Можно подпереть чего-нибудь, начал, вдруг, рассуждать Серега. Какую-нибудь перекладину. К чему-нибудь. Металл же. В хозяйстве оно, это. Всё пригодится.
Ну, да. согласился Андрей взвесив, покрутив на руке одну трубу. Вещь. Давай пропьем?
Давай.
На бережок пойдем? Искупаться заоднимя.
Там полтавские, опять. У меня с прошлого раза тока-тока зажило.
Ну, вот вишь, зажило.
В это время в Полтаве Серега Чирва, ровесник Андрея и Бобрика, тоже вожак деревенской молодежи решал примерно те же проблемы. Раздобыть водки на восемь человек, выдвинутся на озеро раньше давыдовских, чтобы занять лучшее местопод тополями. Там и тень, и глубина с этой стороны есть, и берег не засран коровами. И вообще дело принципа.
Это давнишний обычай, когда в летний выходной парни из Давыдовки и из Полтавы отдыхают на озере. Тут несколько ключевых моментов: кто вперед займет тополя, кто будет оскорбительнее и громче орать, и кто победит в традиционной массовой драке. Давыдовка с Полтавой бились здесь всегда, даже дед Сереги, еще ребенком депортированный сюда в тридцатые годы, вспоминал былые сражения стенка на стенку. Тогда народу в обеих деревнях жило на порядок больше, и шуму было, ох! Но, раньше побились, смыли кровь озерной воде, да разошлись, на следующий день работают в колхозе бок о бок, да посмеиваются друг над другом. А сейчас в драках больше не пьяная удаль, а злоба и жестокость.
К полудню во дворе у Чирвы собрались все: Мишка Щусь, братья Стаценки, пузатый Вовка Матвиенко, Петька Васильчук (в шуткуВаська Петарчук), лохматый Сенька Грива и главная ударная сила, беспощадный боец с давыдовскими пентюхами, водкой и закуской, самый молодой из присутствующихсемнадцатилетний Вовка Пятница.
Перед пацанами стоял один важный снабженческий вопрос. Деньги в прижимистых полтавских семьях водились, но не в том количестве, чтобы затариваться алкоголем в магазине, а самогона в деревне еще не нагнали. Есть брага, но это шо смеяться. И это ж скильки той браги надо? На природе, да в компании пьется легше и больше. Как ни крути, бухло придется брать в Давыдовке.
Падаем в мишкин «маскарад», я, Стацен, Вовка, прикидывал план операции Чирва. быстро доезжаем до бабки, отдаем бабки, берем шесть литров, быстро уезжаем. Не отмудохают же нас там сразу.
А вдруг? мрачно бросил Мишка Щусь. я не за себя, за «Москвич». Если шо чинить ево, денег нет. Я вон Бобрика видал, он с фермы че-то тащил, на ружье похоже. А я ему в прошлый раз со всей дури так нна, нна-а, Мишка произвел пару замедленных ударов в воздух.
Давай тада не поедем. Водяры возьмем в махгазине.
Пять пузырей!? Нам до вечера не хватит. Полтора литра только одному молодому губы замочить. Да?
Ахга! довольно разулыбавшись, подтвердил Вовка Пятница.
Поехали, хули, сказал Мишка с видом рискующего человека, вроде как будь, что будет.
Через полчаса у дома Марии Васильевны Гомершмидт замолчал красный «Москвич», чей приближающийся рев уже минут двадцать раздражал жителей Давыдовки, особенно Андрея Попова и Сергея Бобрика, которые приспосабливали новую стойку к старой калитке, ведущей во двор этой самой М.В. Гомершмидт. Рядом, в траве лежала еще одна труба, судьбу которой баб Маша определила как столбик для бельевых веревок. Трубы в хозяйстве пригодились.
Из автомобиля вышел Чирва, направился к калитке. Андрей посторонился, сдержанно кивнул, Чирва тоже обозначил приветствие и с напряженной спиной направился к дому. Из машины вышли Щусь, Пятница, Стаценко-старший, как бы показывая, что они страхуют, если что.
Понял? За бухло у бабки впахивают, вполголоса сказал своим Щусь. Здорово, парни! Як життя? Як здороввя? Общаясь с давыдовскими, рискованный Щусь иногда невольно переходил на хохлацкий язык. Хохлацкийэто украинский, на котором говорят на Алтае. Такой сибирский суржик, имеющий мало общего с собственно украинским языком.
Бобрик пристально, словно запоминая, смотрел на Щуся. Андрюха достал из-за уха сигарету, закурил, присел на корточки. Продолжать работу в присутствии таких зрителей не хотелось. Полтавские молчали, повисла пауза, отчетливо слышен был лишь стрекот кузнечиков.
