Старики с ужасом поглядели друг на друга. Потом все взгляды обратились на самого старого, восьмидесятичетырехлетнего патриарха, который, как мне было известно, слыл здесь чемпионом популярнейшей игры.
Нет, мисс, твердо произнес он. Это шаффлборд, игра в монетки.
О, научите меня играть, попросила Урсула, глядя на патриарха с таким обожанием, что смуглое лицо его приобрело цвет перезрелого помидора.
Да-да, Джордж, давай научи мисс, хором подхватили остальные, наслаждаясь смущенным видом своего товарища, который уподобился стушевавшемуся школьнику.
Он тяжело поднялся на ноги и подошел вместе с Урсулой к столу для игры в монетки.
Глядя, как он учит ее, яне в первый разразмышлял о коварстве женщин вообще и Урсулы в частности. Было совершенно очевидно, что она не только умеет играть в шаффлборд, но скорее всего могла бы победить Джорджа. Но смотреть, как она изображает неловкого новичка и как он гладит ее по плечу могучей заскорузлой пятерней, словно маленького щеночка, было сплошным удовольствием. Урсула ухитрилась изящно проиграть, после чего заказала всем по кружке пиваза мой счет, разумеется, поскольку у нее не было денег.
А раскрасневшиеся старики уже чуть ли не дрались из-за того, кому следующим играть с Урсулой в монетки. Вооружившись вечерней газетой, она на несколько минут исчезла в уборной, после чего вернулась принимать вызовы соперников.
Джордж, вытирая покрытые пеной пышные усы, опустился на дубовую скамейку рядом со мной и закурил предложенную ему сигарету.
Прекрасная молодая женщина, произнес он, превосходная молодая женщина, хотя и приезжая.
Интересно, что слово «приезжая» он употребил не в том смысле, в каком его употребляют большинство деревенских жителей Англии, когда говорят об уроженцах других областей. Слушая своеобразную речь Урсулы, он заключил, что она приехала из материковой Европы или какой-то еще варварской страны. Я не стал его разочаровывать.
Нашему знакомству с Урсулой исполнился почти год, когда однажды она позвонила мне, чтобы сообщить сногсшибательную новость.
Джерри! Голос, который мог принадлежать только Урсуле, звучал так пронзительно, что пришлось отодвинуть трубку от уха.
Да, кротко отозвался я.
Милый, это я,Урсула.
Не может быть, ответил я. Ты всегда такая выдержанная, голос такой сладкозвучный, нежный, словно воркование горлицы
Не дури,милый. Я звоню, чтобы сообщить тебе чудесную новость, и мне хотелось, чтобы тыпервым ее услышал, выпалила она.
«Что там еще произошло, спросил я себя. Кто из многочисленных друзей Урсулы добился потрясающего успеха благодаря ее макиавеллевским интригам?»
Выкладывай, сказал я, набираясь сил для, по меньшей мере, получасового телефонного разговора.
Дорогой, я обручилась! сообщила Урсула. Должен признаться, что у меня екнуло сердце и я
вдруг ощутил себя страшно одиноким. Не то чтобы я был влюблен в Урсулу, не то чтобы я хотел жениться на нейне дай Бог! но я вдруг осознал, что теряю очаровательного друга. Человека, который умел разогнать мою хандру, с которым было проведено столько приятных часов. И вот теперь она невеста, несомненно, какого-нибудь неотесанного болвана, и нашей сердечной дружбе придет конец.
Милый? воззвала Урсула. Дорогой? Ты там еще?
Да, ответил я. Я здесь.
Но, милый, у тебя такой мрачный голос. В чем дело? Я думала, ты обрадуешься! жалобно протянула она.
Я рад, ответил я, стараясь подавить эгоистическое чувство, стараясь стереть из памяти рассказ Урсулы о каком-то ее приятеле, который уехал в Венецию и по вечерам якшался с гондольерами. Честное слово, любимая, я рад-радешенек. Кто этот несчастный?
Это Тоби. Ты ведь знаешь Тоби.
Но я думал, что он косноязычный.
Да нет же, дурачок, не тот Тоби, а совсем другой.
Очень рад. Мне подумалось, что косноязычному Тоби было бы непросто сделать тебе предложение.
Дорогой, я совсем не узнаю тебя, озабоченно произнесла Урсула, понижая голос. Ты сердишься на меня за то, что я обручилась?
