Синьор Фидардо смущенно пожал плечами и сказал:
Честно говоря, я этого делать не советую но в принципе можно снять жемчужины с нити и продать по отдельности. Тогда никто не спросит, откуда они взялись.
Старшой покачал головой.
Такое красивое украшение нельзя портить, возразил он. Это неправильно.
Ана и синьор Фидардо согласно закивали. В кают-компании повисла тишина, а потом Ана обратилась к Старшому и ко мне:
Но как же вы поступите? Ведь с ожерельем надо что-то делать, верно?
Может, сдадим его в полицию? предложил Старшой. Пусть ищут законного владельца.
Вот этого точно делать не стоит, сказал синьор Фидардо. Ожерелье просто попадет на склад забытых и утерянных вещей. И пролежит там до скончания времен. Или пока его не прикарманит какой-нибудь нечистый на руку полицейский.
Немного обдумав его слова, Старшой сказал:
В таком случае мы должны сами выяснить, кому оно принадлежит. Похоже, ничего другого-то и не остается Как думаете, в этой ювелирной фирме в Глазго могут что-то знать? Все-таки розу изготовили давно.
Вполне возможно, сказал синьор Фидардо. Такое старинное предприятие, как «Ромбэк и Ромбэк», наверняка держит бумаги в порядке, даже такие давние.
Старшой задумчиво кивнул. Потом посмотрел на меня:
Ты ведь еще не бывала в Глазго, да?
Я покачала головой.
Тебе бы понравилось, продолжил Старшой. Город, конечно, местами обшарпанный зато люди отличные! И порт один из самых больших в Европе Есть на что посмотреть.
Но Шотландия ужасно далеко, сказала Ана. Вы уверены, что вам так уж надо туда ехать? Неужели нельзя просто отправить в ювелирную фирму письмо с описанием ожерелья?
Старшой задумался.
Может быть Но там мы бы заодно разузнали, кто построил наш бот. Это тоже помогло бы делу.
А, точно, я совсем забыла сказала Ана. И ваша лодка, и подвеска родом из Глазго едва ли это простое совпадение?
Старшой согласился. А потом обратился ко мне:
Ну, решай, Sailor.
Я быстро взвесила все за и против и подняла большой палец в знак одобрения. Давненько я не была в море. И посмотреть Глазго мне тоже очень хотелось.
Недели через две нам со Старшим удалось скопить немного денег на путешествие. А капитан соседней лодки у нашего причала обещал присмотреть за «Хадсон Квин», пока нас не будет. Пора было собирать мешки и отправляться в путь.
Если хотите узнать, что творится в Лиссабонском порту, поговорите с сеньором Баптиштой из кабака «Пеликану». Промозглым октябрьским вечером мы со Старшим пошли к нему, чтобы выяснить, не идет ли какое-нибудь судно из Лиссабона в Шотландию или в Англию. Мы надеялись, что нас возьмут на борт.
Сеньор Баптишта угостил меня стаканом молока, а Старшого выпивкой. И посоветовал заглянуть на парусную баржу «Дора», которая возила штучный груз вдоль побережья.
Передайте от меня привет капитану, и он наверняка довезет вас до Виго. А там уж кто-нибудь точно подкинет вас до Англии.
В тот же вечер Старшой поговорил с капитаном «Доры», и нас обещали взять с тем условием, что мы отработаем еду и дорогу. «Дора» отходила через четыре дня.
Накануне отъезда была суббота. И, как в любую другую субботу, мы пошли в «Тамаринд» послушать Анино пение под аккомпанемент тамошнего оркестрика. Ресторан был забит битком, стоял теплый осенний вечер, и у открытых окон на улице тоже сидели люди и слушали.
В паузе между двумя песнями синьор Фидардо достал какой-то конверт и протянул Старшому. На конверте аккуратной рукой синьора Фидардо ровными печатными буквами было выведено:
Вдове леди Килвард
12, Парк-Террас
Глазго
Вчера я вспомнил, что в Глазго у меня, между прочим, есть одна знакомая, объяснил синьор Фидардо. Коллекционер музыкальных инструментов и вдова состоятельного шотландского лорда по фамилии Килвард. Леди Килвард приобрела у меня для своей коллекции лютню и альт. Но главное, что она замечательный человек. И, полагаю, у нее есть хорошие знакомые среди ювелиров и серебряных дел мастеров. Найдите ее и передайте мое письмо. Она наверняка сделает все возможное, чтобы вам помочь.
