От них вы узнаете, отчего семьи становятся многолюднее, какие занятия приносят им блаженство и удачу, как они приобретают расположение, благосклонность и дружбу, какие правила обеспечивают и прибавляют семьям почет, известность и славу, и каким образом семейное имя завоевывает вечную хвалу и бессмертие.
Но не подумайте, что в своем самомнении я собираюсь толковать перед вами о таких необыкновенных вещах, которые еще не были доступны вашему разуму и здравомыслию; для меня всегда было ясно и несомненно, что каждый из вас намного превосходит меня способностями, познаниями и знакомством со многими похвальными вещами. Но надеюсь, что это мое намерение не было пустым, потому что плод моих многодневных трудов скорее пригодится тем благочестивым юношам, которые придут после вас, чем вам, кого я мало чему могу научить и еще меньше наставить в вещах, известных вам лучше, чем мне. Однако я полагаю, что мои старания угодить вам не напрасны, ибо, если мой труд и не будет столь полезным, как мне того бы хотелось, для семьи Альберти, все же наградой мне будет, если вы его прочтете и перечитаете; более того, я почту это за величайшее вознаграждение, особенно если исполнится мое главнейшее желание, которое состоит только в том, чтобы во всем как можно более угодить и сделать вам приятное.
Итак, в глубине души я уверился, что Баттиста непременно доставит вам удовольствие, ибо изо дня в день я стараюсь всеми силами написать нечто полезное и приятное для вас из того немногого, что мне дано. Для меня это будет сильнейшим побуждением к тому, чтобы с помощью гораздо более ревностных стараний, более продолжительных бдений и более упорного прилежания новым, более утонченным и отшлифованным трудом оправдать ваши ожидания и получить ваше одобрение. Но только в том случае, если я увижу, что вы в должной мере оценили наказы наших предков Альберти, которые, как вы убедитесь, превосходны и достойны памяти; и если поймете, что я жажду истинной хвалы и искреннего прославления нашего рода Альберти, каковой всегда их заслуживал, и кому я, как прежде так и впредь посвящу все свои труды, умения, помыслы, намерения и желания. И я не пожалею и отдам до последней капли все свои силы и себя самого, ценой трудов и лишений, на благо и на пользу семейства Альберти, и сделаю это еще более охотно, с еще большей радостью и старанием, если увижу, что мои сочинения доставляют вам удовольствие. Поэтому я прошу и вас, молодые Альберти, поступайте вместе со мной и впредь, как поступаете теперь; работайте во благо, добивайтесь уважения, преумножайте известность нашего дома, и прислушивайтесь к тому, что, по словам наших предков Альберти, весьма прилежных, образованных и воспитанных людей, является семейным долгом и необходимо для исполнения, читайте и любите меня.
Книга первая о семье: Об обязанностях стариков по отношению к юношам и младшему поколению и о воспитании детей
LIBER PRIMUS FAMILIE:
DE OFFICIO SENUM ERGAIUVENES ET MINORUM
ERGA MAIORES ET DE EDUCANDIS LIBERIS
Когда наш отец, Лоренцо Альберти, слег в Падуе в постель из-за того последнего тяжкого недуга, который свел его в могилу, на протяжении нескольких дней он страстно желал повидать своего брата Риччардо Альберти, и узнав, что тот скоро посетит его, сильно возрадовался и, более обычного приподнявшись на своем ложе, уселся на нем, всячески показывая, как он доволен. Мы все, постоянно находившиеся при нем, радовались вместе с ним, потому что увидели проблески надежды в испытанном Лоренцо, как нам казалось, необыкновенном облегчении. Там присутствовали Адовардо и Лионардо Альберти, весьма сострадательные и скромные люди, и Лоренцо обратился к ним примерно со следующими словами:
Не могу выразить словами, сколь жажду я увидеть Риччардо Альберти, нашего брата, чтобы позаботиться вместе с ним о некоторых делах нашего семейства, а также поручить ему вот этих двух моих сыновей, Баттисту и Карло, о которых я думаю с болью в сердце, не потому что сомневаюсь в готовности Риччардо всячески помогать им и печься об их благе, но из невозможности исполнить перед смертью этот отцовский долг, и я не хотел оставлять неисполненной ни одну из своих святых и праведных обязанностей. Однако я прощусь с жизнью с легким сердцем, ибо буду настоятельно просить всех вас, и прежде всего Риччардо, чтобы вы помогли моим детям стать достойными людьми и для этого делали все то, что при необходимости вы сделали бы для своих.
