Алкоголиков.
Не вопросутверждение.
Да. Моя первая школьная любовь каждый день курил травку и изменял мне. В колледже я влюбилась в красивого колумбийца, который был алкоголиком и имел постоянную подружку, а потом встречалась с наркоманом, сидевшим на «травке». После него был славный парень, но я его бросила
Потому что?
Он провожал меня на занятия, дарил экземпляры своих любимых книг и просил разрешения, прежде чем меня поцеловать. У меня от него вся шерсть вставала дыбом.
Доктор Розен улыбнулся.
Вы боитесь эмоционально доступных мужчин. Подозреваю, и женщин тоже.
Снова утверждения. Не вопросы.
От надежных парней, которые выражают интерес ко мне, хочется блевать.
Мне вспомнилась сценка в предыдущее Рождество, когда я была в Техасе, навещая родителей, и столкнулась в магазине Banana Republic с бывшей школьной подругой. Когда Лия окликнула меня по имени, я стояла рядом с блейзерами и оксфордскими рубашками. Она с жаром кинулась меня обнимать, а я оцепенела. Лия отстранилась, на ее лице промелькнула тень шокатипа «я думала, мы друзья», а потом стала расспрашивать меня о Чикаго и юридической школе. Пока мы разговаривали, стоя в потоке покупательниц, охочих до сладких послерождественских скидок, я не могла отделаться от мысли, что Лии нет никакого смысла разговаривать со мной, поскольку она теперьуспешный физиотерапевт без расстройства пищевого поведения и странной болезни, заставляющей ее захлопываться, как устрица, когда человек из прошлого пытается ее обнять. Мы были близки в школе, но отдалились в выпускном классе, когда мое пищевое расстройство пошло вразнос, а меня целиком поглотили старания заставить первого бойфренда перестать мне изменять.
Вы булимичка?
Выздоравливающаядвенадцать шагов, проговорила я торопливо, надеясь, что мои слова не станут триггером для его воспоминаний о том, как я представляюсь в группе«Кристи, выздоравливающая булимичка». Эта программа помогла мне с булимией, но с отношениями никак не получается
В одиночку и не получится. Кто входит в вашу систему поддержки?
Я упомянула своего спонсора Кэди, домохозяйку и мать взрослых детей, которая жила в захолустном техасском городишке, где я училась в колледже. С ней я была близка, как ни с кем, звонила каждые три дня, но лично не встречалась ни разу за пять лет. Еще была разношерстная подборка женщин вроде Марни, с которой я контактировала во время (и иногда после) встреч 12-шаговой программы. Друзья по юридической школе, которые не знали о моих проблемах. Друзья из средней школы и колледжа в Техасе, которые пытались поддерживать контакт, но я редко отвечала на телефонные звонки и никогда не принимала предложения приехать в гости.
У меня начали появляться фантазии о смерти, я сжала губы. С тех пор как выяснила, что я лучшая на своем курсе в юридической школе
Мазл тов.
Его улыбка была такой искренней, что пришлось отвернуться к дипломам, чтобы не разразиться слезами.
Дело не в Гарварде и не в чем-то другом на это он поднял брови. И в любом случае, ну, будет у меня отличная карьера, а дальше что? Зато ничего другого не будет
И поэтому вы выбрали юриспруденцию.
Уверенные диагнозы и обезоруживали, и успокаивали.
В нем не было ничего от Полы Ди с ее вопросами о змеях.
Какая история сложилась у вас в голове о том, как вы стали вами? спросил доктор Розен.
В семье не без урода.
Не знаю, почему я это сказала.
Лучшая на своем курсе в юридической школеи притом урод?
Быть лучшей в учебе не значит ни хрена, если я умру в одиночестве без единой родной души.
Что вы имеете в виду? спросил он.
Слово «хочу» эхом звенело у меня в голове. Хочу, хочу, хочу. Я ощупью искала способ высказать свою жажду в утвердительном предложении, а не просто выплеснуть мысль, как я не хочу умереть в одиночестве.
Я хочу я запнулась.
Мне хотелось бы
Снова остановка.
Я хочу быть настоящей. С другими людьми. Я хочу быть настоящей личностью.
