Счастливый человек - Асадов Эдуард Аркадьевич 3 стр.


Чтоб ложью пятна скверных дел,

Как скатертью, прикрыть.

Он первым треснуть норовит,

Уверен непреклонно,

Что нападеньелучший вид

Скандальной обороны.

Есть в мире разные лжецы,

На все цвета и вкусы,

Но все льстецы, как подлецы, 

Отчаянные трусы.

Увы, каким же должен быть

Могучим чародей,

Чтоб вдруг от лжи освободить

Всех страждущих людей!

Но только нет волшебных слов

Для таинств исцелений,

Как нет от лжи ни порошков,

Ни электролечений.

А если так, то надо нам,

Чтоб чище в мире жить,

Непримиримый бой лжецам

Со всею страстью тут и там

Упрямо объявить.

А чтоб с тем злом, как мир седым,

Иметь нам право биться

Нам в жизни следует самим,

Как ни заманчив хитрый дым,

До лжи не опуститься.

Чтоб в сердце каждый человек

Нес правду, словно знамя,

Чтоб подлость таяла как снег

И мира не было вовек

Меж нами и лжецами!

1967

Мещанство

Есть, говорят, мещанские предметы,

И даже есть мещанские цветы.

Вот эта вещьмещанская, а эта

Хороший вкус и с красотой на «ты».

Считают, что гераньмещанский вкус,

Зато вьюны по стенампревосходно!

Открыткиминус, а картиныплюс.

Хрустальмещанство, а торшерымодно!

На всем висят незримо этикетки,

Живи и моды постигай язык:

Предел мещанстваканарейка в клетке,

А вот бульдог в машинеэто шик!

«Высокий вкус» всеведущ, как Коран,

И ханжество в нем радужно-лучисто:

Гитара с бантоматрибут мещан,

А вот без бантаспутница туриста.

Нет, что-то здесь не в том, совсем не в том!

Мещанство есть. Оно ползет из трещин.

Но все-таки при чем тут чей-то дом,

Цветы, собаки, птицы или вещи?!

Есть вкус плохой, и есть хороший вкус,

Как есть на свете заводи и реки.

И все-таки я утверждать берусь:

Мещанство не в цветах, а в человеке!

Живя судьбою сытенькой своей,

Он друга в горе обойдет сторонкой.

Мещанесовы с крохотной душонкой,

Чей Бог не вещь, а стоимость вещей.

Тут не герань, не плюшевый диван

В просторной кухне, в спальне ли, в столовой.

Нюх мещанину в этом смысле дан,

Всепервый сорт. Всеультрамодерново!

Но вещь почти не служит мещанину.

Он сам как сторож при своих вещах:

При хельгах, лакированных полах,

Не пользуясь добром и вполовину.

Любой урон считая за беду,

Он, иногда в душе почти что воя,

Готов убить за кляксу на обоях,

За сорванное яблоко в саду.

Нет, суть здесь не в гераньке на окне,

Все дело тут совсем иного сорта.

Мещанствоэто: «Я», «Мое» и «Мне»!

А мир хоть провались, хоть лопни к черту!

Оно живуче! Там оно и здесь

Тупое, многоликое мещанство.

На службе это подленькая лесть,

А дома это мелкое тиранство.

При чем тут зонт, калоши иль замки?

Мещанствоэто пошленькие песни,

Мещанствоэто слухи и слушки,

Злорадный шепот, гаденькие сплетни.

Сражаться с ним все яростней и злей,

Не выбирая средств или ударов,

Все время, жестко, до последних дней,

Ибо мещанство часто пострашней

Открытых битв, невзгод или пожаров.

1967

Стихи, не претендующие на ученый трактат

Бывает ли переселенье душ?

Наука говорит, что не бывает.

 Все, что живет,  бесследно исчезает, 

Так скажет вам любой ученый муж.

И уточнит:  Ну, правда, не совсем,

Ты станешь вновь материей, природой:

Азотом, водородом, углеродом,

Железом, хлором, ну буквально всем!

Ответ как прост, так и предельно ясен.

Но человек есть все же человек,

И превратиться в атомы навек

Я как-то не особенно согласен

Ну как же так! Живешь, живешьи вдруг

Изволь потом в частицу превратиться.

