При этом сам автор всегда отстранен от описываемых событий, он не сопереживает героям, он художник с холодным взглядом на окружающее, его задача описать бесконечное многообразие ипостасей человеческой души. Каждый персонаж тщательно скальпируется, расчленяется на мельчайшие составные части, собственно на пиксели. Автор не гнушается многочисленными повторами в абзаце, предложении, современный дотошный редактор сократил бы текст минимум на половину, убрав причудливую атмосферу духа, ради которой написан роман. Ведь если убрать атмосферу, оставив голый фабульный скелет, практически ничего от Белого не останется. Тем не менее, здесь присутствует следование пресловутому голливудскому: сквозная линияузелок с бомбой в кабинете Николая Аполлоновича, которая в конце концов взорвалась в соседнем кабинете Аполлона Аполлоновича, никому особо-то и не причинив вреда, однако напряжение нарастает с каждой сценой, вот и кульминация, но нет, все обошлось, хеппи энд.
Октябрь 1905 года, на дворе первая русская революцияманифестации, нелегальщина, террористы. Тревожная атмосфера, брожение общества после поражения в русско-японской войне, революционно-патриотические настроения пронизывают роман, внося свой вклад в тревожную загадочность атмосферы романа.
Хочется найти точные слова, чтобы охарактеризовать роман в целом: может, это картина хитросплетений, пересечений душевных пространств с физическими пространствами в одном миге, когда миг разрастается до минут, часов, суток, месяцев и лет, вскрываются пласты времен в духовном/душевном мире, где обитают наши души. Взаимопроникновение духовного и физического миров.
Старость жалка, ущербна, смешна, нелепа в своих запоздалых притязаниях на молодость. Всему свое место во времени, здесь автор безжалостен в своих описаниях высокопоставленного государственного служащего Аполлона Аполлоновича и его жены, других персонажей романа.
Насколько нелеп якобы любовный треугольник, в который вовлечены Николай Аполлонович, Сергей Сергеевич и Софья Петровна Лихутины. Пишут, что прототипы здесьБелый, Блок, Менделеева. Очень завуалированные автобиографические мотивы.
Кто предшественники? В русской литературе это конечно Гоголь и Достоевский со своим восприятием Петербурга. Но Белый всесторонне развил образ города, сделал его многомерным, многослойным и еще более таинственным и страшным. Гигантская туманная птица обнимает тебя своми крылами и не дает вздохнуть полной грудью.
36. ИскуплениеРоман, 1965Фридрих Горенштейн
Один из лучших наших писателей, который особо-то и неизвестен читающей публике, во всяком случае, незаслуженно мало издающийся. Один лишь сценарий "Соляриса" чего-нибудь да стоит. Ведь Тарковский долго и безнадежно его вымучивал, пока не обратился к Горенштейну, который в своем варианте сценария совсем по-иному расставил акценты, в частности, задел, происходящий на Земле, полностью придуман Горенштейном, что поначалу сильно разозлило Лема, ознакомившегося со сценарием. Но потом он вынужден был согласиться с предложенным вариантом, потому что история действительно заиграла по сравнению с романом и в конечном итоге эволюционировала в фильм-шедевр.
"Искупление" с одной стороны сложно читать, потому что автор пишет не просто против шерсти общепринятой тональности и вообще логики изложения событий, а раскаленным гвоздем по нашей коже. Абсолютная правда без прикрас поставлена им во главу угла. Но правда не бывает простой и удобной для жизни и даже для чтения. Никаких иллюзий по отношению к человеческой природе, никакой благостности в оценке людских поступков. Автор хладнокровно описывает настолько мерзкие и неприглядные вещи, что поначалу диву даешься, зачем так бескомпромиссно, даже пытаешься упрекнуть его не больше не меньше в анти-гуманизме. Но при этом ведь ни малейшего смакования безграничной жестокости людей или, наоборот, попытки защитить человеческий род. При этом автор настолько живо пишет, что поневоле сопереживаешь и сочувствуешь любому его персонажу, несмотря на неприглядность поступков. Это авторская позиция, и она нисколько ни легковесна или искусственна или надумана. Нет, она основана на глубоком анализе Священного писания и мыслях автора в развитие понимания библейских текстов. Например, Иуда выдал Христа не из-за зависти, заработка или иных нехороших соображений, а из-за такой большой любви к нему, что не было сил вынести в душе ее непомерную тяжесть. Не было сил терпеть любовь, потому и предал, и убил. Так и в романе Сашенька выдает мать только потому, что она не соответствует идеалу любви в ее голове. Конечно, все это настолько неожиданно и порой парадоксально, что требуется время осмыслить прочитанное и иногда с чем-то даже не соглашаешься.