Он продолжал смотреть на меня с выражением типа «что еще?» В сознании проплывали обрывки других желаний: я хотела бойфренда, который будет пахнуть чистым хлопком и каждый день ездить на работу. Я хотела тратить меньше 50 % времени своего бодрствования на размышления о размерах тела. Я хотела каждый раз принимать пищу вместе с другими людьми. Я хотела наслаждаться сексом и стремиться к нему так же сильно, как женщины из «Секса в большом городе». Я хотела вернуться в балетный классстрасть, от которой пришлось отказаться, когда выросли грудь и мясистые бедра. Я хотела иметь друзей, чтобы вместе путешествовать по миру, после того как я через два года сдам адвокатский экзамен. Я хотела восстановить контакт с подругой по колледжу, которая жила в Хьюстоне. Я хотела обнимать одноклассников, случайно столкнувшись с ними в торговом центре. Но ничего этого я не сказала, потому что все это казалось мне частностями. Банальностями. Я тогда еще не знала, что терапия, как и писательское ремесло, зависит от деталей и подробностей.
Он сказал, что включит меня в группу. Не следовало удивляться, но слово «группа» подействовало на меня, как удар под дых. Там будут людилюди, которым я могу не понравиться, которые будут лезть в мои дела и нарушать эдикт матери: не выставлять свои психические мучения на всеобщее обозрение.
Я не могу заниматься в группе.
Почему?
Моя мать была бы против. Много людей, и все узнают о моих делах
Так не говорите ей.
А почему я не могу ходить на индивидуальные сеансы?
Группаединственный известный мне способ привести вас туда, куда вы хотите попасть.
Я дам вам пять лет.
Пять лет?
Пять лет, чтобы изменить мою жизнь, а если не получится, я пас. Может, покончу с собой.
Я хотела стереть с его лица эту улыбку, хотела, чтобы он знал: я не стану торчать здесь вечно и каждый раз тащиться в деловой центр города, чтобы поговорить о своих чувствах с другими надломленными людьми, если в жизни не будут происходить какие-то существенные перемены. Через пять лет мне исполнится тридцать два. Если в этом возрасте у меня по-прежнему будет гладкое, непривязанное сердце, я с собой покончу.
Он подался вперед.
Вы хотите, чтобы в течение пяти лет в вашей жизни появились близкие отношения?
Я кивнула, мужественно терпя дискомфорт от пристального взгляда.
Мы можем это сделать.
Я боялась доктора Розена, но стану ли я сомневаться в психиатре, получившем образование в Гарварде? Его силаэтот смех, эти утвержденияменя напугала, но и заинтересовала. Такая уверенность! Мы можем это сделать.
Стоило согласиться на группу, и в меня сразу же вселилась уверенность, что с доктором Розеном непременно случится какая-то катастрофа. Я воображала, как двенадцатый автобус наезжает на него перед «Старбаксом». Я представляла, как его легкие обрастают злокачественными опухолями, как его тело поддается боковому амиотрофическому склерозу.
Если встретишь Будду на дороге, убей его, сказал доктор Розен на нашем втором сеансе в ответ на рассказ об этих страхах.
А вы разве не еврей?
Фамилия еврейская, «мазл тов», домодельное кружево с буквами иврита, украшавшее стену напротив дипломов.
Это выражение означает, что вам следовало бы молиться, чтобы я умер.
Зачем?
Если я умру, он хлопнул в ладоши и улыбнулся улыбкой чокнутого проказника, появится кто-то лучше меня.
Его физиономия едва не трескалась от радости, словно он верил, что случиться может что угодновот вообще что угодно, и это будет чудеснее и лучше всего, что было раньше.
Однажды на пляже на Гавайях я стала свидетельницей несчастного случая. Человек, с которым я там была, утонуля ощутила подъем в груди, глядя, как расширяются его глаза при виде моей сдетонировавшей бомбы.
Иисусе! Сколько вам было?
Без трех недель четырнадцать.
Тело завибрировало от тревожности, что случалось всякий раз, когда всплывала тема Гавайев. Тем летом, в упоительный миг между восьмым классом и началом учебы в новой католической школе для девочек, подруга Дженни пригласила меня поехать вместе с ней и ее родителями на Гавайи. Мы три дня обследовали главный остров: пляжи с черным песком, водопады, участвовали в луау. На четвертый день поехали на уединенный пляж на краю острова, и отец Дженни утонул в прибое. Я никогда не умела рассказывать об этом событии. Мама называла его «несчастным случаем», другие люди говорили«утонул». В тот вечер, когда это произошло, мама Дженни звонила родственникам, оставшимся в Далласе, рыдая в трубку: «Дэвида убили!» У меня не было слов для случившегося, для воспоминаний о том, как мы вытаскивали его обмякшее тело из океана, поэтому я об этом не рассказывала.