Спасибо, сказал Старшой и положил письмо во внутренний карман. Спасибо за вашу заботу!
Ближе к полуночи мы со Старшим вернулись на «Хадсон Квин», чтобы немного поспать перед отплытием. В голове у меня до сих пор звучал Анин голос. При мысли о том, что мы еще долго не увидим наших друзей, делалось грустно.
Хотя, подумала я, если удача нам улыбнется, мы быстро найдем хозяина ожерелья. Ведь у нас есть кое-какие зацепки. Через месяц или два мы, пожалуй, уже вернемся в Лиссабон.
Вот как я тогда думала.
Но обстоятельства не всегда складываются так, как мы думаем и надеемся.
А иногда все может обернуться так, что и в страшных снах не приснится.
Часть вторая. Шетланд Джек
14. Ромбэк и Ромбэк
До Испании мы шли чуть меньше недели. На «Доре» мне поручили следить за такелажем. Вооружившись ножом, свайкой и парусной ниткой, я целыми днями, с утра до вечера лазила по снастям и канатам. Это было веселое плавание!
В Виго мы нанялись на испанский трамповый пароход, который как раз уходил в Глазго. Он назывался «Кангас» и преодолел восемьсот семьдесят морских миль меньше чем за три дня.
Были ранние сумерки, когда мы достигли устья реки Клайд и взяли на борт лоцмана. Вокруг сгущался промозглый туман с Ирландского моря, пока «Кангас» шел вверх по течению в сторону Глазго. Мимо нас в темноте проплывали призрачные силуэты баржей и землечерпалок. В ноздри бил запах ила и угольного дыма. Лиссабон казался уже очень далеким.
Примерно к полуночи мы подошли к причалу в Принц-доке. Огни города подсвечивали низкое небо причудливым пламенно-желтым светом.
Когда на следующий день трюмы были разгружены, мы со Старшим поблагодарили экипаж «Кангаса» и сошли на берег. Бледное осеннее солнце еле-еле угадывалось за грязно-коричневым дымом, который низко плыл над верфями, мастерскими и складами, тянувшимися вдоль бесконечных набережных. Несмолкаемый гул пронзали сигналы паровых свистков и туманных рожков. Я видела, как отчаливает вдалеке пароход компании «Энкор Лайнз», уходящий в Америку. Одновременно буксир проводил на разгрузку в один из доков полностью вооруженный винджаммер. Возможно, он привез пшеницу из Австралии. А может быть, чай из Китая.
В переулках, уходящих вверх от северного берега реки, было несколько небольших гостиниц и простеньких пансионов. Старшой снял нам комнату на Чипсайд-стрит у милой пожилой дамы, миссис Граймз. Оставив мешки в гостинице, мы сели на двухэтажный трамвай, идущий в центр города. По улицам медленно ползли машины и автобусы с включенными дворниками. За окном мелькали серые и коричневые фасады каменных домов, все в грязных дождевых подтеках.
Старшой купил в киоске карту города, и мы стали искать улицу под названием Аргайл-аркейд. Если верить телефонному справочнику, здесь находилась фирма «Ромбэк и Ромбэк».
Аргайл-аркейд оказалась крытой галереей, пересекавшей целый квартал неподалеку от железнодорожного вокзала Глазго-Сентрал. Внутри галереи под стеклянной крышей теснились ювелирные магазинчики. Витрины переливались и сверкали.
Старшой открыл дверь «Ромбэк и Ромбэк ЛТД», зазвонил колокольчик. Магазинчик был крошечный и тускло освещенный. Вдоль стен до самого потолка высились стеклянные шкафы, битком набитые украшениями. Казалось, ты попал в сокровищницу.
За прилавком стоял пузатенький лысый господин в шелковом шейном платке и рабочем фартуке поверх тщательно отглаженной рубашки. Увидев меня, он приподнял брови. Потом повернулся к Старшому и мягко произнес:
Мой друг, мне бы не хотелось показаться невежливым но могу ли я попросить вас оставить обезьяну за дверью? Будет крайне неприятно, если ей вдруг захочется полазить по моим шкафам.
Не беспокойтесь, сказал Старшой. Это Салли Джонс, и она прекрасно воспитана.
В подтверждение его слов я сняла фуражку и поклонилась.
