкачивает воздух из легких и ударной волной подбрасывает Панисо на несколько сантиметров.
Маноло свое дело знает.
Мимо проносится быстрая вереница звуков, топот бегущих, и полуоглохшему Панисо кажется, что он различает вдали голоса. Когда же он снова открывает глаза, Ольмос и четверо остальных саперов гранатами и короткими автоматными очередями зачищают то, что осталось от пулеметного гнезда.
Хулиан Панисо с улыбкой отряхивается, вытирает рукавом мокрое лицо.
Это было, думает он, вроде как хорошую палку бросить.
Взвод связи высадился благополучно, и девушки лежат на берегу, еще почти у самой воды, в ожидании команды двигаться дальше. Над головами с обманчивой медлительностью полосуют небо трассы выстрелов; ночную тьму густо кропят вспышки.
Противник не оказывает сильного сопротивления, потому что от реки вперед, во тьму бегут все новые и новые темные фигурки, и кажется, никакой силой не остановить их, не обратить вспять. По грохоту гранат понятно, что уже идет штурм неприятельских траншей. Сквозь трескотню выстрелов и гул разрывовони все отдаленней, и это добрый знак, указывающий, что франкисты отступаютпробиваются ободряющие голоса офицеров и комиссаров.
Хорошо их дрючат, говорит кто-то.
Пато Монсон, уже снова навьючившая на себя катушку с проводом, лежит вниз лицом на голой земле, чувствуя, как впиваются ей в живот и бедра камни и твердые комья земли. Одежда еще не высохлакогда высадились, воды было по пояс, а стылый ночной воздух никак не дает согреться. Широко открыв глаза, она завороженно смотрит на оказавшийся так близко фейерверк войны: раньше Пато даже не могла вообразить себе его жуткое великолепие.
Светящиеся пули чертят по небу замысловатые узоры трасс, перекрещиваются, заставляя звезды тускнеть, а время от времени безмолвная вспышка, которую через секунду догоняет грохот разрыва, вырывает из темноты пригорок, деревья, кустарник, россыпь далеких домиков. Тогда становятся видны черные против света фигурки бегущих и стреляющих людей.
На наши валенсийские празднества похожи, удивленно говорит Валенсианка.
Накануне Пато досконально изучила план и потому примерно представляет себе, что происходит: Кастельетсвпереди, километрах в трех, и, судя по стрельбе и взрывам, бой идет уже на окраинах. XI сводной бригаде поставлена задача перерезать шоссе между Мекиненсой и Файоном, проходящее через центр городка; чтобы обеспечить высадку и продвижение новых войск, совершенно необходимо взять высотку, где расположено кладбище. Вот почему там, справа от моста, идет такой ожесточенный бой. Вот почему там пальба и разрывы звучат чаще и громче.
Хорошо устроились, товарищи? Любуетесь зрелищем?
Это Харпо, лейтенант Эрминио, с неизменным шутливым благодушием пробирается мимо своих девушек: кого похлопает по плечу, кому даст хлебнуть из фляжки, чтобы согреться. Ему отвечают утвердительный хор голосов разной степени убежденности и даже шуточки: моральный дух по-прежнему высок. Кто-то спрашивает, почему не слышно республиканской артиллерии.
Потому что мы слишком близко к позициям франкшистов, отвечает лейтенант. В таких случаях своим обычно достается больше, чем противнику, так что пусть лучше артиллерия пока не вмешивается. Подаст голос, когда все станет ясно, а мы укажем ей, куда бить. В числе прочих задач мы, связистки, здесь и за этим тоже.
Пато улыбается в темноте: Харпо никогда не отделяет себя от своего девичьего взвода. Он дельный офицер и славный малый.
А наши танки и орудия тоже переправятся?
Когда рассветет, понтонеры наведут мосты, чтобы перебросить подкрепление и вьючных мулов. И обеспечат переправу грузовикам и танкам. Два дня назад я видел ихони скрытно накапливались в оливковой роще. А мы протянем связь с одного берега на другой.
Пато смотрит вдаль. И там в этот миг распускается исполинский цветок разрыва, взметнув к небу сноп оранжево-красных искр, как будто взлетел на воздух целый склад боеприпасов. Грохот долетает две секунды спустя, значит взорвалось метрах в шестистах. Харпо смотрит в ту же сторону, что и Пато. Отражая зарево, вспыхивают под козырьком его фуражки линзы очков.
Черт возьми, говорит он.
