Вот примерно с таким набором идей и гипотез я столкнулся, приступив к работе над своей диссертацией в 1970 году в Бристольском университете. Всеобъемлющая мультирегиональная гипотеза с ее брейсовским ранненеандертальским ответвлением и досапиенсная модель, в которой не нашлось места для эректусов и неандертальцев. Плюс не слишком внятная концепция Бернарда Кэмпбелла и Джозефа Вейнера, названная спектральной гипотезой. Она предполагала, что в разных популяциях древних людей были в разных пропорциях смешаны разные наборы современных признаков, и эти популяции каждая по-своему вносили вклад в эволюцию Homo sapiens. То есть по сути спектральная гипотеза оставалась мультирегиональной, но утверждала, что одни линии внесли больший вклад в наше становление, чем другие.
В 1970-е годы, по мере того как росла мощность компьютеров и они начинали оказывать влияние на биологические науки, произошло нечто вроде небольшой революции. До этого десятилетия подавляющая масса исследований человеческой эволюции основывалась на непосредственном наблюдении окаменелостей, а если где и делались измерения, то окаменелости все равно сравнивались по какому-то одному выбранному признаку или в крайнем случае на основе двух признаков. Но теперь стали доступны многовариантные расчеты, способные охватить сразу большое число измерений разных признаков у разных экземпляров, дающие более основательное сопоставление объемных форм и размеров. Именно такая задача и стояла передо мной в первые годы работы над диссертацией. Поэтому в июле 1971 года я покинул Англию и отправился в путешествие по музеям и институтам десяти стран Европы с целью собрать как можно больше данных о неандертальцах и кроманьонцахевропейских преемниках неандертальцев, которые выглядели как современные люди, чтобы понять, была ли эта эволюционная линия постепенной и непрерывной или в какой-то момент была разорвана.
На четырехмесячную поездку я получил очень скромный грант от Совета по медицинским исследованиям, так что поехал на своей старой машинеиногда в ней же и ночевал, а иногда останавливался в кемпингах или молодежных хостелах. В Бельгии я даже провел одну ночь в приюте для бездомных. Я пережил множество приключений, в том числе несколько конфликтов с пограничниками и два ограбления, но тем не менее к концу 5000-мильного маршрута в моем распоряжении была одна из самых обширных коллекций измерений черепов неандертальцев и ранних людей современного типа. До меня такую базу данных не собирал никто.
В течение следующих двух лет я анализировал информацию, добавив к ней сравнительные данные по неевропейским окаменелостям и современным человеческим популяциям (последние мне любезно предоставил американский антрополог Уильям Хоуэллс). Все эти измерения я перенес на перфокарты и скормил компьютеру, который в то время занимал несколько комнат, но по мощности здорово уступал моему сегодняшнему мобильному телефону. Тем не менее результаты оказались весьма поучительными.
Неандертальские черепа были похожи на черепа современных европейцев не больше, чем на африканские, эскимосские или тасманийские, а черепа кроманьонцев не слишком аккуратно заполняли зазор между неандертальцами и современными европейцами. Этот результат свидетельствовал против теории о том, что неандертальцы были предками кроманьонцев.
Что же касается ископаемых черепов современных людей со всего мира, они были больше похожи на своих ныне живущих родственников, чем на каких бы то ни было архаических представителей Homo из соответствующих регионов. Иными словами, этот результат противоречил мультирегиональной и спектральной гипотезам. Однако и досапиенсная модель не получила подтверждения, потому что очень ранние европейские ископаемые остатки не удавалось разделить на группы похожие на сапиенсов и похожие на неандертальцев; в этих окаменелостях наблюдалось скорее постепенное развитие одних лишь неандертальских черт.
