Я собираю все причиндалы, упаковку и острые предметы, чтобы положить в безопасное место и избавиться от них позже. Бумажный мусор можно выбросить и в ведро поместить на дно, замотав в полиэтиленовый пакет. Иглы и пустые ампулы через пару дней отнесу в операционную, там есть специальный ящик для острых предметов потом их безопасно утилизируют. Я снова внимательно осматриваю пол. Надо убедиться, что ничего не упало. Часто я что-то упускаю и оставляю улики: упаковку от шприца, окровавленную салфетку, головку ампулы, случайно оброненную иглу. Если были проблемы с поиском вены, то, возможно, пришлось использовать четыре-пять игл, и тогда в панике из-за спешки легко сбиться со счета и не найти одну.
Я все яснее осознаю, что израсходовал последнюю ампулу. Конечно, это было понятно и раньше, но я избегал думать о страшном дне.
Запасов препарата больше нет, так что ломка неизбежна. Через симптомы отмены морфина я уже проходил бесчеловечный опыт. Конечно, я читал о них и понимал, что приятно не будет, но к такому чудовищному процессу оказался не готов, и необходимость пройти через него снова пугает. Теоретически я знаю, что абстинентный синдром должен начаться только через шесть-восемь часов после последней дозы, но страх ломки так силен, что дискомфорт ощущается гораздо раньше.
Мне не удается успокоиться задолго до появления симптомов. Я знаю, что должно произойти, эти мысли грузом нависают надо мной. Кажется, будто мир стал серым, я начинаю мерзнуть и потеть. Чувствую сквозняк из окна просто сквозняк, от такого и нормальный человек будет зябнуть, но для меня он имеет большее значение. Он значительнее, чем просто сквозняк. Я дрожу, потому что действует эффект отмены? Теоретически мне известно, что до нее еще несколько часов, но знание не помогает. Кожу покалывает, волосы встают дыбом так вот почему это называется ломкой! Или, может, мне просто кажется, что я начинаю себя так чувствовать? Может, это мой страх играет со мной злые шутки? Нет никакой защиты. Мне страшно и одиноко, я перед лицом надвигающейся бури, и это все моя вина, моя работа. Я задыхаюсь от страха.
У меня есть лекарства, которые теоретически должны принести некоторое облегчение. Но по прошлому опыту я знаю, что они почти не помогут.
С каждым часом симптомы усиливаются. Теперь они несомненны и сопровождаются болью в мышцах, спазмами в животе, диареей и усталостью. Мне то холодно, то сразу жарко, кожа зудит, чешется и саднит не притронешься, как будто я обгорел. Из носа постоянно течет, глаза слезятся. Я уже промокал их бумажной салфеткой, и скоро они покраснеют и начнут кровоточить. Смотрю на себя в зеркало: лицо белое, кроме щек они пылают, а на лбу застыли капли пота.
Но меня захлестывает тревога. Тревога и страх. Я точно дрожащая струна, ни минуты не могу сидеть, постоянно вскакиваю. И как только встаю, снова приходится садиться. Я пытаюсь лечь в постель, но не могу удобно устроиться, мечусь и ворочаюсь каждую секунду, минуту, час. Простыни кажутся грубыми и неприятно ощущаются кожей, от пота они стали влажными и вонючими. И я знаю, что так будет продолжаться еще по крайней мере двое суток. «Всего сорок восемь часов, всего два дня, уговариваю я себя. Не так уж и много. Пожалуйста, пусть минует меня чаша сия». Я болел раньше, у меня бывали травмы, случались плохие времена, и мне хватало сил справиться с ними, втянуть голову в плечи и бороться дальше. Но ничто и никогда не убивало меня так, как ломка, ничто и никогда так не пугало, не лишало сил, ничто так не подавляло желание сопротивляться. И выхода нет, не существует никакой возможности избежать этого состояния.
Чудо произошло бы, если бы я принял еще дозу, и она мгновенно облегчила бы все симптомы. Но у меня нет другой дозы, и уже слишком поздно, чтобы колоть еще. А если бы у меня и был препарат, это лишь отсрочило бы испытание. За зависимость приходится платить сполна. Я тщательно готовился к процедуре, а последствия ее тянутся долго и мучительно. Это сделка, не имеющая смысла, глупый поступок, своего рода безумие. Я танцую между лезвиями, и одно из них мягкое и желанное, а другое жесткое и горькое. Они оба оставляют глубокие раны и каждый раз забирают куски души. Я слишком драматизирую, в этом нет никакого смысла, я просто жалкий комок вины, жалости и отвращения к себе.