И оборачивается к своим связисткам:
Когда возьмут кладбище, мы протянем еще одну линию и свяжемся с городом. Штаб бригады разместится где-то там. Он достает из кармана фонарик. А ну-ка, заслоните меня от света и набросьте что-нибудь сверху.
Несколько девушек становятся в кружок. Пато просовывает голову под натянутое одеяло, оказавшись рядом с Валенсианкой и сержантом Экспосито. Лейтенант расстилает на земле карту местностиуменьшенные копии раздали связистками освещает ее слабым лучом фонарика.
Вот эти высотки387 и 412окружают Кастельетс с запада и с востока, говорит он, показывая их на карте. Замысел в том, чтобы взять обе и перекрыть шоссе Но вот на эту, левую, нельзя попасть, не отбив сначала кладбище. Понятно?
Выслушав утвердительный ответ, Харпо смотрит на свои часы-браслетстрелки показывают 01:47. Надо бы разведать, как там и что, говорит он. Разведать и протянуть надежную связь. К рассвету все должно быть в порядке.
Я пойду, говорит Пато.
Лейтенант и Экспосито смотрят на нее испытующе.
Почему ты?
Замерзла. Пато пожимает плечами. А такразомнусь, согреюсь.
Смотри, как бы жарко не стало, роняет сержант.
Лейтенант подмигивает Пато. Гасит фонарик, прячет карту.
Катушку свою здесь оставь.
Пато с облегчением избавляется от увесистой клади. Харпо кладет ей руку на плечо:
Оружие есть?
ТТ.
Сколько запасных обойм?
Три.
Хочешь, дам тебе парочку гранат?
Нет, и так тяжело.
Дело твое Когда пойдешь, смотри в оба, постарайся не влипнуть ни во что. На кладбище спросишь майора Фахардо из Второго батальонаон отвечает за этот сектор. Если он даст согласие, летишь обратно и мне докладываешь.
Пато чувствует легкий укол недоверия. Ей уже приходилось видеть, что на войне планируют одно, а на деле выходит совершенно другое.
Я вас еще застану здесь?
Здесь или чуть подальше, если наши возьмут городок, отвечает лейтенант, чуть поколебавшись. Это зависит от того, насколько ты задержишься.
Постараюсь обернуться поскорей.
Надеюсь на тебя. Харпо протягивает ей почти пустую фляжку с водкой. Если уйдем, оставлю тут кого-нибудь из девчонок предупредить тебя.
Все ясно? с обычной резкостью рявкает Экспосито.
Пато, коротко отхлебнув, возвращает флягу, вытирает губы ладонью и чувствует, как жгучая влага медленно прокатывается через гортань в желудок. И наверно, благодаря ее бодрящему действию в голове проясняется, тело наливается веселой силой: куда лучше делать что-то конкретное, чем лежать, окоченев, на земле и взирать на происходящее издали.
Ясней не бывает, товарищ сержант.
Выстрелы и взрывы не заглушают неуставной смех Харпо.
Что ж, тогдатореадор, смелее в бой! Благо тореадор у нас такая милашка. Ида здравствует Республика!
Здесь нет милашек, сухо возражает Экспосито.
Лейтенант снова смеется. Смутить его нелегко.
Если девушка вызвалась идти на кладбище, когда вокруг такое творится, отвечает он, не меняя шутливый тон, она не то что милашка, а просто-таки Грета Гарбо.
II
Втягивая голову в плечи каждый раз, как вблизи раздается взрыв или свистит шальная пуля, оскальзываясь на камнях, спотыкаясь о кустарник, Хинес Горгель мчится в темноте.
Легкие у него горят, удары крови в висках оглушают, дышит он часто и прерывисто. Вокруг он видит такие же несущиеся тени, но не знает, свои это или чужието ли красные атакуют, то ли франкисты удирают.
Он хочет только одногодобежать до предместья Кастельетса и спрятаться в одном из крайних домов.
Справа от него короткими очередями, но с широким охватом, бьет пулемет, и бьет он, кажется, в сторону реки. Хинес вспоминает, что из двух пулеметных гнезд, прикрывающих берег, одно расположено как раз здесь, на входе в городок. Второе, слева, молчит, и, надо полагать, либо прислуга бросила его, либо красные подорвали.
Ориентируясь на стук «гочкиса», он ищет дома и с размаху натыкается на ограду. И от удара падает навзничь. Потом, потирая ноющий лоб, встает, подпрыгивает и переваливается через стену, не удержавшись на ногах.