Автор в путешествии по Европе, 1971 г. После стирки в югославском кемпинге
И на Ближнем Востоке все было не слишком понятно, хотя там тоже вроде бы не было бесспорных промежуточных форм между неандертальцами и людьми современного типа. Черепа из пещеры Табун и израильской пещеры Амуд выглядели вполне неандертальскими, а кости из пещеры Схулболее или менее сапиенсными. Но в то время не было надежных датировок этих остатков, поэтому я не мог исключить, что у ближневосточных неандертальцев было достаточно времени, чтобы эволюционировать в ранних сапиенсов, примерно в духе ранненеандертальской гипотезы Кларка Хоуэлла. Однако из моих результатов неожиданно появился альтернативный предок для людей современного типа из Схула и Кро-Маньона. Ископаемый череп, найденный в 1967 году группой Ричарда Лики (сына знаменитых Луиса и Мэри Лики) в Омо-Кибише в Эфиопии, выглядел очень современно в моей картине измерений (к тем же выводам пришел и анатом Майкл Дэй, первым обследовавший череп). При этом предварительные датировки указывали на очень ранний возраст130 тысяч лет, то есть древнее, чем большинство известных неандертальцев.
Кроме того, имелся еще один загадочный череп из Северной Африки, найденный в 1961 году в Джебель-Ирхуде в Марокко. По форме черепной коробки он казался неандертальским, но в лицевой части был скорее сапиенсным и притом имел как современные, так и примитивные черты. Считалось, что возраст находки около 40 тысяч лет, поэтому трудно было отнести Джебель-Ирхуд к той или иной модели. Но теперь новая находка в Омо-Кибише намекала, что Африка способна рассказать свою собственную историюкак только появится больше данных.
По мере того как моя работа продолжалась в 1970-е годы и в начале 1980-х, я все больше склонялся к гипотезе Хоуэллса, которую он в 1976 году назвал моделью Эдемского сада, или Ноева ковчега. Билл вовсе не был креационистом, такие названия подразумевали, что все вариации современного человечества берут начало в некоем единственном центре происхождения. Поскольку в то время многие имевшиеся окаменелости были датированы неточно, а по многим регионам ископаемых вообще не было, ни Хоуэллс, ни я не могли указать, где же этот центр происхождения находится, хотя мы полагали, что из возможных вариантов можно вычеркнуть Европу и Ближний Восток, где обитали неандертальцы. Мы оба считали, что наличие у всех сапиенсов общих признаковокруглого свода черепа, небольших надбровных дуг, подбородкауказывает на сравнительно недавнее происхождение этих признаков, в противном случае они с течением времени должны были бы разойтись гораздо больше. И я начал мало-помалу отходить от широко распространенной тогда идеи, согласно которой столь разные окаменелостии неандертальцев, и кроманьонцев, и необычную форму из Брокен-Хилласледовало относить к нашему виду Homo sapiens и считать просто видовыми вариациями. Поначалу я соглашался с другими исследователями, что нужно различать анатомически современных сапиенсов (таких как люди из Схула и Кро-Маньона) и архаичных сапиенсов (неандертальцы и люди из Брокен-Хилла). Но в течение 1980-х я все больше и больше склонялся к тому, чтобы применять термин сапиенс лишь к формам, наиболее похожим на нас. Более того, я вместе с несколькими другими коллегами-еретиками предложил вернуть неандертальцам статус отдельного вида Homo neanderthalensis, который им в 1864 году присвоил Уильям Кинг. Мне также казалось более верным объединить череп из Брокен-Хилла, найденный в 1921 году, и более примитивные европейские формы, подобные гейдельбергской челюсти, обнаруженной в 1907-м, в один видHomo heidelbergensis.
Пока мои взгляды развивались в сторону концепции единого места происхождения, постепенно накапливались данные, что Африка особенно важна в этом сюжете. Находку из Омо-Кибиша дополнили другие окаменелости из Южной Африки, из пещеры Бордер-Кейв и пещер устья реки Клезис. А тем временем новые датировки показывали, что Африкасовсем не глухая провинция культурной эволюции, как казалось многим. Напротив, теперь такие археологи, как Десмонд Кларк и Питер Бемонт заявляли, что этот континент, возможно, был лидером по совершенствованию каменных орудий. К 1980-му я сам был уже глубоко убежден, что именно Африка была центром нашей эволюции, но из-за недостаточной точности датировок не мог исключить, что Восточная Азия тоже имела определенное значение. Мне понадобилось еще четыре года, чтобы разные линии доказательств окончательно сложились в целостную картину и я смог публично выступить с обоснованной концепцией Из Африки.