Хотите сказать что-то еще?
Я не стану молиться о том, чтобы вы умерли.
* * *
Если завести в поисковую строку слова «встретить Будда убить», то найдется ссылка на книгу с названием «Если встретишь Будду на дороге, убей его! Паломничество психотерапевтических пациентов».
Очевидно, психотерапевтические пациенты, которые отныне стали и моим племенем, должны усвоить: терапевтыпросто люди, испытывающие те же трудности, что и их пациенты.
Это был первый звоночек, сигнал о том, что доктор Розен не собирается давать готовые ответы. А возможно, их у него нет. Я добавила в свой фантазийный ролик о мрачной кончине врача образ самой себя, вгоняющей деревянный кол в его сердце. Что меня весьма расстраивалои не только потому, что я спутала Будду с Дракулой.
На первом курсе колледжа бойкие, популярные девушки из Остина пригласили меня поехать вместе с ними на машине в Новый Орлеан. План был такой: жить у кузины одной из девушек и предаваться разгулу во Французском квартале, пока не придет пора возвращаться в кампус. Я сказала, что мне нужно подумать, хотя уже знала ответ. В качестве отмазки я сослалась на домашнее задание, несмотря на то что шла только вторая неделя занятий, и единственным заданием было прочесть первую половину «Беовульфа», которого я уже читала в средней школе.
Компании меня страшили, хоть и прошло немало лет после Бьянки с ее конфетами. Где я буду спать там, в Новом Орлеане? Что, если не пойму их шутки? Что, если кончатся темы для разговора? А вдруг они догадаются, что я не так богата, крута или счастлива, как они? Что, если они узнают, что я не девственница? А вдруг узнают, что я спала только с одним парнем? Что, если узнают мои тайны, связанные с едой?
Как, скажите на милость, я смогу ходить в группу с одними и теми же людьми каждую неделю?!
Я вас знаю. По встречам двенадцати шагов, выпалила я посреди второго сеанса. Я боялась, что доктор Розен однажды вспомнит меня, и тогда ему придется выгнать меня из своей практики, потому что мы вместе бывали на встречах. Много лет назад, когда я жила в Гайд-Парке.
Он наклонил голову к плечу и прищурился.
Ах, да-да! То-то я смотрю, ваше лицо кажется мне знакомым.
Это означает, что вы не сможете меня лечить?
Его плечи затряслись, когда он разразился проказливым смехом.
Я слышу желание.
Что? я во все глаза смотрела на его веселое лицо.
Вы подумываете согласиться лечиться у меняи начинаете придумывать причины, по которым ничего не выйдет.
Это был обоснованный страх.
Снова смех.
Да что такое-то?
Если вы войдете в одну из моих групп, я хочу, чтобы вы рассказали группе все-все подробности, которые запомнились вам из моих рассказов о себе во время встреч.
Но ведь ваша анонимность
Мне не нужно, чтобы вы меня защищали. Это не ваша работа. Ваша работарассказывать.
Моя дневниковая запись после второго сеанса была странно пророческой: Я нервничаю из-за того, что в терапии раскроется, как я питаюсь Я испытываю сильные эмоции в связи с доктором Розеном и его ролью в моей жизни. Страх из-за того, что мои тайны выплывут наружу. Страх такой огромный.
Доктор Розен разговаривал коанами.
Голодающий не голоден, пока не откусит первый кусок, сказал он.
Я не анорексичка!
О, конечно! Я мечтала о приступе анорексии все старшие классы, когда не могла перестать жрать чипсы, но она никогда не была моей проблемой.
Это метафора. Когда вы дадите доступ группеоткусите этот первый кусок, только тогда почувствуете, насколько одиноки.
Как этодам доступ группе?
Поделитесь с ними каждым аспектом жизни, которая мало-мальски связана с отношениями. Дружба, семья, секс, ухаживание, романтическая любовь. Все это.
Зачем?
Так вы дадите им доступ.
* * *
Перед началом работы в группе пациент получает три индивидуальных сеанса. На последнем мои плечи расслабились, и я свернулась клубком в черном кожаном кресле доктора Розена. Я крутила указательным пальцем браслет на запястье и то сбрасывала туфлю, то снова надевала ее. Я привыкла к нему; он был моим странным старым приятелем. И нечего бояться. Я пересказала, что́ помнила о нем по встречам, и он сказал, что это не повод для отмены терапии. Единственное, что оставалось, это утрясти частности, например, в какую группу меня включить. Врач предложил смешанную группу, собиравшуюся утром по вторникам, состоявшую из врачей и юристов, которые встречались с 07:30 до 09:00. Группу «профессионалов». Я никак не представляла в ней мужчин. Или врачей. Или юристов.