Из соседнего двора показался Костя Соколовединственный в селе девятиклассник. Подойдя, он поочередно пожал руки полтавским, потом, здороваясь с Андрюхой и Бобриком, шепотом пояснил:
А я, главно, гляжу в окно, эти тут. Я позвонил, сейчас наши подбегут. Глеб, Ероха. Я, главно, думаю, чё тут? А тут вон чё
Из дома вышел Чирва с двумя пакетами. Проходя в калитку, он сказал, обращаясь к Андрюхе:
Там еще осталось. Он, видимо, имел в виду, что самогона всем хватит, скорее всего, хотел разрядить обстановку, но его слова были восприняты как издевка. Неверно восприняты.
Машина с полтавскими только скрылась за поворотом, еще не успела пыль осесть, как подошли местные ребята, кто, чем вооруженные, похмельные и злые.
Значит так, командовал Андрюха. мы, ты и ты здеся доделывам. Бабка ставит самогон. Деньги есть? Глебыч, ты тогда еще бери. Ванька! Закусь с тебя, хлеба обязательно. Соколёнок! А ты садись на велик и дуй к озеру, раскладывайся, занимай место. Тополя занимай, понял? Седни Крым наш, ептыть!
Набралось девять человек, расположились на берегу под тополями, купались, загорали, валялись в траве, дурачились, выпивали под простецкую закуску, вспоминали, как выпивали в прошлый раз, пересказывали по третьему кругу одни и те же забавные моменты. Вдоль по берегу, метрах в трехстах расположились полтавские. Два враждующих лагеря потихоньку наблюдали друг за другом.
Гляди, как Матвиен плавает, ни к кому особо не обращаясь, сказал Андрей. Как бегемот. Костян, сплавай позалупайся, а я ему всеку.
Те надо, ты и сплавай, ответил Костя Соколов, поджаривающий над костром кусок хлеба, нанизанный на прутик.
Ты не груби! Молодой ишшо. Тебе в городе даже пиво не продадут. Не серьезно, оживился Андрюха. Не продадут. Даже за деньги, ни пива, ни водку не продадут. Че ты башкой машешь?! Закон такой. Даже сигарет нельзя.
Че эт? не верил Костя.
Я те говорю, закон. До восемнадцати лет. Я сам охренел. Прикиньте, заходит такой здоровый мужик, лет семнадцать, говорит, дайте бутылочку пивка после работы, я только с полей. А емупокажите паспорт, восемнадцати нет, извините.
Что попало! Хрень, в разноголосицу откликнулись на это все присутствующие.
О! Кого это несет? Андрюха показал на приближающееся по дороге облако пыли. Пыль остановилось возле лагеря ребят с Полтавы, под облаком оказался полицейский УАЗик. Из машины вышло двое: участковый Сашка Некипелов и помощник участкового придурковатый Кобелев. Разговаривали с полтавскими, но чем шла речь было не слышно.
Некипел прилетел. Зачем бы? сказал Бобрик. Чего-то вкручивает полтавским. Гля! Нам машет. Пойдем?
Пойдем, мужики, правда зовет, поднимаясь, сказал Андрюха. Случилось че-то.
Мож, убили кого, предположил Бобрик.
Да не, успокоил Андрей. Это точняк за те трубы. Я тебя, наверное, сдам сразу. Пойдешь паровозом.
Приехал бы он сюда из-за каких-то труб. Да они валялись, никому не нужные
Некипелов стоял в форменной рубашке с потной спиной, улыбался. Из-за его плеча выглядывала ухмыляющаяся физиономия Кобелева. Вокруг стояли с озадаченным видом полтавские парни. Давыдовские подошли и встали рядом, соблюдая, впрочем, дистанцию.
Ну, вот все собрались, сказал Некипелов. Почти трезвые. Есть такое предложение. Сыграть в футбол, мячик есть. Полтава с Давыдовкой. Полтава согласилась, но говорит, с кем там играть? Что ответит Давыдовка? Попов, что молчишь? Вон там место ровное, очертим поле, ворота поставим. Два тайма по тридцать минут. Ясудья. А! Самое главное, приз за победуящик пива. Отказ от игры приравнивается к поражению.
Андрюха оглядел своих, теперь озадаченный вид был у давыдовских.
Да поди, можно, сказал он.
Тогда у вас один в запасе, чтобы восемь на восемь.
Ага. Соколенокв запас, распорядился Андрюха. Яв нападении.
Че я-то?, возмутился Костя. Главно, как че, так сразу.