Нет, я далек от всяких адских мук,

Но ведь нельзя ж кончать и на частицах!

Одних глупцов способен утешать

Поклон, богам иль идолам отвешенный.

И все-таки обидно как-то стать

Частицей, пусть хотя бы даже взвешенной.

Прости меня, наука! Разум твой

Всю жизнь горел мне яркою зарею.

Я и сейчас стою перед тобою

С почтительно склоненной головой.

Да, после нас останется работа.

А нас, скажи, куда в конце пути?

Стать углекислым газом? Нет, прости.

Наверно, ты недооткрыла что-то!

Ведь даже муж с ученой эрудицией

При неудачах шепчет:  Не везет 

И от судьбы порой чего-то ждет

И очень даже верит в интуицию.

Нет, нам не надо всякой ерунды!

Мы знаем клетку, биотоки знаем,

И все же мы отнюдь не отрицаем,

Что есть подчас предчувствие беды.

А разве вы порою не ловили

Себя на мысли где-нибудь в кино

Иль глядя на гравюру, что давно

Вы в том краю уже когда-то были?..

Или в пути, совсем вдали от дома,

Какой-то город, речка или храм

Покажутся до боли вам знакомы,

Так, словно детство прожили вы там!

Переселенье душ? Сплошная мистика?

Кто ведает? И пусть скажу не в лад,

А все же эта самая «глупистика»

Поинтересней как-то, чем распад.

Да и возможно ль с этим примириться:

Любил, страдал, работал с огоньком,

Был вроде человеком, а потом

Стал сразу менделеевской таблицей.

А атомуни спеть, ни погрустить,

Ни прилететь к любимой на свиданье,

Ни поработать всласть, ни закурить,

Одно научно-строгое молчанье.

Нет, я никак на это не гожусь!

И ну ихклетки, биотоки, души

Я просто вновь возьму вот и рожусь,

Рожусь назло ученому чинуше.

И если вновь вы встретите поэта,

Что пишет на лирической волне,

Кого ругают критики в газетах,

А он идет упрямо по стране;

Идет, все сердце людям отдавая,

Кто верит, что горит его звезда,

Чей суднарод, ему он присягает,

И нету выше для него суда;

Кто смерть пройдет и к людям возвратится,

Оних поэт, ониего друзья,

И если так, товарищи, случится,

Не сомневайтесь: это снова я!

1967

Литературные споры

Спорят о славе поэты.

Критики спорят тоже.

А славе плевать на это,

Хоть лопни, хоть лезь из кожи!

В литературном храме,

Перья скрестив свои,

Поэты спорят стихами,

Критики пишут статьи.

Критики дело знают:

Локтями тесня друг дружку,

Кого в основном читают,

С тех и «снимают стружку»!

Снимают, вовсю стараются,

Лупят кого-то всласть

И сами же удивляются,

В лужу потом садясь.

Но это не вразумляет,

И вновь они ищут трещины!

Я знаю, как это бывает, 

Сам получал затрещины.

Эх, сколько ж меня склоняли!

И как же в меня палили!

Такого нагромоздили,

Самим-то понять едва ли!

И все-таки самое главное,

После как оказалось,

Да все за эту за самую,

О Господи, популярность!

Ну словно кого обманывал,

Ограбил, или подвел,

Иль, скажем, читателей сманивал

И прятал в письменный стол.

И тем, кто приходит в ярость,

Я тихо хочу сказать:

 Возьмите себе популярность

И дайте спокойно писать!

1967

Ночные огни

В простудном мраке, в сырости ночной

Горит огонь спокойно-одинокий.

Чуть-чуть печальный, трепетный такой,

Загадочный, манящий и далекий

Он, словно Марс или живой цветок,

Таинственный и в то же время честный.

Пылающий во мраке уголек,

Кусочек чьей-то жизни неизвестной.

Огонь ли это путника в степи,

Окно ли светит? Это я не знаю.

Но кто-то там не спит теперь, не спит!

И чья-то там душа сейчас живая!