Ему отвечал Адовардо, который был старше, чем Лионардо:
Ты очень растрогал меня своими речами, Лоренцо! Я вижу, что ты преисполнен той же любви и жалости к детям, которую часто по разным поводам испытываю и я. Вижу также, что тебе хотелось бы, чтобы все прочие питали к нашим домашним такую же любовь, так же заботились о благе и чести нашей семьи, как это делал ты. Я думаю, что ты справедливо судишь о честности и надежности Риччардо, твоего брата не только по крови, но и по благочестию, человеколюбию, благонравию. Трудно представить себе более кроткого, спокойного и воздержного человека. Но не сомневайся, что и всякий из нас в меру своих сил подражает ему; а в том, что затрагивает пользу и честь самого последнего члена рода, не говоря о твоих дражайших детях, мы стараемся заслужить славу твоих добрых и преданных родственников. Если же дружеские отношения крепче, чем родственные, то мы будем поступать как твои настоящие и искренние друзья. Все что тебе дорого, что дорого Лоренцо, которого каждый из нас любит, как себя самого, мы будем беречь и ценить насколько сможем и насколько ты захочешь. И всякий из нас охотно сделает все необходимое, а в данном случае без особого труда, ибо нам будет легко и приятно повести к славе и почету этих юношей, которые получили от тебя отменное напутствие и пример, как обрести славу и добродетель. Мы знаем, что они не обделены умом и природным характером, потребными для того, чтобы заявить о себе, так что помощь им будет делом приятным и благодарным. Однако Господь да сохранит тебя здоровым и счастливым, Лоренцо. Не падай духом и не считай, что ты уже лишился этих и других полезных качеств, пока не пробьет твой час. По-моему, тебе стало лучше, и я надеюсь, что ты сам сумеешь позаботиться о своей семье не хуже чем другие, как всегда прежде бывало.
ЛОРЕНЦО. Что ты говоришь? Да разве мог бы я относиться к тебе, Адовардо, и к тебе, Лионардо, иначе как с уважением, как к моим дорогим родичам и верным друзьям? Разве я могу представить, что вы не примете мои заботы близко к сердцу, как люди близкие мне по крови, чьей любовью и расположением я всегда чрезвычайно дорожил. Конечно, я предпочел бы не обременять вас своими просьбами. Правда, смерть меня не страшит, но притягательность жизни, удовольствие общаться и беседовать с вами и прочими друзьями, радость обладать тем, что у меня есть, заставляют меня сожалеть о расставании со всем этим. Я не хочу лишиться этих радостей раньше времени. Может быть, это было бы для меня не так тяжело и не так печально, если бы я мог сказать о себе, как говорил Юлий Цезарь: я прожил достаточно, чтобы считать свою жизнь долгой и счастливой. Но я не достиг того возраста, когда мысль о смерти не вызывает горечи, и я не был так счастлив, чтобы не мог рассчитывать на большее везение. А самым большим везением, самым желанным счастьем для меня было бы, если не жить достойно в доме моего отца, то хотя бы умереть там и упокоиться меж моих предков! Однако если судьба этого не допустит, если естественный ход вещей иной или мне суждено выносить такие невзгоды от рождения, благоразумие требует терпеливо принимать то, что неизбежно. Конечно, я предпочел бы, дети мои, не покидать вас в этом возрасте и не отказался бы достичь более преклонных лет, хотя бы ради привычных мне трудов на благо и процветание нашего дома. Но если для моего духа уготовано другое назначение, я не собираюсь роптать и противиться тому, что произойдет независимо от моей воли. Пусть свершится со мной то, что Богу угодно.
АДОВАРДО. И я так думаю, что мысль о неизбежности кончины для смертных всегда помогала преодолеть страх расставания с жизнью.
Однако и болезнь, и слабость не должны вести к предвзятым суждениям, каковые помогают справиться с боязнью и отогнать сумрак смерти, но, по моему разумению, нарушают покой и безмятежность духа, погружая его в тревогу. Впрочем, в болезненном состоянии я, наверное, тоже не сумел бы от нее избавиться, обуреваемый мыслями о тех, кого я оставляю, о том, как уладить свои дела и кому поручить заботу о дорогих мне людях. Не знаю, кто мог бы отвлечься от подобных мыслей, и они, вероятно, не способствуют облегчению хода болезни. Но было бы похвально, Лоренцо, если бы ты настроился не так мрачно. Попробуй. Утешься, поверь в судьбу и, главное, в самого себя, и вместе с нами подумай о том, что твои дети, если мы не слишком обольщаемся на их счет, принесут тебе много радости.