Иди там, это, лагерь охраняй. Где играть-то? Пойдем, мужики, тряхнем стариной, яв нападении.
Ворота обозначили булыжниками, прочертили палкой линии поля. За линией уселся Костя Соколов и принялся создавать поддержку болельщиков:
Та-та! Та-та-та, Давыдовка! Та-та! Та-та-та, Давыдовка!
Спортивную форму заменили тем, что полтавские были по пояс голые, а давыдовскиев майках. Только Некипелов свистнул в свисток, только был разыгран мяч, Вовка Пятница, играющий босиком, нанес хлесткий удар, почти с середины поля и вратарь Бобрик прозевал. Один- ноль, Полтава повела в счете.
Игра понеслась.
Саня! Горишь! Сзади!
Мне!! Мне пасуй!
Лево! Лево дай!
Бей!
Рука была! Че не свистишь!! Рука!
Попа держи!! Попа прикрывай!!!
Го-ол!!! Гооол!!!
Это вне игры было, не по правилам! По правиламофсайд!
Иди на х
К пятнадцатой минуте счет был два-два. Костя Соколенок уже не сидел, а носился вдоль поля с истошными воплями: Стацена держи! Держи Стацена! Леха, атас, отдай. Пошел-пошел!!! Бей!
В борьбе Серега Чирва сбил давыдовского Ероху, тот катался по земле и матерился. Некипелов свистнул и показал штрафной. Чирва подошел к Ерохе, протянул руку, чтобы помочь подняться.
Извиняй.
Да ладно. Нормально.
Андрюха пробил штрафной, мяч пролетел метрах в трех мимо и покатился по инерции к озеру.
Соколенок! Сгоняй за мячиком.
Главно, ты бил, а я сгоняй, сам иди.
Вратарь пусть бежит.
Если был бы гол, то тогдавратарь, а если мимо, то кто бил.
Мяч принес мокрый помощник участкового Кобелев, который уже успел искупаться в озере. Что делать, далекий от спорта человек.
Счет был четыре-три в пользу Полтавы, когда Некипелов объявил перерыв. Игроки, тяжело дыша, кое-как уселись на землю, от былого хмеля не осталось и следа, главная мысль у игроков обеих команд была о том, что надо бросать курить.
Второй тайм, поменялись воротами. Единственный болельщик продолжал с криками носиться вдоль поля. В километрах он пробежал больше, чем каждый из игроков.
Давай!!! Бей!!! Анрюха, сам! Сам! голос у него уже начинал подсаживаться.
На поле произошло очередное столкновение и играющий за Полтаву Вовка Матвиенко, сел на траву, вытянув левую ногу.
Всё, отыгрался, осмотрев его, заключил Некипелов. Обезножел. Но вроде не перелом, просто сильный ушиб.
Я за них! Я, тогда, за них! заверещал Костя, выбегая на поле, сдирая на бегу футболку. Я за вас, сообщил он Чирве, тот махнул рукой, ладно.
Соколенокпредатель, проворчал безо всякой злобы Андрюха Поп.
Костя даже забил гол своим односельчанам, но это не спасло Полтаву от поражения. Давыдовка выиграла семь-пять.
Надо бы матч-реванш, сказал участковому Мишка Щусь.
Давыдовские радостно обнимались.
А как насчет пива? спросил кто-то. Про приз в азарте уже подзабыли. Некипелов достал из багажника семь пластиковых полтаралитровых бутылок.
Наверное, изъял где-то.
Всяко. Не купил же.
Да оно закипело уже тут.
Надо было хоть в озеро бросить.
Андрюха и Бобрик забрали бутылки.
Э, погодь! остановил их Кобелев, взял из рук Бобрика одну бутылку. Разговор был за ящик пива, то ись десять литров. Тута больше, с этими словами Кобелев запрокинул бутылку в рот и начал, давясь, вливать в себя теплое пиво.
Деревенские начали расходиться в разные стороны. Андрюха Поп вдруг остановился, обменялся взглядами со своими друзьями, поняли друг друга без слов.
Серега! позвал он Чирву. Тот оглянулся. Чё мы как эти? Давайте вместе посидим. Берите свое сало, айда к нам. Под тополя. А?
Уже вовсю темнело, а на берегу озера совместно пировали давыдовские и полтавские. Смеялись, чокались, уже забросили в золу картошку, и послали Костю Соколова в деревню за гитарой.
Андрюха Поп обнимал Мишку Щуся и проникновенно ему втолковывал то, с чем тот был полностью согласен.