Покажется: вот сто шагов всего,

И ты укрыт от холода и ветра,

Да только вот нередко до него

Десятки и десятки километров

Невольно представляешь, что вон там

Сидят сейчас охотники-бродяги,

Пьют чай с горячим ромом пополам

И ждут к утру перепелиной тяги.

Или, быть может, там, перед окном,

Сидит из сказки девушка с косою

И, отложив большой, тяжелый том,

Глядит во тьму с задумчивой тоскою.

Иль мать-старушка долгий, долгий срок

Сидит и ждет, когда вернутся дети,

А путник забредет на огонек

Она теплом и путника приветит.

Или, костром пронзая синий мрак,

Влюбленные сидят в сосновой роще,

А может, все совсем, совсем не так

И будничнее, и скучней, и проще

И все же я люблю их! Я готов

С мальчишьих лет всегда мечтать о чуде,

Люблю огни летящих поездов

Живые кадры чьих-то дум и судеб.

Огонь в ночи!.. Ненастье Вязнут ноги

Со снегом дождь А путь далек-далек

И что бы стало с путником в дороге,

Когда б не этот добрый огонек?!

И есть там сказка или сказки нету

Не в этом суть. Ты верь, и ты иди!

Он как надежда, этот лучик света,

Как искра счастья где-то впереди.

Ведь счастье тоже может быть порою

Чуть-чуть не то, которого ты ждешь,

Но ты страдаешь, борешься, живешь,

Пока оно горит перед тобою.

Возможно, птицей с синими крылами

Оно должно быть вечно впереди,

И кто ответит, может быть, в пути

Вот так к нему и следует идти

И никогда не брать его руками?!

1967

Важные минуты

Беда ли это, если иногда

Бывает в жизни кто-то мягкотелым,

Доверчивым, застенчиво-несмелым, 

Беда все это или не беда?

Навряд ли это повод к обсужденью.

У всех, как говорят, своя стезя.

И все же есть минуты и мгновенья,

Когда безвольным быть уже нельзя.

Ведь ты порой и сам не замечаешь,

Как средь житейских горестей и благ

То там, то здесь кому-то уступаешь.

И вдруг однажды словно замираешь:

Тебя толкают на бесчестный шаг.

Тот шаг нередко выгоден кому-то,

Кто может все. Какой же дать ответ?

Вот и пришла та самая минута,

Чтоб встать, чтоб бросить, как гранату:

 Нет!

Весна! Планета, будто сердце, бьется.

Любовь пришла. Она к тебе летит!

Душа твоя ей в чувствах признается,

А вот язык предательски молчит.

Но милая, едва у дома встанешь,

Уже спешит проститься до утра.

И ты идешь обратно и не знаешь,

Пора признаться или не пора.

А вот сейчас, задумчиво-робка,

Она стоит и медлит почему-то.

Пора! Пришла та самая минута.

Скажи. Не то пропал наверняка!

Вы с другом в горы как-то забрались.

Стучали бодро крепкие ботинки.

Вдруг, оступившись, друг слетел с тропинки

И на скале над пропастью повис

Судьба вдруг разом повернулась круто.

Ползти к обрывужизнью рисковать.

Пусть так. Смелей! Сейчас пришла минута

Иль вместе жить, иль вместе умирать!

Года спешат, друг друга обгоняя

Но сколько же порою там и тут,

В большом и малом людям выпадает

Решительных мгновений и минут!

О, как мы спорим, если иногда

Бывает в жизни кто-то мягкотелым,

Доверчивым, застенчиво-несмелым, 

Беда все это или не беда?

Пустякцена всем этим обсужденьям!

А чтоб людьми серьезно дорожить,

О них не худо было бы судить

Вот по таким минутам и мгновеньям.

1968

Я мелкой злости в жизни не испытывал

Я мелкой злости в жизни не испытывал,

На мир смотрел светло, а потому

Я ничему на свете не завидовал:

Ни силе, ни богатству, ни уму.

Не ревновал ни к радостному смеху

(Я сам, коли захочется,  смеюсь),

Ни к быстрому и громкому успеху

(И сам всего хорошего добьюсь).

Но вы пришли. И вот судите сами:

Как ни смешно, но я признаюсь вам,

Что с той поры, как повстречался с вами,

Вдруг, как чудак, завидую вещам.

