#придешь домой там ты сидишь
3
Подле одной деревни волк похитил взрослую девицу, прихватив ей зубами руку, пресек ее попытки кричать и уволок в темный лес, где их поджидал другой волк. Первый заставил ее сунуть руку в пасть второго; оказалось, что там застряла кость; девица вытащила ее, и исцеленный волк вместе со своим сослуживцем (cum suo collega) вернули девицу в ее деревню.
Новиций замечает на это, что видел юношу, который в детстве был похищен волками и ими воспитан, так что впоследствии умел бегать по-волчьи, на четырех конечностях, и выть (Caes. Dial. X. 66).
4
В одной деревне Кельнского диоцеза жил некий Дитрих по прозвищу Рак. Однажды в молодости, возясь на поле, он зашиб большую жабу. Видя, что она подымается перед ним на задних лапах, словно драться хочет, он в раздражении убил ее суком. Вскоре он, однако, увидел, как мертвая жаба ползет за ним следом. Он снова проткнул ее, а потом спалил, но убедительного успеха не добился. С той поры не было места, где бы он мог спать безопасно. Он вешал щит на потолочную балку и, примостясь, дремал, и снились ему там, надо полагать, всякие глупости. Однажды ехал он с приятелем, жалуясь ему на свои невыносимые чудеса, как вдругвот она, вцепилась в хвост его коня и ползет вверх. «Берегись!вопит товарищ.Этот черт на твоего коня взмостился!» Дитрих спешивается и снова убивает неугомонную жабу. В другой раз сидит он с товарищамии вот она, на дверном косяке. «Вот где этот черт,говорит Дитрих.Верно, не избавиться мне от него, покамест не отомстит». И, обнажив ляжку, подставляет жабе: на, постылая!.. Та его кусает, Дитрих ее отшвыривает и, бритвой, которую держал под рукой, отхватив укушенное место, бросает его подальше. Смотрят: отрезанный лоскут мяса, зараженный ядом, вздувается с кулак и лопается.
Так Дитрих избавился от своей жабы (Caes. Dial. X. 67).
5
В овернском краю один крестьянин держал ульи и, боясь, что его пчелы улетят или перемрут, затеял сохранить их кощунственным способом. Он пошел в церковь и, приняв от священника Тело Господне, не проглотил его, но удержал во рту, а потом направился к своим ульям. Наклонясь к одной из скважин, он принялся дуть на пчел, уверенный, что из пчел, если обдуть их таким образом, ни одна не улетит, ни одна не подохнет, но все будут здоровы и прилежны. И так он, радуясь будущему прибытку, усердствовал, что выронил изо рта Тело Господне, и оно упало подле улья. Тут пчелы, разом вынесшись из улья, как разумные создания, благоговейно подняли Тело Господне с земли и понесли в свое жилище на глазах хозяина. А тот, почитая это дело маловажным, поглядел да пошел к своим делам. Но по дороге великий страх его поразил; он опомнился и понял наконец, в какое нечестие вдался. Кинулся он назад, залил улей водою и, умертвив пчел, обнаружил Тело Господне в виде прекрасного ребенка, лежащего меж сотами. Остолбенел он и не знал, что делать, но потом, вынув его, понес в церковь, чтобы тайно похоронить; едва, однако, прибежал он к церковному порогу, Тело Господне вырвалось из недостойных рук и исчезло (Petr. Ven. De mir. I. 1).
6
Один человек, в чьем доме было много ласточкиных гнезд, поймал одну ласточку, привязал ей к лапе грамотку со словами: «Ласточка, где ты живешь зимой?»и отпустил, зная по опыту, что ласточки возвращаются на прежние места. Улетев с другими в Азию, она свила гнездо в доме некоего Петра. Заметив грамотку на ее лапе, тот поймал птицу, прочел и приписал: «В Азии, в доме Петра». Когда ласточки воротились, человек прочел ответ и потом рассказывал эту историю как чудо (Caes. Dial. X. 59).
7
Один монах спал в хоре, а вокруг него видели бродящих с хрюканьем свиней. Цезарий держится мнения, что они кормились стручками, падавшими из его уст. «Это что же за стручки»,спрашивает новиций.Когда человек бормочет псалмы в дреме, без усердия, его слова без силыпустая оболочка, словно кожура от гороха или бобов, которой эти свиньи, то есть демоны, всласть наедаются (Caes. Dial. IV. 35).