Однако в 1984 году вновь возникла некоторая сумятица: появились новые сильные доказательства мультирегиональной гипотезы Вейденрейха. Воскреснуть ей помогли Милфорд Уолпофф (США), Алан Торн (Австралия) и У Синьчжи (Китай). Они дистанцировались от взглядов Куна и вернулись к первоначальной идее Вейденрейха о важности потока генов между географическими линиями: различные формы Homo erectus и их региональных потомков демонстрируют столь полные и непрерывные ряды во времени и пространстве, что их все необходимо классифицировать как единый видHomo sapiens. Иными словами, эта модель не предусматривала какого-то одного места происхождения современных людей. Такие признаки, как подбородок, могли сформироваться, например, в Африке, распространиться за счет скрещиваний между представителями разных популяций по всему ареалу, а затем отбор закрепил признак, потому что у него были какие-то эволюционные преимущества. Другой признак, скажем, высокий лоб, мог появиться у людей, например, в Китае, и точно так же распространиться повсюду путем скрещиваний. Таким образом, люди современного типа могли унаследовать свои местные признаки от локальных предковых популяций, тогда как общие для всего человечества признаки были получены за счет широких скрещиваний между разными популяциями.
Но на подходе были и новые генетические исследования, которым предстояло оказать большое влияние на науку. В 1982 году я узнал об исследовательской работе, проведенной на базе особого типа ДНК, которая находится вне клеточных ядер, в митохондрияхкрошечных тельцах, обеспечивающих клетку энергией. Вероятно, эти тельца ведут свое происхождение от свободноживущих бактерий, так или иначе попавших внутрь некоей примитивной клетки и затем прижившихся там. В ходе коэволюции между хозяином и жильцом было достигнуто взаимовыгодное согласие, и бактерии-вселенцы превратились в митохондрии, неотъемлемые клеточные органеллы, имеющиеся в каждой клетке у большинства организмов. У человека митохондрии материнской яйцеклетки клонируются, и, таким образом, яйцеклетка, став первой клеткой будущего потомка, передает свои митохондрии всем остальным его клеткам; митохондрии отцовских сперматозоидов при оплодотворении, по всей видимости, наследуются в ничтожном количестве или не передаются вовсе. Это означает, что по митохондриальной ДНК (мтДНК) можно проследить эволюцию по материнской линии (то есть от матери к дочери), так как мужская мтДНК потомкам не достается. Темпы мутаций у этого типа ДНК существенно выше, чем у обычной (ядерной) ДНК, что, как мы увидим позже, позволяет изучать эволюцию на коротких интервалах. Ранние работы на человеческих митохондриях выглядели многообещающими, они демонстрировали низкую вариабельность и сравнительно недавнее происхождение, однако картина географического распределения мтДНК не слишком ясно указывала на место происхождения. К 1986 году до меня уже не раз доходили слухи, что есть какие-то потрясающие новые данные по мтДНК и вскоре их опубликуют, и вот они, год спустя, наконец объявились. После этой публикации споры вокруг недавней человеческой эволюции уже никогда не будут прежними. Эпохальная работа появилась в журнале Nature за авторством Ребекки Канн, Марка Стоункинга и Алана Уилсонаи впервые проблема происхождения современного человека заняла место на первых полосах газет и журналов.
Милфорд Уолпофф, архитектор мультирегионализма, держит череп Homo erectus с острова Ява
Авторы работы изучили около 150 типов современной человеческой мтДНК со всего мира и установили различные ее вариации (мутации). С помощью компьютерной программы из всей этой совокупности была сконструирована крона эволюционного древа, а затем самым экономичным способом (то есть каждый раз выбирался вариант с наименьшим числом мутаций, в том числе и параллельных) были созданы гипотетические предки ныне живущих типов мтДНК. Аналогичным образом программа связала между собой этих предков в каждом поколении, в конце концов протянув последовательность до одного гипотетического предка всех ныне живущих типов. Распределение предковых типов мтДНК указывало, что этот единый общий прапредок жил в Африке, а число мутаций, накопившихся со времени его существования до сегодняшнего дня, давало датировку200 тысяч лет назад.