Как это произошло, спрашиваю я себя снова и снова, как я позволил этому случиться со мной? Разум лихорадочно работает. У меня и раньше бывали ломки, и я поклялся, что это никогда не повторится, что теперь я не притронусь к наркотику. Почему я снова сделал укол и втянулся в этот кошмар? И когда я начал снова, почему я не включил самоконтроль? И почему я так быстро извел последнюю упаковку? В каждой пачке по пять ампул, я должен был продержаться не меньше трех дней. И даже пять дней: из расчета одна доза каждую ночь. Ломка все равно наступила бы, но я бы знал, что у меня есть запас и он не закончится без остатка через короткое время.
Вот только моя зависимость работает не так. После укола, даже если прошло всего несколько часов, где-то глубоко-глубоко начинает свербить мысль: не сделать ли еще один? Красно-синяя упаковка препарата надежно спрятана, но я слышу ее зов, ее несмолкаемый шепот, разъедающий мое сопротивление. Однако даже по извращенным законам наркотического мира это не имеет смысла. Я знаю, что сделал инъекцию недавно. Я знаю врага в лицо, но это не дает мне преимуществ, и вскоре я снова принимаюсь за ритуал: поспешно закрываю двери, вынимаю ампулу, ломаю ее и набираю в шприц лекарство. Стоит мне только подумать о следующем уколе, стоит промелькнуть в голове хотя бы мгновенной мысли, как я уже не могу от нее избавиться. И все дело почти сделано: упаковка из пяти ампул, которой хватило бы на три дня или больше, исчезает меньше чем за сутки.
Мне страшно и одиноко. Я дрожу и потею, считая минуты. Меня тошнит, но я пью столько жидкости, сколько могу, чтобы не было сушняка, чтобы притупить симптомы. Многих наркоманов во время ломки рвет фонтаном, но со мной все иначе. Правда, аппетит пропал, и, заставляя себя хоть что-то положить в рот, я не чувствую вкуса. Став наркоманом, я похудел: наркотик и абстинентный синдром убивают аппетит. Я люблю читать, но слишком рассеян, чтобы сосредоточиться. К тому же глаза сильно слезятся, и зрение затуманивается. Я выгляжу так, будто только что рыдал, да и эмоционально настолько неустойчив, что регулярно реву: от жалости к самому себе слезы так и льются. Не жалейте меня я этого не заслуживаю, я сам о себе поплачу.
Включаю телевизор. Идет комедия, «Джордж из джунглей», но мне не до смеха. Пытаюсь посмотреть фильм несколько минут, но устаю сидеть. Не могу держать голову прямо, резко заваливаюсь вперед. Нужно встать и походить, пока я совсем не сломался.
Иду прогуляться, чтобы отвлечься и выбросить все это из головы. К тому же движение должно ослабить симптомы, оно поможет израсходовать часть адреналина, бурлящего по всему организму и ищущего выход. Какое-то время он подавлялся из-за активации морфиновых рецепторов, но теперь дамба треснула, и он хлынул мстительным потоком, ища справедливости, желая взять реванш. За преступлением следует наказание. Я смертельно устал и еле переставляю ноги, подволакивая то одну, то другую. Сегодня прекрасный теплый день, на голубом небе сияет солнце, все ходят в футболках и летней одежде, но мне безумно холодно. Малейший ветерок доставляет дискомфорт. На мне громоздкое пальто, хотя в нем я потею. Холодный, ледяной пот струится по телу. Я все равно не могу долго оставаться на улице вдруг опять начнется понос?
Я отребье. По кромке дороги идет отец, ведет за руки детей. Эта картинка как удар ножа, как сгусток боли. Почему я не могу быть таким? Просто отцом с обычными интересами, обычными делами. Я же помню, как все было: прогулки, семейные пикники, дни рождения, праздники, Рождество. Воспоминания приходят откуда-то издалека, из давно утраченного мира. Я изгнал счастье, избавился от времени, когда был всем доволен. Нормальный мир окрашен в цвета радуги, а мой тусклый и серый. Почему я не могу снова стать прежним? Как так вышло, что я потерял себя? Это мое личное хождение по мукам. Я тону, я слишком погружен в собственные страдания, чтобы думать о людях, которым я причиняю боль, о жене, о детях. Жена называет меня «дьяволом в доме», который все равно возвращается, сколько его ни выгоняй. Наркотик встал между нами, разорвал узы, убил веру в то, что мы пара и семья, что мы будем вместе и сообща справимся с проблемами. Я предал доверие жены. Я снова и снова клялся ей перестать, говорил, что нет, я не веду себя странно, и нет, я не употреблял, и нет, с моим голосом все в порядке, и да, я завязал, и это определенно был последний раз. Но я как все наркоманы. И вы знаете, что я лгу каждый раз, когда шевелю губами.