8
Редкий случай произошел с неким Вассом, когда тот ехал мимо мельницы. С этих пор Васс надолго зарекся ездить мимо мельницы, потому что явилось ему существо, у которого уши и хвост были ослиные, а все остальноемедвежье, за всем тем уверявшее Васса, что они знакомы, хотя тот оживления, даже неискреннего, не выказывал и всячески пытался от дальнейшего знакомства уклониться. Наконец когтистый зверь, докучный собеседник, растолковал Вассу, что он бывший папа Бенедикт IX, а ныне справедливо осужденный небесным судом, а поскольку он жил по-звериному, то по смерти получил звериное обличье; кара же его состоит в том, что он в ожидании Судного дня без остановки влачится по тернистым, серным, смрадным и кипящим местам, а после Страшного суда его тело и душу поглотит гееннская прорва без всякой надежды на избавление. С этими словами он исчез. Уши ослиные, говорит автор, были ему даны из-за его сладострастия, медвежье телоиз-за плотской жизни, и лучше бы ему было оставить епископство (Helin. Chron. XLVI; PL 212, 935).
IVО чудесных статуях и головах, и среди прочегоо браках с языческими божествами
Найду ли краски и слова?
1
Один юноша из знатного римского рода справлял пышную свадьбу. После пира он с друзьями вышел на поле поиграть в мяч, а между тем надел обручальное кольцо на палец медной статуи. После игры, желая забрать кольцо, он обнаружил, что палец согнут. Юноша силился, но не умел ни стянуть кольцо, ни отломить палец и втихомолку ушел, скрыв все от товарищей. Ночью он вернулся со слугами и обнаружил, что палец вновь разогнут, а кольца нет. Юноша, беспечно забыв об этом, поспешил к жене, но, когда хотел лечь с нею, увидел некую туманную преграду, вращавшуюся меж ними, и услышал голос, говоривший: ляг со мною, ведь мы нынче обручились; я Венера, ты мой, и я тебя не отдам.Устрашенный, он провел ночь в безмолвных раздумьях. Тем несчастье его не кончилось: всякий раз, как он хотел обнять жену, он ощущал эту преграду, во всем остальном будучи вполне здоров. Наконец жалобы жены вынудили его поведать свою тайну родителям, а те решили просить помощи у Палумба. Это был священник, искусный в некромантии. Он потребовал богатой награды, если соединит супругов, и, сочинив некое письмо, подал его юноше, говоря: «Иди в такой-то час ночи на перекресток четырех дорог, стань и смотри молча: пойдут мимо людские обличья обоего пола, всякого возраста и сословия, одни в унынии, другие в надмении, иные радостные, иные горестные; ни с кем не заговаривай, даже если к тебе обратятся. За этим роем последует некто, величественней прочих, на колеснице: молча отдай ему письмо, и все сделается, как ты хочешь, только не теряй мужества». Так и вышло. Среди толпы, бредущей мимо, приметил юноша женщину верхом на мулице, разубранную, как блудница, делавшую бесстыдные жесты. Наконец юноша протянул письмо тому последнему, кто, восседая на колеснице, с грозным видом спросил его, что он тут делает. Демон узнает печать, читает грамоту и, воздев руки к небу, говорит: «Боже всемогущий, долго ли Ты будешь терпеть непотребства Палумба?» Он посылает своих клевретов отнять кольцо у Венеры: та отбивается, но отдает. Юноша наконец добился своего и вкусил отрад супружеской любви, а Палумб, услышав вопль демона к Богу, понял, что это предвестье его гибели, и, исповедавшись папе пред всем римским народом в неслыханных гнусностях, умер, добровольно истерзав свое тело ради покаяния (Will. Malm. Gesta reg. II. 205).
2
В конце XIIначале XIII века несколько латинских авторов рассказывают странную историю, в которой обломки классической мифологии и мотив некрофилии сочетаются с точной географической привязкой.
Роджер Ховеденский в своей «Хронике» рассказывает, что греческий остров Кастелоризон получил свое имя («Замок Изо») в честь одной девушки. Ее, говорят, любил некий рыцарь, она же не оказывала ему склонности. Когда девушка умерла, рыцарь пришел и лег с нею, примолвив: «Чего не мог сделать с живой, сделал с мертвой». Тогда в нее вошел сатана и сказал рыцарю, что он зачал сына и в свой срок его получит. В должный срок у нее родился сын. Принеся его рыцарю (рассказ Роджера приходится понимать так, что мертвая девушка пришла к рыцарю сама), она сказала: «Вот твой сын, отсеки ему голову и храни у себя, когда же захочешь победить своего врага или разорить его землю, открой лицо отрубленной головы и дай ей поглядеть на врага, он тотчас погибнет; захочешь это прекратитьзакрой ее снова». Рыцарь так и сделал. По долгом времени он женился. Жена допытывалась, каким искусством он уничтожает врагов без оружия, а рыцарь бранил ее, веля молчать. Однажды в его отсутствие она подошла к ларцу, обнаружила в нем чудовищную голову и вышвырнула ее в залив Саталии. Всякий раз, как голова смотрит вверх, залив начинает так бурлить, что переплыть его никак нельзя, а когда голова опустит глаза, тогда кораблям можно выходить безопасно (Rogerius de Hoveden III, 158159).