Так родилась знаменитая теперь митохондриальная Ева, или счастливая матерь (потому что общим митохондриальным предком могла быть, очевидно, только женщина). И в этих результатах содержалось безусловное свидетельство недавнего африканского происхождения современного человечества: оно указывало, что расселение людей из Африки произошло сравнительно недавно и что эти выходцы из Африки, несущие свою характерную мтДНК, заместили все древние человеческие популяции, населявшие к тому времени планету.
Вскоре появилась и серьезная критика этой работы. Было, в частности показано, что использованные компьютерные программы могут на основе введенных данных построить тысячи эволюционных деревьев, столь же экономичных, как и опубликованное в статье, и далеко не все они уходят корнями в Африку. Более того, некоторые критики указали на проблемы калибровки при датировании времени жизни митохондриальной Евы, а другие поставили под вопрос качество взятых для исследования образцов современной мтДНК (например, выяснилось, что часть якобы африканских образцов на самом деле были афроамериканскими). В результате мультирегионалистам удалосьпо крайней мере, на какое-то времяотбиться от результатов, полученных при исследовании мтДНК, объявив их нерелевантными или ошибочными. И в очередной раз заявить, что единственно надежная основа реконструкции происхождения человекаэто окаменелости (и их интерпретация самими мультирегионалистами).
Тем не менее эти генетические результаты отлично согласовывались с гипотезой недавнего африканского происхождения, которую такие специалисты, как Гюнтер Бройер из Гамбурга и я сам, разрабатывали именно на основе окаменелостей. Гюнтер не считал, что Homo sapiens обязательно должен быть сравнительно новым видом, он скорее склонялся к идее, что уже после выхода из Африки имела место гибридизация с другими древними людьми, например с неандертальцами. Но так или иначе, нам обоим очень импонировали новые генетические аргументы. Для меня лично они означали, что процесс, в ходе которого пришлые сапиенсы замещают местные виды Homo, отчетливо наблюдаемый на европейском материале, можно уверенно предположить и для тех регионов, где ископаемая летопись обрывочна, а данные спорны, к примеру на Дальнем Востоке или в Австралазии.
В 1987 году мы с археологом Полом Мелларсом организовали в Кембридже международную конференцию, на которой новейшие палеонтологические и археологические находки были сопоставлены с данными анализа ДНК. Специалистам, пытавшимся угнаться за головокружительными изменениями в привычном ландшафте науки об эволюции человека, пришлось нелегко, а дискуссии порой были чрезвычайно жаркими. Годом позже, во всеоружии этих дискуссий и результатов ДНК, мы с Питером Эндрюсом, моим коллегой из Музея естественной истории, написали для журнала Science обзор актуальной ситуации в нашей науке. Мы изложили две противоречащих друг другу гипотезымультирегиональную и недавнего африканского происхожденияи пояснили, какие следствия предполагает каждая из них, то есть каких палеонтологических, археологических и генетических открытий можно ожидать, приняв ту или другую. (Я предпочитаю использовать термин недавнее африканское происхождение, НАП, несмотря на популярность термина Из Африки. Прежде всего, как нам теперь известно, были и более ранние миграции человека из Африки и поэтому некоторые ученые используют сегодня формулы Из Африки 1, Из Африки 2 и так далее, хотя мы не знаем, сколько раз случались такие выходы. Ну и, кроме того, были, безусловно, и события категории В Африку!)
Из нашего обзора следовало, что в целом гипотеза НАП более обоснованна, хотя мы признавали, что археологических данных, особенно по части ископаемой летописи некоторых районов, пока недостаточно для полной проверки обеих моделей. Однако меня потрясли некоторые прямо-таки ядовитые отклики на нашу статью. И кое-кто из анонимных рецензентов (которым научные журналы в обязательном порядке отсылают статьи перед публикацией), и авторы писем в журнал и комментариев, появившихся после выхода нашего обзора, обрушились на наши взгляды с издевками и грубыми насмешками, порой переходившими в личные оскорбления. С некоторыми коллегамив том числе и с теми, кого я искренне считал друзьями, отношения были надолго испорчены. В большинстве случаев доброжелательное общение удалось вернуть, но несколько человек так и не смогли понять и простить нас с Питером за экстремальную в их глазах позицию, поддерживающую ересь о митохондриальной Еве.