Ювелир удивленно посмотрел на меня. Потом улыбнулся и кивнул мне в ответ.
Ну что ж, раз так сказал он. Меня зовут Илай Ромбэк. Чем могу служить?
Старшой представился и объяснил суть дела. Потом достал потертый замшевый мешочек, который всю дорогу прятал под рубашкой. Илай Ромбэк положил ожерелье на прилавок и стал внимательно рассматривать жемчужины и подвеску в ювелирную лупу. А потом сказал:
Обычно в это время мы с отцом пьем утренний чай. Не согласитесь составить нам компанию?
Илай закрыл магазинчик и провел нас по узкой лестнице наверх, в ювелирную мастерскую «Ромбэк и Ромбэк». В комнате стояло два широких рабочих стола. За одним из них сидел маленький, очень древний старик и выправлял молотком серебряную пластину.
Это мой отец, Джошуа Ромбэк, сказал Илай. Пятнадцать лет назад он передал фирму мне. Он был уже в летах, стал многое забывать и путаться. А сейчас он совсем сдал. Не помнит даже, как его зовут. Но свое ремесло он, как ни странно, не забыл. Голова забыла, а руки помнят.
Старик стучал молотком и, судя по всему, не хотел отвлекаться. Илай прошел дальше, в небольшой кабинет. Он подал нам чай с песочным печеньем. И мы заговорили об ожерелье.
Подвеска без сомнения изготовлена в нашей мастерской, сказал Илай. Но сделал ее не я. В 1904 году меня еще здесь не было. Это работа моего отца.
А можно узнать, кто заказал ему это украшение? спросил Старшой. Это здорово бы облегчило нам поиски.
Илай с сожалением покачал головой.
Увы, сказал он. Архив фирмы погиб в пожаре почти десять лет назад. Все старые ордерные книги сгорели.
Мы посидели молча.
Как же нам хоть что-нибудь выяснить? спросил Старшой. Может, показать ожерелье вашему отцу?
Боюсь, это бесполезно, ответил Илай. Отец живет в своем собственном мире. Но, если хотите, конечно, попробуйте.
Старшой задал еще несколько вопросов, но Илай не знал больше ничего, кроме того, что уже нам рассказал. Допив чай, мы встали и собрались уходить. Джошуа перестал стучать молотком и неподвижно сидел, глядя перед собой застывшим взглядом.
Илай склонился над стариком. Ни одна черта лица Джошуа, ни малейшее движение не говорили о том, что он осознает присутствие сына. Илай обратился к отцу спокойным голосом, пытаясь одновременно привлечь его внимание к ожерелью. Но все напрасно.
Через минуту Илай махнул рукой и встал.
Увы, как я и думал, сказал он, сочувственно пожав плечами.
Все равно, спасибо вам, сказал Старшой.
Но тут мне в голову пришла одна мысль. Что там Илай говорил о памяти Джошуа?
Голова забыла, а руки помнят
Я жестом попросила у него ожерелье. Илай протянул его мне. Я осторожно положила жемчуг в скрюченные руки старца, бессильно покоившиеся на коленях.
Сперва ничего не происходило.
Потом слабо дрогнул большой палец. И следом, один за другим, зашевелились другие пальцы. Медленные, дрожащие, они ощупывали блестящие жемчужины и наконец, добрались до розы.
Лицо старика по-прежнему ничего не выражало. Но вдруг белые кустистые брови сдвинулись.
Я сделал прекрасную работу! В его слабом, сиплом голосе звучало негодование. Первоклассную работу, сэр! А вы вы ведете себя вы нехороший человек! Нехороший
Я наклонилась ближе. Джошуа замолчал, снова уставясь перед собой пустым взглядом. Потом покачал головой и тихо добавил:
Ли Цзинь а ведь ты предупреждала меня
15. Фарфоровая девушка
Илай не знал, что хотел сказать отец. Он попытался осторожно разговорить старика, но тот как будто не видел его и не слышал.
Это имя Ли Цзинь, начал Старшой. Вы слыхали его раньше?
Нет, никогда, ответил Илай. Похоже на китайское
Лицо его стало задумчиво.
Когда-то в порту была фирма, торговавшая перламутром и полудрагоценными камнями из Китая и Юго-Восточной Азии. «Шанхай Импорт» или что-то в этом роде. Кажется, отец сотрудничал с этими ребятами. Их контора располагалась где-то в Говане, на набережной. Но я уже много, много лет о них ничего не слышал.