Ни капельки, едко ответил я. Рад слышать, что нашелся человек, способный заставить тебя помолчать ровно столько, сколько понадобилось, чтобы сделать тебе предложение. Мнеэто никогда не удавалось.
О-о-о! воскликнула Урсула. Ты ревнуешь! Милый, как это замечательно! Я никогда не подозревала, что ты хочешь сделать мне предложение. Когда это было?
Часто, сухо сказал я. Но к счастью, мне удавалось подавить в себе это желание.
О милый, мне так жаль. И теперь ты замкнешься и превратишься в угрюмого молчуна?
У меня нет ни малейшего желания опускаться на дно из-за тебя, огрызнулся я.
О милый, что за глупости. Я думала, ты обрадуешься.По правде говоря, я надеялась, что мы встретимсяГолос ее совсем притих.
Ну и скотина же я, подумалось мне. Страшная, чудовищная скотина. Девушка, по сути, просит меня благословить ее, а я веду себя точно мальчишка. Я поспешил раскаяться:
Конечно, мы можем встретиться, любимая. Извини меня за грубость. Просто мне трудно свыкнуться с мыслью, что ты невеста. Где ты хочешь, чтобы мы встретились?
О дорогой, так-то лучше. Почему бы нам не посвятить вечер танцам? Пойдем в «Тропикану» Соглашайся, милый!
«Танцевать до десяти вечера», сказал я себе. Именно в «Тропикане»отвратительном ночном клубе из тех, которые вдруг вырастают точно гриб-дождевик и короткое время вносят свой вклад в страдания человечества, чтобы затем благополучно кануть в небытие. Урсула не могла выбрать более противного мне места.
Ладно, изобразил я энтузиазм. Но может, сперва где-нибудь пообедаем?
О дорогой, конечно. Где именно?
Как насчет «Гриллрум»? Я закажу столик.
Милый! выдохнула Урсула. То самое место, где мы с тобой обедали первый раз! Милый, ты такойромантик.
Не сказал бы. Просто это единственное заведение, где прилично кормят, сухо сказал я.
Милый, я обожаю тебя хоть ты и деспот. Вкусный обед, потом танцы. О-о, я приду в «Гриллрум» к восьми часам, дорогой. У меня нет слов, чтобы выразить тебе, как я рада, что ты рад. Я обожаютебя, всегда буду любить.
Я положил трубку, сознавая, как много потерял.
Это сознание возросло, когда я увидел Урсулу, потому что она привела с собой жениха. Это был симпатичный молодой человек с весьма ограниченным запасом слов, без ума влюбленный в Урсулу. Но в общем-то, довольно приятный. «Гриллрум», как я и ожидал, был набит битком, так что пришлось нашей троице примоститься не очень удобно за столиком для двоих. Тоби не отличался красноречием, но это не играло особой роли, потому что Урсула говорила за двоих. После обеда мы отправились в «Тропикану» с его режущим слух оркестром. Мы с Тоби по очереди важно кружили в вальсе тараторящую Урсулу. На мой вкус, это был отвратительный вечер.
После я долго не встречался с Урсулой. Слышал, что она таки вышла замуж и родила младенца. И полагал, что теперь, когда Урсула прочно освоила брачное ложе, она навсегда ушла из моей жизни. Не тут-то было. Однажды зазвонил телефон, и я услышал голос Урсулы:
Милый! Это я, Урсула!
Силы небесные! удивился я. Где ты пропадала все эти годы?
Дорогой, я вышла замуж.У меня есть ребенок.
Как же, слышал. Поздравляю.
Милый, я так долго торчу в деревне, что сегодня мне непременно надо съездить в Борнмут, походить по магазинам. Не могли бы мы встретиться?
Ты приедешь вместе с мужем? осторожно справился я.
Нет, дорогой, я приеду сама по себе.
В таком случае обязательно встретимся. Приглашаю тебя на ленч. Но сначала выпьем чашечку кофе в «Кадене».
Чудесно, милый. Я буду там в одиннадцать. Ровно в одиннадцать Урсула вошла в кафе «Кадена», и я сразу увидел, что она ожидает второго ребенка. Не говоря уже о выпуклом животе, она светилась, как розовые лепестки на солнце.
