Скотоводы перемещались из одной горной местности в другую несколько раз в год. Корма запасали редко, а размеры стада ограничивали дистанцию перемещений. Выбирать участок для стоянки нужно было тщательно, особенно зимой, чтобы удовлетворить потребности в пище всех животных стада, и размер стада часто был основной проблемой. Кочевники были готовы к тому, что легкий доступ их животных к пастбищам может быть нарушен в любой момент, и враждебно реагировали на любые препятствия на своем пути. Скрепя сердце они принимали капризы погоды и периодические природные катаклизмы, когда реки выходили из берегов, или камни срывались со скал, или землетрясения разрушали их пастбища, но, если препятствие было создано людьми, они единодушно отстаивали свои права, широко применяя насилие.
На самом деле рассказы об этом насилии часто были вымышленными. Степь и землепашцы поддерживали симбиотические взаимовыгодные отношения, а живущие на границе миров уйгуры, кидани или чжурчжэни осторожно знакомили кочевое общество с некоторыми «излишествами» и преимуществами спокойной оседлой жизни. Насилие направлялось преимущественно на своих же коллег-кочевников, каждый из которых привык подозревать соседа в желании сунуть свой нос в чужую жизнь и стадо. По мере того как разрастались кланы и увеличивались стада, неизбежно возникавшие конфликты создавали еще одну проблему. Основной единицей тюрко-монгольского общества был патриархальный клан, разделенный на несколько субкланов. Все они были строго экзогамными, то есть невест необходимо было искать за пределами своего клана. Там, где атмосфера не располагала к сотрудничеству, этот хлопотный обычай мог усугубить проблему: если невест не отдавали добром, их забирали силой. Похищение невест порождало множество тяжелых конфликтов, переходивших из поколения в поколение, в числе которых и вражда между меркитами и борджигинами (кланом Тэмуджина), которая едва не поколебала стабильность глобализованного мира XIII века.
Однако при других обстоятельствах обмен невестами мог использоваться и для укрепления межплеменных союзов. Многоженство было распространено среди тех, кто мог себе это позволить, хотя женщины обычно пользовались очень высоким статусом в тюрко-монгольском обществе. Согласие на брак если и требовалось, то, как правило, со стороны клановых старейшин, а брачный союз рассматривался как коммерческое или политическое соглашение или договор. Несмотря на многоженство, первая жена сохраняла статус главной независимо от своих отношений с мужем. Докуз-хатун (ум. 1265) нарушила эту традицию. Она не была первой женой Хулагу, но оставалась главной и пользовалась его уважением, хотя не имела детей. Она принимала участие в поддержании большого и влиятельного орду вплоть до их смерти в 1265 году. После смерти мужчины его состояние доставалосьуникальный монгольский обычаймладшему сыну главной жены, который считался хранителем очага и дома, отчигином. Несмотря на то что племя Тэмуджинаборджигиныкогда-то обладало высоким статусом и влиянием, после смерти его отца Есугея все надежды занять достойное положение пошли прахом, и маленькая семейная группа вынужденно влачила жалкое существование на берегах Онона.
Кереиты долгое время были очень могущественным племенем. Хотя по происхождению они были тюрками, со временем их стали воспринимать как монголов. С 1000 года, по утверждению Бар-Эбрея, многие из них начали переходить в несторианство. Они занимали территории в верховьях Орхона и, по рассказам, распространили свое продолжительное влияние в степи в значительной степени за счет того, что рассчетливо выдавали дочерейшироко востребованных невестзамуж за представителей других племен. К западу от кереитов жили найманы, другое могущественное племя, чьи земли простирались от озера Зайсан до верховья реки Селенги и от озера Убсу-Нур на севере до реки Черный Иртыш на юге. Найманы с большой неохотой подчинились Чингисхану. Как известно, хан Кучлук (ум. 1218) из их правящего клана предпочел подчинению бегство и изгнание. Тесные связи Кучлука с соседями-уйгурами способствовали его перемещению в полукочевые и урбанизированные западные регионы.