ЛОРЕНЦО. Дети мои, добродетель всегда имела огромное преимущество: она похвальна сама по себе. Вы видите, как старшие хвалят вас за нее и сколь много вам обещают. Для вас будет самой высокой честью стараться изо всех сил и со всем своим умением оправдать их надежды. Но всякая добродетель взрастает в добронравных умах. Послушайте, Адовардо, и ты, Лионардо, быть может, то что я скажу, на деле не так; но для отцов естественно преувеличивать достоинства своих сыновей, так что с моей стороны не будет опрометчивым выказать в их присутствии для их же побуждения к добротолюбию, насколько мне приятно и радостно убеждаться в их достоинствах, ведь даже малая похвала в их адрес мне покажется огромной.
Справедливо и то, что я всегда всячески старался внушать окружающим приязнь, а не страх, так что почитающим меня за отца я не хочу казаться хозяином. Дети же всегда добровольно меня слушались, уважали и почитали, следовали моим внушениям, и я никогда не замечал в них никакого упрямства или дурных наклонностей. Меня всегда радовали их добрые нравы, которые обещали приносить изо дня в день все новые плоды. Всем известно, однако, сколь коварна пора юношества, когда любой изъян, оставшийся незамеченным вследствие стыда или боязни огорчить родителей и старших, со временем обязательно дает о себе знать.
А если юноши не испытывают боязни и уважения, их пороки изо дня в день усиливаются и умножаются, как вследствие внутренней испорченности и развращения их натуры, так и по мере усвоения дурных привычек и общения с дурными людьми. Есть тысяча способов превратить добронравного юношу в негодяя, как мы могли убедиться на примере чужеземных и наших собственных молодых людей, отпрысков самых добропорядочных граждан, с младенчества впитавших достойные обычаи, украсивших себя всеми признаками благопристойности, кротостью и обходительностью; однако позднее они покрыли себя дурной славой, я полагаю, по небрежению тех, кто не указал им правильную дорогу. Тут я, впрочем, вспоминаю нашего отца, мессера Бенедетто Альберти, человека выдающегося по своему благоразумию, репутации и известности, каковой наряду с прочими вещами немало заботился о сохранении и преумножении чести и благосостояния нашей фамилии. Когда он призывал других наших предков быть старательными и прилежными, что и было им присуще, то частенько говорил такие слова: «Удел отца семейства не только, как принято выражаться, наполнять домашние закрома и детскую; еще больше глава семьи должен быть предусмотрителен, должен следить и оберегать от дурных знакомств, наблюдать за поведением членов семьи внутри дома и вне его, и поправлять все их ошибки не столько сердитыми, сколько рассудительными речами, опираясь на свой авторитет, а не на родительские права; советовать, где это уместно, а не повелевать; при необходимости быть суровым, жестким и резким, и во всех своих помышлениях исходить из интересов блага, спокойствия и мира всей своей семьи, как из цели, к которой он должен устремлять все усилия и планы, дабы правильно вести семью к хвале и добродетели. Он должен научиться вести семейный корабль на волнах народного одобрения по ветру сочувствия своих сограждан в гавань достоинства, чести и уважения, и там оставаться, в зависимости от погоды ставя или убирая паруса, а во время штормаесли приходится испытывать превратности судьбы и терпеть кораблекрушения, каковые уже двадцать два года безвинно преследуют наш домзавладеть умами молодежи и не позволять ей поддаться наскокам фортуны, не давать ей опускать руки, но и не терпеть безрассудных и безумных затей, предпринимаемых ради мести или по юношескому легкомыслию. И в спокойные времена, когда фортуна благосклонна, а еще более во время бури не следует отклоняться от путеводной звезды разума и житейских правил, нужно быть начеку, заблаговременно рассеивать малейшие признаки зависти, сумрак ненависти, тучи враждебности на челе сограждан и встречать противный ветер, подводные камни и опасности, встречающиеся на семейном пути, подобно опытному и умелому мореплавателю, который помнит, при каком ветре плавали его предшественники, какие паруса они ставили, чтобы обойти и избежать мели, и не забывает, что в наших краях не было такого случая, чтобы кто-то поднял сразу все паруса, пусть даже самые большие, и потом не убрал их в весьма потрепанном и дырявом виде. Пусть глава семьи запомнит, что одно неудачное плавание хуже тысячи окончившихся в спасительной гавани. Зависть успокаивается там, где видна не роскошь, а умеренность; ненависть стихает, сталкиваясь с отзывчивостью, а не гордыней; враждебность гаснет, если ты вооружаешься не вспыльчивостью и гневом, а человечностью и милосердием. Все это семейные старейшины должны видеть и помнить, к этому стремиться душой и мыслью, все это они должны быть готовы предвидеть и распознать, приложить свой труд и усилия, заботу и старание к тому, чтобы молодежь изо дня в день становилась все более достойной, добродетельной и любезной нашим согражданам.