Гервасий Тильберийский в «Императорских досугах» замечает: между Родосом и Кипром есть опасное место, что зовется заливом Саталии; говорят, здесь была утоплена голова Горгоны. Это была блудница, своей красотой лишавшая мужчин разума; Персей бросил ее голову в море.
Если бы мы предположили, что Гервасий передает эту трактовку, чтобы принести положенную жертву здравому смыслу, мы бы глубоко ошиблись. Гервасий тут же начинает рассказывать новую вариацию происходящего в заливе Саталии, на фоне которой старая добрая история о том, как один рыцарь отрубил голову блуднице, выглядит вполне допустимой в средних классах общеобразовательных школ. Версия Гервасия в нескольких пунктах отличается от версии Роджера Ховеденского: в час зачатия рыцарь слышит голос: «Порожденное ею истребит своим взором все, что узрит»; рождается не ребенок, а сразу «чудовищная голова», и забирает ее сам рыцарь, по истечении девяти месяцев открыв могилу. Дальнейшая его военная карьера совершается так же, но однажды, плавая по морю, он засыпает на коленях своей возлюбленной, а та, полная любопытства, втихомолку берет ключ от ларца, бросает взгляд на голову и тотчас погибает. По пробуждении рыцарь видит, что стряслось, в скорби взглядывает на голову и тоже погибает вместе с кораблем. «С тех пор, говорят, голова каждые семь лет обращает взор кверху, и от этого на море возникают опасности для мореходов» (Gerv. Tilb. Ot. Imp. II. 12).
Но самая ранняя и своеобразная версия сюжета обнаруживается в «Забавах придворных» Вальтера Мапа.
В Константинополе, говорит Мап, жил юный башмачник необычайной искусности; стоило ему увидеть любую ногу, он тотчас делал на нее башмак и работал не иначе, как поглядев на ногу заказчика. Среди столичной знати у него была обширная клиентура. Однажды прекрасная девица с большой свитой подошла к его окошку и показала обнаженную ногу, чтобы он ее обул. Несчастный взглянул и влюбился: «начав с ноги, он принимает в свое сердце всю женщину». Он непоправимо отравлен; он бросает наследственное добро и идет в солдаты, чтобы удостоиться от своей возлюбленной хотя бы более мягкого отказа. Его военная карьера идет счастливо («он становится меж ратников тем, чем был меж башмачников»); он делает попытку сватовства, но отец девушки отвергает его домогательства; тогда, воспаленный гневом, он собирает шайку пиратов, чтобы взять силой то, чего ему не дают низость рода и скудость имения, и, неизменно преуспевая, делается ужасом земли и моря. В разгаре его пагубных успехов доходит до него весть о смерти возлюбленной; он добивается перемирия и спешит на похороны; ночью он раскапывает могилу и соединяется с мертвой, как с живой. Поднявшись из гроба, он слышит голос, велящий ему вернуться в срок родов и унести то, что породил; он повинуется и, в урочный час разрыв могилу, принимает от мертвой человеческую голову, а с неюзапрет показывать ее кому-либо, кроме врагов, которых захочет уничтожить. Он укладывает ее в ларец и начинает невиданную войну. Города и деревни перед ним гибнут, «узрев ужас, Медузе подобный»; все в страхе признают его своим господином; никто не понимает причин внезапной смерти, одни называют его волшебником, другиебогом.
Император Константинопольский умирает, оставляя демоническому башмачнику в наследство свою дочь; тот на ней женится. Вскоре жена начинает допытываться, в чем его сила, и не отстает, пока не узнаёт правды. Рассказав ей свою историю, он беспечно засыпает, а когда просыпается, в глаза ему глядит ужасная голова, поднесенная женой.
Так погиб даровитый башмачник, ступивший на кривую дорожку. Жена же, избавившись от него, велела вывезти проклятую голову на середину Греческого моря и там утопить. С тех пор море в этом месте кипит, то силясь изблевать страшный груз, то отступая от него в ужасе; «А как имя девице было Саталия, то и это место, всеми избегаемое, зовется водоворотом Саталии, а в просторечииПучиной Саталии» (Walter Map. De nug. IV. 12).
3
О Герберте Реймсском много чего говорили.