Стой, кто идет? останавливает его чей-то голос.
И прежде чем Хинес Горгель успевает ответить, гремит выстрел. Вспышка, грохот, и в стену над самой головой ударяет пуля.
Испания, Испания! кричит он в смятении.
В рот тебе Испанию!.. Пароль!
Лязг передернутого затворановый выстрел и новый удар пули в стену. Горгель поднимает руки, что в такой тьме совершенно бессмысленно. И внезапно вспоминает сегодняшний пароль:
Морена Клара!
За клацаньем затвора, дославшего патрон, следует тишина, размеченная выстрелами и разрывами. Кажется, что это призадумалась сама винтовка.
Руки вверх, ладони на затылок и подойди сюда.
Хинес Горгель, дрожа всем телом, выполняет команду. Туп, туп, туп, печатает он шаги, стараясь, чтоб было четко. Туп, туп.
Пять шагови в грудь ему упирается ствол. Его окружают настороженно-угрожающие тени. В полутьме различимы два или три белых тюрбанаэто мавры. Но тот, кто обращается к нему, явный европеец.
Ты кто такой и откуда идешь?
Хинес Горгель, рядовой 2-й Монтеррейской роты Сидел в передовом охранении у реки
Что ж ты так хреново охранял? Красные подобрались незаметно.
Это я поднял тревогу.
Честь и слава тебе, герой.
Ей-богу. Первые две гранаты бросил я.
Ну ладно Поверю на слово. Давай шагай вперед. Как дойдешь, спросишь майора Индурайна и расскажешь ему, что видел. Он налаживает оборону у церкви. Иди по первой улице, никуда не сворачивай, тогда и в темноте не заблудишься.
А вы-то кто такие?
XIV табор. Регуларес из Мелильи.
А что вообще происходит?
Понятия не имеем. Известно только, что красные форсировали реку и лупят наших в хвост и в гриву.
Хинес Горгель, ощупью продвигаясь вдоль стен первых домов, идет дальше и размышляет. Если на передовую вывели мавров, значит линия обороны у Эбро прорвана. Еще вчера 14-й табормарокканцы под командой европейских офицеров и сержантовбыл расквартирован на другом конце Кастельетса и сидел себе спокойненько в резерве. А раз он здесь, то сто пятнадцать человек из пехотного батальона, державшего фронт на берегу, либо рассеяны, либо перебиты. И заткнуть образовавшуюся брешь бросили мавров.
У церкви он видит скопище растерянных людей.
В свете автомобильных фар движутся несколько десятков солдат, а вокруг старики, женщины и дети тащат свои пожитки в узлах или катят на тачках. На площадисуета, толкотня, сумятица, прорезаемые отчаянными воплями и резкими выкриками команд. Полная неразбериха. Многие солдаты, стоящие вперемежку с маврами, полуодеты или безоружныпонукаемые командами сержантов и капралов, они сбиваются в кучу, как боязливое овечье стадо. Те, кто сохранил самообладаниев большинстве своем мавры, одетые по форме, с винтовками и вещмешками, строятся в шеренги. Перед церковью на голой земле лежат раненые, никто их не перевязывает. Из переулков на площадь подтягиваются еще и ещеодни на своих ногах, других несут товарищи.
В звездное небо тычется темная игла колокольни. С окраинытой, которая обращена к реке, долетает шум боя.
Где Индурайн?
Вон, у машины.
Долговязый усатый тип без кителя, с пистолетом на боку, в высоких сапогах, очевидно, пытается навести здесь мало-мальский порядок и зычно отдает распоряжения. Горгель идет к нему, но дорогу заступает европейского вида офицер. На голове у него мавританская феска с двумя лейтенантскими звездочками.
Чего тебе?
Я пришел с берега Мне приказали доложить командиру
Мне докладывай.
Хинес Горгель рассказывает обо всем, что было, не умолчав и про свои гранаты. В подробности особенно не вдается, чтобы не вызвать нареканий. Офицер смотрит на него сверху вниз:
Винтовка твоя где?
Потерял в бою.
А часть?
Не знаю.
Взгляд лейтенанта выражает усталый скепсис.
В бою, говоришь?
Так точно.
Офицер показывает на две шеренги мавров и европейцев:
Вставай в строй.
Но моя рота
Роты твоей нету больше. Давай шевелись. Ялейтенант Варела, поступаешь в мое распоряжение.
У меня оружия нет, господин лейтенант.