Погодите-ка, а что будет со мной, когда я начну заниматься в группе?
Вы будете чувствовать себя одинокой, как никогда в жизни.
Эй, придержи коней, Гарвард! я резко выпрямилась в кресле. Вы хотите сказать, я буду чувствовать себя хуже?
Я только что побывала на встрече с деканом студентов юридической школы, договорилась о частном кредите на медицинское лечение за 10 % годовых, чтобы оплатить новую терапию. И теперь доктор Розен сообщает, что из-за группы я буду чувствовать себя хуже, чем тем утром, когда я ехала в машине, обливаясь сливовым соком и молясь, чтобы в мой мозг влетела шальная пуля?!
Совершенно верно, он кивнул, энергично, словно пытаясь сбросить что-то с макушки. Если вы всерьез намерены вступать в близкие отношениястать настоящим человеком, по вашим же словам, необходимо прочувствовать все чувства, которые вы душили в себе с тех пор, как были ребенком. Одиночество, тревогу, гнев, ужас.
Смогу ли я пройти через это? Хочу ли я этого? Любопытство к этому мужчине, к его группам и к тому, как у них получится сделать насечки на моем сердце, конечно, подтачивало сопротивление, но самую малость.
Можно, я позвоню вам и сообщу?
Он отрицательно качнул головой.
Ваше решение нужно сегодня.
Я сглотнула, покосилась на дверь и стала взвешивать варианты. Обязательства меня пугали, но еще больше я боялась выйти из его кабинета с пустыми руками: ни группы, ни других вариантов, ни надежды.
Отлично. Я согласна, я подхватила сумку, готовясь вернуться на работу и всласть попереживать из-за того, что дала согласие. Один последний вопрос. Что будет происходить, когда я начну ходить в группу?
Все ваши тайны выйдут наружу.
4
Сверху или снизу?
Плотный лысеющий мужчина с огромными зелеными глазами и в очках с проволочной оправой кинул в меня этим приветствием на моем первом групповом сеансе. Это потом я узнала, что парнем, начавшим «дедовщину», был Карлосострый на язык гей, врач, ближе к сорока, который ходил к доктору Розену уже пару лет.
В сексе. Сверху или снизу? уточнил он.
Краем глаза я видела, как доктор Розен переводит взгляд с одного члена группы на другого, точно газонная поливалка с таймером. Я разгладила перед юбки. Что ж, если им нужна разнузданная, секс-позитивная Кристи, я ее обеспечу.
Сверху, конечно.
Разумеется, эта Кристи была придуманной версией меня, которая на бестактные вопросы незнакомых отвечала исключительно улыбкой. Под истрепанными нервами и ускорившимся пульсом пряталась та часть, которой хотелось плакать, потому что искренне ответить можно было только так: понятия не имею, как мне нравится заниматься сексом. Я не встречалась с мужчинами, способными на регулярный секспо причине депрессии и зависимостей. Я сказала «сверху», потому что у меня было смутное воспоминание об удовольствии с первым школьным бойфрендом, баскетбольной звездой и любителем «травки», который регулярно потрахивал меня на переднем сиденье «шеви», принадлежавшего моему отцу.
Доктор Розен театрально прокашлялся.
Что?
Это был первый раз, когда я в упор посмотрела на него с того момента, как начала посещать группу. Он открыл дверь приемной и впустил меня, Карлоса и еще двух пациентов в угловую комнату в противоположном конце коридора от кабинета, куда я приходила на индивидуальные сеансы. В этой групповой комнате размером четыре на четыре метра было семь вращающихся кресел, составленных в кружок. Солнечный свет полосатил комнату, просачиваясь в промежутки горизонтальных жалюзи. В одном углукнижный стеллаж, где выстроились книги по зависимостям, созависимости, алкоголизму и групповой терапии. На нижней полкеширокий ассортимент мягких игрушек и боксерские перчатки; всего столько, что едва не вываливается. Я выбрала место лицом к двери, то есть «на девять часов» от места доктора Розена, если считать его «полуднем». Кресло под задницей оказалось жестким и тихонько поскрипывало, когда я чуть разворачивала его влево и вправо. Честно говоря, я рассчитывала, что выпускник Гарварда мог бы обеспечить и более удобные сиденья.