Автор подводит нас к мысли, что ничто в мире не имеет такого значения, как акт зачатия, зарождения новой жизни. Только ради этого люди живут, ради того, чтобы жизнь снова и снова воспроизводилась на планете. Все остальное настолько вторично, что не стоит нашего внимания. То есть фактически уравниваются в правах добро и зло в том смысле, что эти категории абсолютно относительны, если можно так выразиться: добро легко превращается в зло и наоборот. И не только в зависимости от точки зрения, это бы еще ничего, но и в прямом смысле, влиянии на наше выживание.
Время действия 19451946. Послевоенный ужас бытия победителей. Парадокс уже в самом том времени: война окончилась, а жизнь хуже, чем в войну.
Но люди приспосабливаются к любым, самым нечеловеческим условиям, чтобы выжить и дать жизнь потомству. Какая гармония финальных сцен, когда рождаются детишки у всех трех импровизированных пардочери с уехавшим лейтенантом, матери с инвалидом-сожителем и приблудной нищенки с дубоватым мужичком. И вся эта толпа прекрасно начинает уживаться в крохотной квартирке, несмотря на суровые конфликты до рождения детей. Это потому, что они полностью искупили свое убогое и бессмысленное земное бытие рождением потомства.
И настолько ясный и кристально чистый стиль! Лет тридцать назад листал какой-то литературный журнал и случайно наткнулся на некий прозаический текст, после прочтения нескольких строк которого посмотрел на заглавие и автора, настолько поразила гармоничность формы изложения. Помнится, тогда мелькнуло, смотри, какой-то Горенштейн, почему не знаю. И забылось тогда почему-то, до уже сознательного открытия этого автора. Но то далекое воспоминание осталось навсегда со мной.
37. В поисках жанраРоман, 1972Василий Аксенов
Роман памятен тем, что с него началось знакомство с творчеством Аксенова. Потрепанная голубенькая книжка "Нового мира", очень странное впечатление от прочитанного (время конца семидесятыхначала восьмидесятых): разве так можно писать? Легкость, раскованность, кажущаяся несерьезность текста, и это все в "Новом мире"?! Ранний Аксенов с позиции сегодняшнего дня, со своим ритмизованным стилем, иронией, юмором, порой на грани, легкие фантастические элементысвоеобразное обаяние его прозы.
Герой на "двойке", которую сам обзывает "фиатом", курсирует по бескрайним советским просторам от Москвы до Балтийского и Черного морей и попутно наблюдает жизнь из окна автомобиля, но и не только, иногда сам ввязывается в события, которые всегда не только абсурдны и смешны, но и поучительны, а порой носят и легчайший морализирующий оттенок. Некая суперпозиция всего и вся, настоящие поиски жанра, в которых автор перебирает возможности и как будто не может остановиться.
Но название романа носит и второй оттенок смысла. Герой является обладателем редкой профессии, он фокусник, но не просто фокусник, а фокусник-волшебник. Таких как он осталось мало в мире, всего пятнадцать, они разбрелись кто куда, но не потеряли себя, сохранили свою суть в жизненных передрягах. Они носители редкого жанра, умения творить волшебство, и они живут в поиске, чтобы вернуть жанр в жизнь, чтобы люди снова оценили его. В конце концов, не сговариваясь, они собрались в горах, чтобы продемонстрировать друг другу, что не теряли времени, что они выросли, что они развили в себе то, что хотели, и не стали ничтожествами. Но собрались они в таком месте, куда сошла сель и погребла их под собой. Но им все нипочем, они вышли сквозь сельную грязь на поверхность и отправились дальше по жизни. Поиски жанра бесконечны, это их подлинная жизнь.
Шутки автора порой бесподобны, например, ожившая уточка в небесах поет немного переиначенную знаменитую песню "Самоцветов":
Вся жизнь впереди,
Только хвост позади.