Когда Тэмуджин был молод, власть в степи принадлежала татарам и меркитам. Меркиты были охотниками, жителями леса, и обитали к юго-востоку от Байкала вдоль низовий Селенги, а татары, пользовавшиеся покровительством императоров Цзинь, жили на востоке, к югу от озера Буйр-Нур. Татары привлекли внимание Цзинь тем, что казались потенциальной, если не реальной угрозой. Воинственность татар и репутация их бойцов обеспечили им видное место в истории завоеваний и варварства Евразийской степи. Имя «татары» стало общим для всех тюрко-монгольских племен, и это отождествление пережило как самого Чингисхана, так и все его попытки подавить использование термина.
Предыстория монголов знала и иные племена. Их имена воскресил из небытия в «Сборнике летописей» (Джами ат-таварих) Рашид ад-Дин, визирь и историк Чингисидов, а потому они также заслуживают краткого упоминания. Предмет гордости киргизов состоял в том, что в 840 году они выгнали уйгуров из Монголии, получив известность своей жестокостью. Но затем столкновение с киданями заставило их уйти в верховья Енисея. Ойраты жили в лесах к западу от Байкала и заняли господствующее положение в регионе после возвращения императоров династии Юань в Монголию (вслед за изгнанием из Китая императорского двора минскими войсками в 1368 году). Тайджиуты занимали территории в самом сердце Монголии и вместе с Борджигинами составляли ядро собственно монголов, которые населяли зону слияния рек Онон и Ингода, где степь переходила в леса, а люди совмещали занятия скотоводством и охотой. Онгуты жили в довольно засушливом регионе к югу от пустыни Гоби и были обращены в несторианство. Жившие по соседству китайцы называли их «белыми татарами».
Джалаиды, чьей славе было суждено прогреметь после падения государства Хулагуидов в 1335 году, происходили из степных регионов в междуречье Онона и Селенги, а унгираты жили к юго-востоку от озера Буйр-Нур.
История уйгуров, вне всякого сомнения, тесно связана с историей тюркомонголов, но их нельзя считать частью этого широкого объединения. В целом они восприняли оседлый, городской образ жизни, но некоторые из них по-прежнему кочевали, то есть были полукочевниками. Еще в 745 году уйгуры основали собственное государство со столицей Орду-Балык на реке Орхон (недалеко от первой столицы ЧингисидовКаракорума). Уйгурское государство поглотило Монголию и распространило свою власть на Тибет и Восточный Туркестан. Однако его господство было недолгим, и уже в 840 году оно было разрушено киргизами, перекочевавшими с Енисея на юго-восток. В конце концов уйгуры создали государство на северо-восточной границе Таримского бассейна, которое было без сопротивления поглощено наступающей армией Чингисидов. Уйгуры, исповедовавшие различные религии, стали администраторами, послами и торговцами в новой, расширяющейся империи. Их основанный на семитской письменности алфавит использовался Чингисидами для записи официальных документов и текстов на монгольском вплоть до изобретения письма Пагбы.
АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ ФОРМЫ РОДСТВА
Из-за строгого соблюдения правил экзогамии и широко распространенной практики похищения невест из враждебных племен классификация племен по этническим, религиозным или даже лингвистическим группам представляет серьезную проблему. Оуэн Латтимор [6], исследовавший организацию средневековых монгольских племен, делит их на кланы, занимавшие доминирующие положение, и кланы, считавшиеся зависимыми. Подчиненный статус был результатом военного поражения или потребности в защите со стороны более сильной группы. Внутри клана основным элементом его организации было родство, но не обязательно кровное. Помимо него существовал обычай побратимстваанда, которое заключалось добровольно и скреплялось клятвами и смешением крови, в результате чего двое становились равными по статусу «братьями». Эти свободно создаваемые узы родства считались едва ли не более сильными, чем биологическая связь по крови.