Думаете, Ли Цзинь могла работать в этой фирме?
Илай пожал плечами.
Не имею ни малейшего представления, к сожалению ответил он.
Мы простились с Илаем Ромбэком, поблагодарив его за помощь. Дождь прекратился. Город теперь как будто накрыли крышкой густого липкого тумана.
Я размышляла, что же нам делать дальше, Старшой, очевидно, тоже.
Ну что? спросил он. Попробуем разыскать «Шанхай Импорт»?
Я кивнула. Пока есть хоть какой-то след, надо идти вперед.
Мы проехали на метро под рекой и вышли на станции «Гован-кросс». Жизнь здесь била ключом. На широкой улице теснились трамваи, грузовые фургоны и телеги с лошадьми. Дворники едва поспевали убирать навоз с мостовой, а уличные торговцы песнями зазывали прохожих покупать у них мыло и шнурки для обуви. На перекрестке несколько молодых пар отплясывали под одинокую губную гармошку, вокруг стояли люди и хлопали в такт.
В Глазго все умеют танцевать, сказал Старшой. Танцевать и драться в этом им нет равных!
Мы пошли на восток вдоль череды мрачных домов из серого песчаника. Здесь, наверно, живут рабочие с верфей и их семьи, подумала я. На другой стороне улицы были мастерские по литью свинца, склады пиломатериалов и угля. Воздух был вязкий от фабричного дыма, илистых испарений с реки и запахов дегтя и сурика с корабельных верфей.
Старшой спрашивал всех, кто встречался нам на пути, не слыхали ли они о женщине по имени Ли Цзинь или о фирме «Шанхай Импорт». Люди участливо останавливались. Иногда вокруг нас собиралась небольшая толпа, и все наперебой обсуждали, какие фирмы раньше располагались здесь в порту. Но про «Шанхай Импорт» вспомнить так никто и не смог. Имя Ли Цзинь тоже никому не ничего не говорило.
Вскоре мы подошли к трем широким мостам, перекинутым через Клайд в центре города. Неподалеку от первого моста у бильярдной толпилась большая шумная компания молодых парней. Одни явно искали, с кем бы подраться. Другие проворачивали какие-то темные делишки в полумраке подворотни. Прохожие старались обходить их стороной.
Среди этих задир на составленных друг на друга деревянных ящиках сидела молодая женщина. Маленькая, хрупкая, с большими голубыми глазами на бледном лице. Из-под белого пальто на меху торчала широкая юбка с воланами. Девушка напоминала фарфоровую куколку, какую можно увидеть в витрине игрушечных магазинов. Когда мы со Старшим проходили мимо по другой стороне улицы, я заметила, что она пристально смотрит на нас.
Мы прошли еще метров двадцать и вдруг услышали за спиной тонкий, почти детский голос:
Эй, мистер! Стой!
Мы одновременно обернулись. Это была она, фарфоровая девушка.
Ткнув в меня пальцем и серьезно поглядев на Старшого, она сказала:
Хочу твою обезьяну. Она миленькая. Отдай ее мне.
Старшой приподнял брови. Потом рассмеялся и сказал:
Это невозможно.
Почему? удивилась девушка.
Потому что обезьяна не моя. Ее зовут Салли Джонс. И она принадлежит сама себе.
Большие голубые глаза девушки сузились.
С этой минуты я решаю, как ее звать, прошипела она сквозь зубы. Скажи, чтобы шла ко мне! Ко мне!
Сожалею, мой друг, ничего не выйдет, сказал Старшой и добродушно покачал головой, а потом кивнул мне, что пора, мол, идти.
Девушка перегородила нам дорогу. Она взмахнула рукой, как будто вытряхивая что-то из рукава. И в следующий миг с щелчком раскрыла лезвие большой опасной бритвы.
Либо обезьяна идет со мной сказала она, поднеся бритву к лицу Старшого. Либо я отбрею тебе нос и уши!
Старшой изумленно посмотрел на девчонку. Но тут к нам подошел парень из толпы с противоположной стороны.
Полиция! Парень кивнул на двух констеблей, которые прогуливались по тротуару чуть поодаль.
Девушка тихо выругалась и сложила бритву. Потом неохотно вернулась с молодым человеком к остальной компании. На полпути она обернулась, глядя на меня своими большими голубыми глазами. Меня передернуло.