Например, что в начале своей карьеры, будучи преподавателем школы монастыря Св. Ремигия в Реймсе, он общался с демоном, и тот предсказал ему будущее: «Герберт перейдет из Р. в Р. и будет папой в Р.». Темное это прорицание стало понятно лишь позже, когда Герберт из Реймса перебрался на архиепископскую кафедру в Равенне, а оттудана папский престол в Рим (Ord. Vit. Hist eccl. I. 27).
Вильям Мальмсберийский рассказывает, что Герберт в молодости был монахом в аббатстве Флёри, но бежал оттуда в Испанию с намерением учиться у сарацин астрологии и прочим подобным вещам. Все науки он превзошел; и арифметику, и музыку, и астрономию с геометрией, и умение гадать по птичьему полету и вызывать тени из преисподней, и искусство абака он первым перенял у сарацин. Жил он у одного сарацина, многому учившего Герберта за щедрую плату; была у него одна книга, содержавшая в себе все его искусство, которую Герберт, как ни старался, не мог выманить. Тогда он напоил учителя допьяна, вытащил книгу, которую недоверчивый сарацин держал под подушкой, и бежал. Сарацин пробудился и пустился вдогонку, пользуясь показаниями звезд, читать которые он был большой искусник. Но Герберт, такой же искусник в этом деле, спрятался под деревянным мостом, уцепившись так, что не касался ни земли, ни воды. Сарацин, впустую прогонявшись, пошел восвояси, а Герберт спустился к морю. Там он заклинаниями призвал сатану и обещал принести ему оммаж при условии, что всемирный враг избавит его от преследований сарацина и переправит через море. Так и сделалось.
Кто-нибудь скажет, что чернь вечно подозревает в чародействе человека сколько-нибудь образованного и что даже Боэций жалуется на такие обвинения,однако почему Герберт перед смертью изуродовал свое тело столь позорным образом, если не знал за собою неслыханного преступления?.. Нет, тут дело нечисто.
Вернувшись в Галлию, он сделался школьным наставником, потом архиепископом Реймса и наконецпапой Римским. Дьявол не оставлял ему благодетельствовать. Помощью чернокнижия Герберт отыскивал клады, некогда зарытые язычниками. Была на Марсовом поле статуя с вытянутым указательным перстом правой руки; на голове у нее было начертано: «Бей здесь». Многие, неверно понимая надпись, били невинную статую почем зря топором по лбу, но прибытка в том не находили. Герберт один правильно понял загадку: в полдень он заметил место, куда падает тень от вытянутого пальца, и воткнул там колышек, а ночью пришел со светильней и доверенным слугою. Разверзнув землю своим искусством, он нашел пространные палаты с золотыми стенами, золотыми потолками, золотым всем; золотые рыцари тратили там время золотое, бросая золотые кости, а король с королевой, тоже из драгоценных материалов, сидели за столом, с едой на пышных блюдах и слугами вокруг. Во внутренней части дворца обнаружился карбункул, сияньем своим превращающий ночь в день, а в противоположном углуотрок, натянувший лук. Словом, роскошь нестерпимая. Но тронуть ничего было нельзя: казалось, все эти изваяния бросятся на того, кто захочет чего-нибудь коснуться. Герберт, устрашенный, отказался от своего намерения, но его слуга не удержался стащить со стола ножик чудной работы. Во мгновение ока все статуи с ревом поднялись, а отрок, пустив стрелу в карбункул, погрузил всю сцену во тьму, и, если бы слуга по приказу господина не выронил тут же ножик, не сносить бы им обоим головы. Они выбрались наружу, унося с собой лишь неутоленное корыстолюбие (Will. Malm. Gesta reg. II. 167169).
4
Тот же Герберт, улучив благоприятный момент в расположении звезд, отлил голову, способную говорить, но только «да» или «нет». Спрашивает он: «Буду ли я папой Римским?»«Да»,отвечает голова. «Умру ли я раньше, чем отслужу мессу в Иерусалиме?»«Нет»,говорит. Этот ответ обольстил его, отвлекши от мыслей о покаянии и дав надежду на долгую жизнь: разве бы помыслил он идти в Иерусалим, чтобы ускорить свою кончину? Но он не подумал о том, что в Риме есть церковь, нарицаемая Иерусалимом. Герберт готовился служить в ней мессу, как вдруг был сражен болезнью; он обратился к чудесной голове и уразумел, как она его обманула. Тогда он призвал кардиналов и оплакал пред ними долгую чреду своих грехов, а потом велел им, безмолвствующим от изумления, раскромсать его тело на мелкие кусочки и вышвырнуть один за другим. «Пусть довольствуется моим телом,кричал он,тот, кто хотел моего оммажа: мой ум в этой клятве не участвовал» (Will Malm. Gesta reg. II. 172).