Да будет ведомо отцам, что добронравные сыновья станут для них опорой и радостью в любом возрасте, а добродетель сына заключается в усердии отца. Бездействие и праздность ведут к огрублению и позору семьи, а ревностные и заботливые отцы возвращают ей благородство. Алчные, распущенные, бесчестные и надменные люди обременяют семью дурной славой, несчастьями и бедами. Какими бы добропорядочными, кроткими, скромными и человечными ни были ее члены, но если они не постараются позаботиться о своей семье, не сумеют воспитать и направить на верный путь молодежь, пусть вспомнят, что падение одного приведет к крушению всех, и чем больше будет их значение, успех и чем выше положение в семье, тем сильнее отзовется на них этот провал. Чем выше стена, тем больше от нее осколков при падении. Поэтому пусть старейшие будут бдительны и трудятся на благо и честь всего семейства, и пусть своими советами и поучениями держат его как бы в узде. Но что может быть похвальнее и благочестивее, чем труды, направленные на то, чтобы умерить юношеские аппетиты с помощью слов и увещаний, пробудить ленивые души, разжечь в холодных умах стремление к чести и возвеличению своего дома и своей отчизны. И мне кажется не менее достойным и доступным для отцов семейств делом сдерживание расхлябанности подростков своей серьезностью и повадкой; более того, если они захотят заслужить уважение своих младших сотоварищей, уместнее всего будет сохранять преимущества своего возраста, а именно авторитет и уважение. Но для стариков нет лучшего способа завоевать, приумножить и сохранить свое достоинство и авторитет, чем заботиться о молодежи, наставляя ее в добродетели, и всякий день украшать ее новыми знаниями, чтобы ее больше любили и ценили. Они должны пробуждать в ней жажду великих и превосходных дел, занимать ее изучением похвальных и пристойных занятий, разжигать в молодых умах любовь к славе и чести, пресекая любые неумеренные желания и недостойные порывы души, тем самым в корне устраняя порочные наклонности и семена враждебности, и наполняя добрыми советами и примерами. Не следует уподобляться тем старцам, которые по своей жадности стараются привить сыновьям хозяйственность, а вместо того делают их скупыми и угодливыми, потому что они ставят богатство превыше чести и приучают своих детей к грубым повадкам и низменным занятиям.
Я не одобряю щедрости, которая приносит убыток, не окупающийся доброй славой или дружбой, но еще более осуждаю скаредность, как и чрезмерную пышность. Итак, пусть старики будут родителями для всей молодежи, пусть вразумляют и одушевляют все семейное тело. Так же, как разбитая обувь или босые ноги ущемляют достоинство лица и посрамляют данную персону в целом, так и пожилые и все старшие члены семейства должны помнить, что их станут сурово укорять из-за распущенности самого маловажного представителя их дома, если он как-либо позорит и порочит всю семью. Пусть старики не забывают, что их первая обязанностьзаботиться обо всех домашних, как поступали в прошлом достойные лакедемоняне, которые были отцами и покровителями всех младших, следили за правильностью поведения всех своих юных сограждан и испытывали превеликую благодарность, если кто-то другой воспитывал и поправлял их близких. Считалось похвальным, когда отцы благодарили любого, кто прилагал усилия, дабы сделать юношей более выдержанными и учтивыми, с помощью такого полезного и достойного исправления нравов они прославили свой город и заслуженно украсили его бессмертной хвалой. Ведь они не испытывали друг к другу никакой враждебности, потому что первые же признаки неприязни и раздражения немедленно раскрывались и пресекались, и все выражали единую волю к тому, чтобы их город сиял своей доблестью и нравами. Каждый прилагал к этому свои старания в меру собственных способностей, сил и рвения, старики своими внушениями, наставлениями и собственным похвальным примером, а юношипослушанием и подражанием им».