Я злюсь, когда мою ложь подвергают сомнению, когда жена спрашивает о запачканной кровью салфетке, или хочет посмотреть на мои руки, чтобы проверить, нет ли синяков, или находит потерянную иглу или пустую ампулу. Я придумываю какую-нибудь историю: пытаюсь объяснить, что сегодня сдавал анализ крови или приложился рукой о дверцу машины, а ампула, должно быть, лежит тут уже несколько месяцев. Это звучит глупо даже в тот момент, когда я говорю, но ничего другого я не могу сказать. «А как же дети? спрашивает она. Что, если Джек, или Кэти, или Грейси поранятся этой иглой? Как ты себя почувствуешь? Ты что, о них не думаешь?» У меня нет ответа. Я думаю, что мне не все равно, но наркотик всегда на первом месте.
Я постоянно смотрю на часы, пытаясь поторопить время. Двое суток, твержу я себе, всего сорок восемь часов, а потом станет легче, и я буду знать, что худшее позади. Но прошло всего несколько часов, время тянется, даже секунды бесконечны. Я снова ложусь. Затем встаю, сгибаюсь пополам от боли в животе, иду на кухню попить, терплю очередной приступ диареи. Грязный и потный, принимаю ванну и постепенно согреваюсь, но слишком нервничаю из-за того, что лежу долго. Выход из теплой воды действует как шок: я мгновенно замерзаю и быстро-быстро вытираюсь насухо.
Наступает первая ночь. Я боюсь ночи. Темнота была мне другом, но теперь время простирается передо мной, и никакого облегчения, никакого оазиса только долгий мрак.
Я обещаю себе, что это последний раз. Совершенно точно последний раз. Больше не подвергну себя подобному испытанию. На этот раз я завяжу, обещаю.
Уже десять лет я в завязке, и теперь пишу эти строки и благодарю многих прекрасных людей, помогавших мне. Когда ты борешься за свою жизнь, нужно, чтобы друзья и семья верили в тебя. И я говорю тем, кто все еще на игле: чистая жизнь, что вас ждет, куда богаче нынешней. Вы можете стать лучше.
2. Любовь и секс
До сих пор помню, как впервые надел белый халат и повесил на шею стетоскоп. Немного похоже на первый секс, но тут я не так вспотел и меньше предохранялся, а вот насмешек от тех, кто поопытнее, было больше. Но, как говорится, je ne regrette rien, хороший секс отлично, но и плохой секс тоже ничего себе.
Рождественский выпуск BMJ («Британского медицинского журнала») всегда отличается оригинальностью, и в тот год редакция попросила семерых уважаемых врачей написать колонки о положительных аспектах семи смертных грехов. По какой-то неведомой причине мне досталась страсть.
Вскоре меня попросили написать раздел о сексе в книге Oxford Companion to the Body («Оксфордский справочник по телу») и внезапно я прослыл экспертом в области секса. С тех пор избавиться от этой репутации сложновато.
КАСАБЛАНКА
BMJ, 11 августа 2010 г.
Столько забегаловок разбросано по всему миру, в разных городах Но если достаточно долго смотреть на небо, размышлял я, то рано или поздно в вашем мире воссияет новая прекрасная звезда. Богарту было знакомо это чувство. Стройная и высокая, она была из тех женщин, благодаря которым начинаешь подозревать, что дефицит тестостерона всего лишь очередная выдумка фармацевтических компаний, а не реальное заболевание.
Вы просили заключение другого врача о миссис Мерфи, надула она губы.
Поехали, сказал я.
Выезжая из города, я увидел трех отморозков, пристававших к пожилой даме в инвалидном кресле. Я прогнал их, как следует зарядив одному по уху.
Pour encourager les autres, пояснил я в лучшей манере Сержа Генсбура.
Vous parlez Français? спросила она, отдаленно напоминая Джейн Биркин, проезжающую на скутере.
Un petit peu, скромно сказал я.
Мы ехали по залитой солнцем проселочной дороге мимо генетически модифицированных коров, и вдруг я внезапно затормозил. Прежде чем она успела возразить, я уже возвращался к машине, баюкая на руках крошечного котенка.