Милый! вскричала Урсула. Милый! Дорогой!Она с ходу обняла меня и наградила таким поцелуем, какие английские цензоры обычно вырезают из французских фильмов. При этом Урсула жужжала, точно рой пчел, одержимых сексом, и прижималась ко мне всем телом, чтобы как следует ощутить всю прелесть объятия и подтвердить свое самое искреннее расположение. Несколько пожилых леди и один хорошо сохранившийся (как коринка в портвейне) отставной бригадир уставились на нас с сладострастным отвращением. По лицам было видно, что они ждутсейчас я сорву с Урсулы одежды и изнасилую ее на месте, на священном полу кафе «Кадена». Поднатужившись, я вырвался из ее объятий.
Я думал, ты замужем, заметил я.
Так и есть, дорогой. Скажи, я стала лучше целоваться?
Лучше, ответил я. А теперь садись, и выпьем кофе.
Ты можешь взять мне мороженое?
Конечно.
Я заказал кофе и мороженое.
Ну, ты прямо цветешь, сказал я.
Правда?
Точно, ты выглядишь замечательно. Я вижу, ждешь прибавления.
Детиэто што-то ижжумительное, сообщила она, набив рот мороженым.
Не сомневаюсь, отозвался я.
Проглотив мороженое, она наклонилась и стукнула меня влажной ложкой по руке, давая знать, что сейчас я услышу нечто чрезвычайно важное.
Знаешь, что об этом люди говорят? вопросила она своим звонким голосом.
Посетители, забыв о еде, дружно приготовились услышать, что последует дальше. Я не знал, куда деваться.
Нет, ответил я. А что они говорят?
Так вот, сообщила она, весело помахивая ложкой, сколько ни предохраняйся, все равно залетишь.
Мы допили кофе, потом прошлись по магазинам, затем состоялся обещанный ленч.
Ты скучаешь по мне, дорогой? осведомилась Урсула, потягивая вино.
Конечно, скучаю. Ты всегда была одной из моих самых любимых подруг.
Правда, жаль, что нельзя быть замужем и иметь возлюбленного?
А ты попробуй, предложил я.
Нет-нет, я на это неспособна. Но ты ужасно милый.
Забудь.
Все равно, думаю, теперь я тебе не понравилась бы, задумчиво произнесла она. Я изменилась, стала совсем неинтересная.
В самом деле? усомнился я, глядя на полную жизни, милую женщину.
Точно, ответила она с серьезным выражением в своих больших синих глазах. Боюсь, теперь я стала одной из тех, кого называют мелкие божоле.
Зато отменного урожая, отозвался я, поднимая бокал.
Джеки ДарреллЗвери в моей постели
Дарреллу, моему любимому зверю
Глава первая
До чего же мне надоели вечные разговоры о том, какую "замечательную жизнь" я веду и как мне повезло заполучить такого знаменитого мужа.
Чего еще,восторженно восклицают люди,может пожелать себе женщина!
Так вот, по правде говоря, я веду отнюдь не замечательную жизнь, и с любым супругомзнаменитым или зауряднымнужно, увы, както уживаться.
Хотя наше знакомство и последующее бегство отвечали лучшим традициям женского романа, ни в том, ни в другом не было абсолютно ничего романтического. Больше того, помню, как я потрясла одного человека, сказав, что вышла замуж за Даррелла лишь затем, чтобы получить обратно одолженные ему пятнадцать фунтов стерлингов[1].
Вторжение Джерри Даррелла в мою жизнь принесло одни тревоги и беспокойства моим родным и близким. Будучи по природе человеком склонным к уединению и критически относясь к людям, которые казались мне ограниченными, избалованными и лишенными духовных интересов[2], поначалу я смотрела на мистера Даррелла весьма подозрительно.
Один коварный приятель моего бедного недалекого отца убедил его обзавестись в качестве "доходного побочного занятия" какой-то убогой гостиницей. Я пришла в ужас, увидев это мрачное логово, и мой ужас только возрос, когда я познакомилась с населяющей его ватагой говорливых женщин. Оказалось, что они входят в состав оперной труппы "СадлерзУэллз", прибывшей в Манчестер на двухнедельные гастроли. При других обстоятельствах я отнеслась бы с сочувствием к бедняжкам, вынужденным переносить капризы здешнего климата, но мне быстро надоело слушать, как они без конца расписывают достоинства какого-то восхитительного двуногого, наделенного всем, чего только могла пожелать себе женщина[3].