У нас же в свое время пели более пошло:
Вся жизнь впереди,
Разденься и жди.
А как изящно автор имитирует мат выдуманными несуразными словами? А какие у него колоритные попутчицы женского рода? Невозможно пересказать, только читать, благо, что совсем недолго, роман не длинный и читается легко. Взгляд на обыденную жизнь простых людей со стороны российского интеллектуала шестидесятых-семидесятых. Присутствует и снобизм в легкой форме, как же без него. Но когда все уходит в иронию, самоиронию и юмор, плоскость и пошлость жизни переносится гораздо легче, и никому от авторских шуток не обидно. Ведь даже в разгар застоя в "Новом мире" роман напечатали. А это о многом говорит.
38. Между собакой и волкомРоман, 1980Саша Соколов
Дядя Саша Соколов навалял немного слов,
в непролазную трясину затащил своих скотов,
что-то хнычат и мяучат и по-русски говорят,
в бубны лихо тарабанят, в ейны дырочки сопят.
И не чуется отрады, все в округе вкривь и вкось,
ничему ничуть не рады, надысть это все сдалось,
но не верится Сашуле, много лезет между слов,
среди боли и путины любит он своих скотов.
К автору было предубеждение: за что такой почет и уважение? Однако сейчас после прочтения померкли последние сомнения.
Что за чудо, не пойму, постоянно ловишь себя на неосознанном желании писать в рифму, ну, пусть не совсем в рифму, а чтобы складно звучало и тональность при этом блюсти. Это, наверное, и есть подражание Саше Соколову, не захочешь, а напишешь в струе мелодики его текстов. В Вики попалось, что до 80-ти процентов писателей (видимо, русских) испытали на себе его влияние, то есть влияние его творчество на собственное, изначально призванное быть чистым и незамутненным ничем и никем. Творить как дышать. Похоже, автор дышит гармоничнее, что совсем не обидно и не трогает за живое. Попросту сразу соглашаешься, да, так все и обстоит, именно так и такими словами. Которые вьются и вьются и складываются в неземную мелодию. Ничего искусственного нет в этой вязи слов. То ли проза, то ли поэзия, то ли модерн, то ли посткакая разница, если отражает, даже вмещает в себя чуть не целиком сакральность языка (если она есть, а она должна быть, иначе почему в начале было Слово?). Всесторонне описанное и обрисованное полотно мира раскрывается читателю на листе бумаги. Замечаешь, что после Соколова повышается зоркость и объемность взгляда, смотришь на обычное безлистое дерево под окном и понимаешь, что на тему "безлистого дерева" можешь написать и одну, и две, и десять страниц, причем получится не пустое из порожнего, а нечто от него самого, деревянного и без листьев. Странно, но приобретенное качество, видимо, отражает скрытое богатство языка, которое мы до времени не различаем. Соколов как катализатор прозрения в суть языка.
Это не первая попытка, за плечами уже его дебютная "Школа для дураков", тогда было понятно, что это открытие, но масштаб не доплелся до мозгов. Давно это было. Сейчас, кажется, все по-другому случилось после прочтения его волшебной прозы.
Читается Саша Соколов не просто, малейшее мысленное отвлечение от текста чревато потерей ощущения смысла происходящего. Необходимая постоянная концентрация приводит к медленности процесса, каждая страница дается, можно сказать, с боем с самим собой, но это не напрасные усилия, ничего похожего накакую муру я читаю, такое тоже было с книгами некоторых авторов. Наоборот, чувство, что прочитанное ложится как раз туда, куда ему и следует ложиться.
И ни слова мата! Вроде куда уж больше про народ, чтоб "оживить" речь. Нет, обошелся без, да еще как, мат его текстам нужен как собаке пятая нога.
Возможно, он открыл универсальный метод в языковом пространстве, которому хочешьне хочешь, а будешь следовать как аксиоме.
39. Aestas SacraПовестьНовый Мир,9, 1993Асар Эппель
Судьба мира от сотворения до конца света на примере бытия одной московской ночи в пятидесятых, вероятно, годах. Четыре подростка и девушка, их жизни на фоне окружающей городской природы и старомосковского пейзажа.