Другой формой свободно образуемого родства в то время был институт нукеров, который заключался в добровольном признании над собой власти господина и не подразумевал каких-либо семейных связей. Термин нукер вошел в персидский язык изначально в значении «партнер» или «товарищ», но со временем приобрел значение «последователь» и в современном языке означает «слуга». Будущий нукер должен был официально отказаться от принадлежности к любому клану, с которым мог состоять в родстве. Опять же, связь между нукером и его господином была едва ли не сильнее уз крови.
Из-за обычаев похищения жен, использования людей в качестве товара для торговли и обмена, а также по причине строгих правил экзогамии и многоженства тюрко-монгольские племена оставались религиозно, лингвистически и этнически разобщенными. Поэтому, чтобы создать и распространить чувство общей идентичности, во множестве придумывались ложные генеалогии, которые объединяли членов клана через лояльность к общей родословной и истории. Вместо того чтобы теснее объединять семьи, связанные подсознательными узами ДНК, племена и кланы предпочитали разрабатывать сеть политических договоренностей и соглашений на основе личных эмоциональных контактов. Хотя история степи веками держалась на племенной организации, Чингисхан смог отменить ее единовременной серией постановлений, согласованных в ходе одного-единственного курултая, Великого Курултая 1206 года. На нем он был провозглашен Чингисханом, правителем «людей войлочных шатров» и «людей девяти языков» [7]. После замены племен стройной и легкой в управлении системой десятичных подразделений они просто растворились в единой административной структуре под руководством великого хана и его самых верных и надежных полководцев, каждый из которых командовал тумэном (10 000 воинов). Далее на основании личных заслуг назначались командиры подразделений в тысячу, сто и десять человек. Лояльность и успехи вознаграждались.
ЖЕНЩИНЫ
Несмотря на преобладание среди монголов многоженства, женщины принимали участие во всех аспектах жизни племени, включая боевые действия [8]. Во время длительных кампаний женщины сопровождали мужей, а когда мужчины отправлялись в бой, должны были брать на себя все их обязанности. Женщины ездили на лошадях, отвечали за состояние тягловых животных и телег (часто внушительного размера) и, конечно, выполняли более традиционные женские задачи, такие как дойка, вязка и шитье, в том числе тяжелое и трудоемкое изготовление войлочных палаток. Однако доение кобыл наряду с изготовлением и ремонтом стрел, луков, седел и специальных сумок для кумыса оставались прерогативой мужчин. Вожди племен регулярно консультировались со своими женами, от которых ожидали советов и выражения собственного мнения.
Сорхахтани-беки (ум. 1252) [9], жена хана Толуя (ум. 1232), обладала большой закулисной властью и влияла на царствование своих сыновей, все четверо из которых занимали высокие должности, причем трое стали императорами. Просвещенное правление ханов Хубилая (прав. 12611294) и Хулагу (прав. 12581265) явно несет на себе отпечаток ее влияния. Когда великий хан Мункэ (прав. 12511259) отправлял своего брата Хулагу в Иран, он прилюдно дал ему указание слушаться главной жены: «во всех случаях совещайся и советуйся с Докуз-хатун по всем вопросам». Женщины часто обладали значительной реальной властью, о чем свидетельствуют факты регентства Дорегене-хатун (вдова великого хана Угэдэя; регентство 12411246) и Огул-Хаймиш (вдова великого хана Гуюка, регентство 12481251).
Первая жена и ее дети неизменно пользовались особым статусом. Правом наследовать Чингисхану обладали только сыновья от его главной жены Бортэ-фуджин. После смерти мужчины младший сын (в соответствии с обычаем ультимогенитуры, или минората) наследовал и его жен, которые считались частью собственности. Родная мать в перечень наследуемого имущества не включалась.