Как свое бросил, так и чужое подберешь.
Я
Он хочет промямлить какую-то не имеющую отношения к делу чушь вроде «я плотник, господин лейтенант», но тот подталкивает его к строю. Горгель в полной растерянности повинуется. В шеренге больше всех мавров, но попадаются и европейцы из других подразделений. Всего тут человек тридцать, обмундированных кто во что гораздстальные каски, пилотки с кисточками, тюрбаны, бурнусы, френчи разных родов войск. Оружие есть не у всех.
Вставай в строй, кому сказано?!
Но я
Следует новый толчок.
Стать в строй, я сказал!
В свете фар видны спокойные лица мавров, с природным фатализмом принимающих все, что пошлет им сегодня ночью судьба. Испанцыостатки Монтеррейского батальона, а также крестьяне, конторщики и даже оркестрантыто ли волнуются больше, то ли просто не умеют скрывать свои чувства.
Равняйсь Смирно!
Сержант-испанец, со зверским выражением лица, которое от игры света и тени кажется еще более свирепым, проходит вдоль строя, раздавая боеприпасы. Горгелю, занявшему свое место в шеренге между двух мавров, он вручает гранату и шесть обойм по пяти патронов в каждой.
У меня нет винтовки
Достанешь.
Мавры с обоих боков косятся на него с любопытством. В полутьме поблескивают глаза на заросших щетиной оливково-смуглых лицахпод тюрбаном у одного, под фетровой феской у другого. Оба с безразличным видом опираются на стволы своих маузеров.
Плохой солдат, говорит один насмешливо. Без ружья много не навоюешь.
Да пошло бы оно все злобно огрызается Горгель.
Мавры смеются, словно он удачно сострил, а Горгель, смирившись с неизбежностью, цепляет гранату к поясу, прячет обоймы в патронташ на груди. Потом с суеверным ужасом смотрит на раненых, которые по одному тянутся в церковь. По большей части это старики, потому что люди боеспособные давно уж воюют в армии Франко, либо ушли к красным, либо сидят в тюрьме, либо лежат в сырой земле.
Нале-во! Шагом марш.
По команде лейтенанта Варелы, не удостоившего их объяснениями и ставшего впереди строя, они трогаются с места. И покуда под зорким оком сержанта, который следит, чтоб никто не отстал, отряд переходит из света во тьму, Горгель с тревогой убеждается, что они идут туда, откуда он недавно прибежал.
Высунув головы над краем маленькой лощины рядом с разрушенным пулеметным гнездом, Хулиан Панисо и пятеро других подрывников смотрят, как идет атака на восточной оконечности. Вероятно, к тем, кто был там раньше, присоединились и фашисты, выбитые с позиций ниже, потому что сопротивляются они ожесточенно. Ни артиллерии, ни минометовслышен только ружейный огонь. Темная громада откоса испещрена вспышками выстрелов, по которым можно судить, как идут дела: республиканцы пытаются подняться, франкисты стараются им это не позволить.
Линия огня, еще недавно ползшая вверх, сейчас замерла примерно на трети склона.
Кажется, фашисты цепко держатся, замечает Ольмос.
Так Четвертый батальон атакует, пренебрежительно бросает Панисо.
И больше ничего не добавляет, но всем и так все понятно. В отличие от других подразделений IX бригады, укомплектованных по большей части хорошо обученными и спаянными железной партийной дисциплиной бойцами, 4-й батальон набран, что называется, с бору по сосенке, в нем всякой твари по паретут и анархисты, и троцкисты, выжившие в чистках ПОУМ, и перебежчики, и штрафники, и рекруты последнего набора, спешно призванные, чтобы пополнить страшную убыль в батальоне, который понес огромные потери в апрельских боях за Лериду. Панисо знаком с политкомиссаром батальонаПерико Кабрерой, тоже родом из Мурсии. И от его рассказов волосы встают дыбом. Дисциплина не то что хромает, а просто отсутствует. Боевой духниже некуда. Много мутных, неясных и опасных людей, а есть и явные, пусть и перекрасившиеся, фашисты, проникшие в НКТ, чтобы заполучить членский билет и спасти свою шкуру, благо не так давно в профсоюз принимали всех встречных-поперечных. Ну и как следствиев одном только прошлом месяце двоих расстреляли за неповиновение приказу, троихза дезертирство. Однако же кому-то надо штурмовать восточный склон, вот 4-й по мере сил и делает что может. Или что ему дают сделать.