Невероятен как язык автора, так и его художественный метод. Пишу и понимаю, что не в состоянии их описать, настолько они вне всего, до сих пор читанного. Голый сюжет вот в чем. Поздно вечером прошел ужасный ливень, буквально всемирный потоп наяву. Создались соответствующие физические условия, и зародилась жизнь. Из подворотни вышла девушка и продолжила свой путь домой после танцев. Из дверей домачетыре молодых человека направились параллельным курсом. Потом они пересеклись и пошли вместе. Автор сопровождает их с подзорной трубой и по ходу вглядывается через нее в окружающее, детализируя и восхищаясь увиденным. Непрерывное восхищение автора окружающим миром, несмотря на все его постоянные мерзости. Никакого противостояния, все естественно и может происходить независимо от нашей воли и отношения.
Уголок Дурова. Дикие звери в клетках. Чем они отличаются от людей. Ничем, то же, такое же мясо. Все живые существа едят друг друга, за счет взаимного поедания продолжают жить. Пожалуй, люди хуже животных и зверей, потому что у людей немотивированная жестокость. Даже если он всегда сыт от пуза, как мясник, ему хочется еще и еще чего-то, ему хочется гнобить себе подобных, ему хочется жестокого сладострастия и ему нипочем чужие человеческие жизни. Он относится к девушке как к куску животного мяса, которое на работе ежедневно рубит на части. Очень необычный образ человека: с одной стороны, ненависть, с другойлюбовь, слияние, гармоничная суперпозиция одного в другом.
Судьба девушки. Познала мир и тут же ушла из мира с открытой к нему душой. Даже убийцу, это отвратительное животное в человеческом облике она пытается понять и поддержать, когда он уничтожает ее в сознательном удушливом угаре. Такую сцену никогда не забудешь.
Да и все остальные персонажи настолько колоритны, что так и хочется сказать штампом, что они живее живых. Возможно, если говорить в терминах живописи, это полотно, выполненное в импрессионизме с налетами экспрессионизма. Не опоэтизированная жестокость, а художественный, беспристрастный взгляд на окружающий мир. Именно так, возможно, смотрят на мир животные и птицы, безоценочно, лишь принимая к сведению окружающие события. Какая здесь к чертям мораль, если сейчас ты живешь, а через мгновение тебя прихлопнули как назойливого комара. Апокалиптичность каждого мига человеческого существования.
40. Крылья ужасаРоман, 1993Юрий Мамлеев
Чувство самобытия, чувство собственного бессмертного Я. Оно лишь еле-еле просвечивает сквозь оболочку окружающего косного, пошлого, грубого мира. И автор выискивает зерна, отделяет их от плевел и ведет разговор именно на языке ощущений самобытия, на фоне чистоты которого окружающий мир проявляется часто в уродливых, нелепых формах и аллюзиях.
Героиня идет по жизни и учится жить правильно, ищет себя. Но ее правильность отнюдь не мещанская пошлость, ведь реальность открывается ей самой неожиданной, но в то же самое время наиболее естественной своей ипостасью, какой бы удивительной она не казалась в первое мгновение встречи с ней. Шокирующая жестокость отдельных сцен, вызываемое ими чувство отвращения не производят впечатления искусственности, надуманности, сознательной манипуляции эмоциями читателя, как случается при чтении раннего Сорокина. Главная героиня и остальные герои видят мир насквозь, они интуитивно чувствуют своего при встрече. Чаще всего это чудики (по Шукшину), люди не от мира сего, но автор продвигает позицию, что возможно это как раз те люди, которые наиболее продвинуты в понимании себя и окружающего мира.
Присутствует ли мистика в данном тексте автора? По-моему, все проходит по грани между мирами. Чистой, ярко выраженной, декларированной мистики как будто нет. Но она всегда где-то рядом и, кажется, в любой момент может проявиться открыто.
Восточный эзотеризм, индуизм, один из путей познания мира, к которому прибегает героиня. В кружке собираются люди, пусть не с идентичными метафизическими взглядами, но вполне понимающие друг друга, то есть говорящие на одном языке. Разделить одиночество с близкими по духу людьми, вот это помогает нести Людмиле, главной героине романа, неподъемное бремя самобытия. Мир проклят дьяволом, от этого все беды и горести нашего мира. От этого внешние, материальные проявления мира искажены до неузнаваемости. И путь людей в том, чтобы всмотреться в мир, отбросив наносную шелуху, и разглядеть его истинное лицо.