Учитывая, что женщины в монгольском обществе играли далеко не подчиненную роль, представляется странным, что они сразу же после похищения могли принять роль жены похитителя и матери его детей. Нередко умыкались пожилые и замужние, и подобное могло случиться с женщиной не один раз. Дети, рожденные в таких обстоятельствах, считались полноправными детьми похитителя, как в случае с первым сыном Тэмуджина Джучи, которого Бортэ родила примерно через девять месяцев после вызволения из меркитского плена. Чингисхан заявил, что Джучи будет наделен всеми правами и статусом, которые полагаются его первенцу, и оставался вызывающе глух к шепоту и сомнениям по поводу того, кто был настоящим отцом Джучи. Иногда с женщинами обращались как с живым товаром, их продавали и покупали на рынке, но и мужчины (особенно военнопленные) также могли быть предметом торговли, удачным подарком или вознаграждением. Однако раб не обязательно оставался рабом на всю жизнь, как показывает пример Теркен-хатун, королевы Кермана (прав. 12571283) [10].
РЕЛИГИЯ
В нетерпимом мире Средневековья довольно резко выделялась религиозная терпимость монголов, объяснить которую можно по-разному [11]. Монголы были шаманистами, и шаманизм, пусть даже в скрытой и незаметной форме, оставался с ними до самого конца. Шаманизм сам по себе являлся очень терпимой верой без догм и канонических книг. Он проповедовал уважение к объектам природы и взаимодействие с ними и легко инкорпорировал иные системы убеждений. Шаманизм был очень практичен, его заботило в первую очередь то, что происходило здесь и сейчас, а не вопросы духовного развития. Ритуалы исполнялись, чтобы привлечь успех в делах и отвратить несчастья. Молитвы возносились, дабы вылечить болезнь и обеспечить победу в войне. На обожженных овечьих лопатках искали знамения будущего, пытаясь избежать бедствий. Шаманы обеспечивали связь с миром духов и общение с предками, которых нужно было постоянно умиротворять.
Учения ислама, буддизма и христианства принадлежали другому миру, монголы не ощущали никакого конфликта при столкновении с ними, а потому исповедание этих религий не возбуждало среди них враждебности или чувства угрозы. Вместо этого они терпимо относились к другим религиям и старались примириться с их представителями, побудить их молиться за свое благополучие, поскольку видели в этом своего рода защиту от космологических угроз и стремились получить покровительство как можно большего количества богов. «Монголы верили в то, что нужно взять у неба столько гарантий, сколько возможно» [12], по выражению Дэвида Моргана. Он приводит замечательный отрывок из книги Эдуарда Гиббона, который наделяет монголов не вполне заслуженной, вероятно, степенью просвещенности:
Инквизиторов католической Европы, отстаивавших жестокостью свои абсурдные идеи, мог бы, вероятно, смутить пример варвара, который, предвосхитив будущие достижения философии, в законах своих установил систему чистого теистического мировоззрения и совершенной терпимости [13].
Отличительную религиозную терпимость монголов некоторые интерпретировали как безразличие, в то время как другие отмечали их навязчивый интерес к этой теме и неоднократные заявления о намерении обратиться в ислам, христианство или любую религию, которая была бы целесообразной или актуальной в данный момент времени. Рассказы о тайных крещениях, смене религии и симпатиях к какой-либо из них разбросаны по источникам, и ясно, что в период, когда европейцы еще сохраняли влияние в Сирии и Палестине, элчи (послы) Чингисидов намеренно заявляли, что монгольские ханы находятся в процессе обращения в христианство.
Монголам было нетрудно создать такое впечатление, поскольку все они глубоко и искренне интересовались теологией, а одним из их любимых развлечений были масштабные придворные дебаты, часто богословские, в которых принимали участие сторонники соперничающих вероисповеданий [14]. Одно из наиболее полных описаний этих грандиозных словесных баталий на богословские темы предоставляет папский посланник Гильом де Рубрук (12201293). Он в 1254 году прибыл ко двору хана Мункэ [15]. Несторианство к тому моменту уже прочно утвердилось по всей Азии. Ислам все чаще находил последователей среди тюркомонголов. Хан Хубилай посылал своих епископов на запад в роли архиепископа Тебризского или предводителя посольства в Европу и Ватикан, а Святой престол назначал епископов в Ханчжоу и Ханбалык (Пекин), столицу империи Юань.