Дверям, что вас впускают каждый вечер,

Настольной лампе, сделанной под дуб,

Платку, что обнимает ваши плечи,

Стакану, что коснулся ваших губ.

Вы усмехнетесь: дескать, очень странно,

Вещьтолько вещь! И я согласен. Да.

Однако вещи с вами постоянно.

А явдали. И в этом вся беда!

А мне без вас неладно и тревожно:

То снег, то солнце чувствую в крови.

А мне без вас почти что невозможно.

Ну хоть совсем на свете не живи!

Я мелкой злости с детства не испытывал,

На мир смотрел светло, а потому

Я ничему на свете не завидовал:

Ни славе, ни богатству, ни уму.

Прошу вас: возвратите мне свободу!

Пусть будет радость с песней пополам.

Обидно ведь завидовать вещам,

Когда ты человек и царь природы!

1968

Артисты

Кто выдумал, будто бы лгут артисты!

Что в жизни порою ворчат и пьют,

А вот на сцене трезвы и чисты,

Бывают возвышенны и речисты.

Артисты ни в чем не лгут!

Не просто Пушкина иль Шекспира

Они зажжены вдохновенным словом.

Артисты на сцене и вправду Лиры,

И вправду Гамлеты и Ратмиры,

И впрямь Джульетты и Годуновы!

Душа вселенной сродни лучистой,

Где звезды разной величины.

И вот на сцене в душе артиста

Нередко ярчайшие зажжены.

Тогда почему же ярчайшие, главные,

Всю жизнь постоянно в них не горят?

Но главные, так же как буквы заглавные,

Не могут быть всюду или подряд.

Никто же не требует от атлета

Ходить со штангою на спине!

И разве мы требуем от пилота

Быть вечно в заоблачной вышине?!

И кто артистов порой осудит

За неприглаженные пути?

Артисты тоже живые люди,

А не архангелы во плоти!

Герои были светлы, а все же

Принц Гамлет умел и не воду пить

Да и Джульетта, коль надо, тоже,

Исполнена светлой, сердечной дрожи,

Могла сто нянек перехитрить.

И если где-то в житейском мире

Артисты спорят иль вина пьют,

Средь вас без грима все те же Лиры,

Марии, Гамлеты и Ратмиры,

И вы им верьте. Они не лгут!

1968

Разные свойства

Заяц труслив, но труслив оттого,

Что вынужден жить в тревоге,

Что нету могучих клыков у него,

А все спасениеноги.

Волк жаден скорее всего потому,

Что редко бывает сытым,

А зол оттого, что, наверно, ему

Не хочется быть убитым.

Лисица хитрит и дурачит всех

Тоже не без причины:

Чуть зазеваласьи все! Твой мех

Уже лежит в магазине.

Щука жестоко собратьев жрет,

Но сделайте мирными воды,

Она кверху брюхом тотчас всплывет

По всем законам природы.

Меняет окраску хамелеон

Бессовестно и умело.

 Пусть буду двуличным,  решает он. 

Зато абсолютно целым.

Деревья глушат друг друга затем,

Что жизни им нет без света,

А в поле, где солнца хватает всем,

Друг к другу полны привета.

Змея премерзко среди травы

Ползает, пресмыкается.

Она б, может, встала, но ей, увы,

Ноги не полагаются

Тежизнь защищают. А этимех.

Тот бьется за лучик света.

А вотчеловек. Он сильнее всех!

Ему-то зачем все это?

1968

Отцы и дети

Сегодня я слово хочу сказать

Всем тем, кому золотых семнадцать,

Кому окрыленных, веселых двадцать,

Кому удивительных двадцать пять.

По-моему, это пустой разговор,

Когда утверждают, что есть на свете

Какой-то нелепый извечный спор,

В котором воюют отцы и дети.

Пускай болтуны, что хотят, твердят,

У нас же не две, а одна дорога,

И я бы хотел вам, как старший брат,

О ваших отцах рассказать немного.

Когда веселитесь вы или даже

Танцуете так, что дрожит звезда,

Вам кто-то порой с осуждением скажет:

 А мы не такими были тогда!

Вы строгою меркою их не мерьте,

Назад Дальше