Бедняжку бросили посреди дороги, сказал я, заворачивая котенка в импровизированное одеяло, а на самом деле в старый защитный костюм от свиного гриппа (у нас осталось всего несколько тысяч), но я знаю одну маленькую девочку, которая потеряла щенка несколько недель назад, она-то и приютит малыша.
Мы зашли в дом миссис Мерфи (к счастью, Салли ее пышногрудой племянницы поблизости не было, а то получилось бы неловко: ненавижу, когда женщины из-за меня дерутся), и она подтвердила мой диагноз.
Ваш доктор был прав, сказала она, нет ни функционального расстройства, ни чего-то необычного, это определенно системная красная волчанка!
Как обычно, добавила миссис Мерфи, протягивая мне деньги, словно это была взятка. Я принял их, прикрывая ладонью, и тайком сунул ей в руку антибиотики.
На обратном пути я остановился, достал мандолину и корзину с копченым лососем и шампанским.
Сударыня, будь вечны наши жизни, кто бы стыдливость предал укоризне? прошептал я. Ее губы по вкусу напоминали апельсины и вино, и мы занимались любовью на ложе из осенних листьев и волшебных грибов. Негромкие экстатические вскрики сопровождались мяуканьем голодного котенка.
Ахилл мой, с хрипотцой прошептала она, увидимся ли мы сегодня вечером?
Я никогда не планирую так далеко вперед, сказал я.
Что ты за врач? спросила она.
Такой же, как и любой другой, сказал я, только куда больше.
ЛЮБОВЬ ЭТО СЛАБОСТЬ?
GP, 17 октября 2012 г.
Мне нравится считать себя начитанным человеком, но вынужден признать, что роман «Пятьдесят оттенков серого» пока не занял почетное место на моей книжной полке.
Понимаю: там пишут о радостях любви, садомазохизме и сексуальных извращениях, но для подобных тем я слишком стар.
Что ж, и со мной это случалось, и я проделывал всякие штуки в пропотевшей футболке, всегда предпочитая практику теории. Я даже помню, когда впервые занимался сексом, чек до сих пор сохранился.
Можете считать меня циником, но любовь это слабость, способ, использовать другого человека, а не чувство, поглощающее подобно зыбучим пескам. Граучо в книге «День на скачках» писал: «Попросите флориста доставить розы миссис Апджон и написать Эмили, я люблю тебя на обратной стороне счета».
Любовь одновременно приносит неудобство и заставляет манипулировать людьми.
Доктор, я люблю вас, сказала она, глядя на меня сияющими глазами (хотя, может быть, они так блестели из-за наркотиков). Спешу уточнить, что это произошло много-много лет назад, когда я был молод и хорош собой. Также я должен признать, что мне нравятся молоденькие девушки, и чем моложе, тем больше, но разве что потому, что у них короче история болезни.
А вы меня любите? спросила она.
Будучи светским гуманистом, быстро нашелся я, не желая быть излишне резким и обидеть ее, я верю в любовь к людям ради них самих, а не по указанию какого-то воображаемого мифического существа. Но, как вы понимаете, это глобальная проблема, и ее не следует принимать на свой счет.
Но когда вы до меня дотронулись сейчас, я совершенно точно что-то почувствовала, возразила она.
Учитывая ваше давление, нельзя сказать, что этот жест был исполнен эротизма, ответил я, приготовившись нажать кнопку вызова, но вспоминая, что мы забыли ее подключить. Любой физический контакт необходим с медицинской точки зрения.
Можете не скрывать свои чувства, предложила она.
Мадам, сказал я. У меня нет никаких чувств. С вашей точки зрения, я не мужчина, я врач. Можете считать меня асексуальным роботом, чертовски привлекательным но роботом.
То есть между нами никогда не будет любви? уточнила она.
Никогда, согласился я.
Ладно, сказала она. Можете мне тогда выписать антибиотики?
Конечно, подтвердил я. Чувства угасли, но манипуляция осталась.
СЕКС И РАК ПРОСТАТЫ: ЧТО ОТ ВАС СКРЫВАЮТ
GP, 10 ноября 2011 г.
Я беспокоюсь, заявил Джо. Джо всегда беспокоится, но иногда его беспокойство выглядит настолько забавно, что я делаю заинтересованное лицо.
Я тут читал статью в «Дейли мейл», сказал он. Там пишут, что если есть более трех яиц в день, то сильно возрастает риск рака простаты.