И вот в один дождливый воскресный день покой нашей гостиной был нарушен хлынувшим в нее каскадом женских фигур, который увлекал за собой довольно хрупкого на вид молодого мужчину, чем-то похожего на поэта Руперта Брука. Судя по нелепым выходкам эскорта, это мог быть только сам Чудобой. Так оно и было. Присмотревшись к этому созданию, я посчитала его манеру рисоваться довольно забавной[4]. Однако, заметив, что я разглядываю его, он уставился на меня взором василиска, и я поспешно обратилась в бегство.
В ближайшие дни недели наши пути, слава Богу, почти не пересекались, пока однажды утром встревоженная мачеха не попросила меня проводить мистера Даррелла до железнодорожной станции, ибо этот молодой человек, бедняжка, совершенно не представлял себе, где она находитсячему мне трудно было поверить. Поскольку все поклонницы были заняты на какойто репетиции, больше некому было его выручить, однако я дала ясно понять, что соглашаюсь без особой охоты.
Убедившись, что я далеко не в восторге от его компании, мистер Даррелл постарался пустить в ход все свое многогранное обаяние, которое так восхищало женский пол. Обнаружив, что трудится зря, обратился к юмору инадо же!развеселил меня, да так, что мне даже было жаль расставаться с ним[5]. Я корила себя за то, что была к нему малость несправедлива, но поскольку не ожидала больше с ним увидеться, легкое чувство сожаления недолго мучило меня.
Наконец наш большой дом опустел, и отец решил заняться ремонтом. Вскоре все помещения заполнили штукатуры, водопроводчики, плотники и обойщики, так что самим нам приходилось ютиться там, где позволяли рабочие. В разгар этого организованного хаоса вновь появился Даррелл. Нельзя ли ему пожить у нас несколько дней, пока он соберет в окрестных зоопарках заказы для своей звероловной экспедиции в Британскую Гвиану?
Моя мачеха, добрая (и простая) душа, не возражала, если он согласен терпеть шум и всякие неудобства и питаться вместе с нами. Его это вполне устроило, и он быстро освоился, перебрасываясь игривыми шутками с хозяйкой и затевая с моим отцом долгие сложные дискуссии о текущих событиях.
Вскоре он уже подружился со всеми. Кроме меня. Зная, как я к нему отношусь, он тем не менее набрался нахальства и попросил у моего отца разрешения пригласить меня в ресторан, и, что самое удивительное,я была вовсе не против, мне даже было приятно его внимание. У меня как раз была пересменка в ряду ухажеров, и я подумала, что будет интересно провести вечер с таким "светским человеком". Как ни странно, мне было очень весело, и мы отлично поладили друг с другом[6]. Даррелл рассказывал мне о своей работе зверолова, я поведала, как готовлюсь стать оперной певицей. Затем он повел речь о своей семье, и в его описании она выглядела удивительно интересной, совсем не похожей на моих родичей. Мои родители развелись, когда мне было два года, и я переходила, как говорится, из рук в руки, живя когда с бабушкамидедушками, когда с различными чудаковатыми тетушками и дядюшками. Словом, у меня не было настоящей семьи, а потому я завидовала счастливому устроенному детству Джерри и позволила себе откровенничать с ним, как ни с кем прежде. И когда пришла пора возвращаться домой, я уже совершенно освободилась от чувства недоверия и враждебности, говоря себе, что наконецто обрела друга, с которым могу свободно разговаривать и отдыхать душой.
Однако это меня порядком беспокоилозанятия музыкой требовали слишком много времени, чтобы я могла отвлекаться на такие вещи. Так что для меня явилось немалым облегчением, что Джерри на полгода исчез с моего горизонта, отправившись ловить зверей в Британскую Гвиану; правда, мы поклялись, что будем писать друг другу.
На самом деле я была настолько занята своей певческой практикой, что мне было просто некогда думать, чем там занимается Джерри. Какой же шок я испытала, увидев его в один майский день в нашей гостиной, причем он выглядел великолепно и (даже на мой предубежденный взгляд) весьма привлекательно. Джерри поспешил объяснить, почему вновь оказался в Манчестере. Дескать, в местном зоопарке размещено большинство отловленных им зверей, и теперь нужно возможно скорее сбыть их и отправить вырученные деньги его партнеру, оставшемуся в Гвиане, чтобы тот мог привезти остальных животных. Естественно, он снова убедил мою мачеху позволить ему остановиться у нас. Вполне разумное решение, поскольку он почти не бывал дома, днем и ночью занимался кормлением и уходом за своими подопечными, так что мы были избавлены от необходимости заботиться о госте.