Ну вот, тыхохол. Ярусский. Ну или, как там? Москаль. И чего мы теперь не должны нормально между собой? Эти там, на ну их! Мы должны тут нормально между собой. Согласен? У нас в Сибири земли!.. Во! Всем хватит. Воюют одни ! Земли, вишь, сколько? Народу мало, земли полно.
Мишка соглашался.
Соглашалось озеро, его вода осталась чистой, сегодня не смывали кровь.
А на следующий день в понедельник участковый Некипелов на планерке выхватывал от начальства.
Футбол он придумал, а показатели кто будет делать? ругался майор Гомершмидт. Эти дебилы дерутся, мы раскрываем. Тут и побои, и сто двенадцатая, и хулиганка. Палки! Твои палки. А ты своими руками этот ручей закапываешь. Так всегда было. Уроды друг друга калечат, намвыгода. Показатели. Сейчас что в отчет писать? Миротворец!
Сашка делал виноватый вид, но в душе радостно, светло улыбался.
Перед поминками
Умер старый Константиныч.
Сын его, мой друг Илюха, сидит на крыльце, отломившемся от избы. Он промахнулся ногой мимо тапка, на черном носке зреет дыра, с тыльной стороны ладони по хватким пальцам гуляет муха.
Четыре купюры комочком сую Илье в нагрудный карман темной рубашки, тычу костяшками возле плечасоболезнование. Он склоняет голову влево, смотрит на деньги в кармане, кивает, дергает губамиблагодарит.
Дай закурить, просит Илья. Свои оставил, там столы накрывают, показывает за спину, где в проеме двери висит чистая тюль.
Солнце печет невыносимо, я шагаю в тень, ломая сухие стебли тюльпанов, которые давно отцвели.
Поминки, значит, Илюха прикуривает. Пятьдесят семь. Вот же Пил, конечно. Но пятьдесят семь не шибко возраст. Так-то.
Друг смотрит на меня насторожено.
Отец, есть отец, говорю, как мне кажется мудро.
И я про тож, выдыхает Илья. То оно и так. А я же ну как? Я же Вот еслиф я сейчас шоферю, так кто научил? Папка. Я ж уже в восемь лет водить умел. У нас тогда двойка была «Жигули». Да ты помнишь! Красная. Меня посадит на колени, сам педали, жмет, а я рулю. Я в десять лет уже мог движок зиловский перебрать. Все папка. А детей любил! Вон Лешка, когда у нас родилсяну ты помнишьа папка такой радый был. Они нам с матерью нормально так помогали. Коляска, куяска Он в тот кон дрова наваживал и машину еще этим Поповым продал. Деньги нам с Маринкой, типа для Лехи. Это ж Леха еще в школу не пошел, тока в следующем годе должон, папка ему ружье сделал. Такое из насоса, картошкой пуляет. Мы такие тоже в детстве делали. А Леха поигрался что-то два дня и бросил. Им же только в телефон, да в телефон. А кино смотретьв комп. А тут воздушка, Лешке не шибко интересно.
Илюха вздыхает, словно разделяя обиду Константиныча, который не смог угодить внуку. С той стороны от крыльца стоит чурка с вбитым в нее топором, рядом валяется несколько поленьев.
Баню к вечеру подтопить, говорит Илья. После всех этих дел. А помнишь, у Кузьминых баня загорелась? Так папка первый прибежал, тушить начал. А так бы перекинулось на сено и все А папка, считай, спас. Я на седня договорился сено привезти. Думаю, ну его нах косить! Куплю четыре тюка. Дядь Коля Рыбкин покупаетгоря не знает. Косить-то тяжко опять же время Они корефанились в молодостипапка с дядь Колей. На охоту ездили. Я мелкий был, а помню, сидят на кухне, бутылочка у них, и на печке одна сковородка побольше, другая сверху поменьшедробь катают. Свинец там плавится и дробь, да. Это тебе не картошкой из воздушки. Леха тогда даже спасибо деду не сказал Вахлак. А кто б его воспитывал? Я на работе, Маринка на работе, мамка, конечно, старалась, но сам понимаешь. Придет дядь Коля помянуть? Не видал его по дороге? Взял я десять водок, самогон есть. Должно хватить. Костязакодированный, Вовка Быковзакодированный. Прокопич придетне придет. Да уж
Илюха встает, пихает ногу в тапок.
Не идет никто, говорит он грустно. Десять пузырей. А мне помпу на ЗИЛу менять, помпа полетела. Я умею, все умею. Папка научил. Это сколько лет прошло? Мне тридцать три, Лешка в седьмом Много. Много Млять, что за возраст пятьдесят семь? Ему на вид правда А!
Илья шагнул с крыльца, обошел чурку с топором, сунул руку в самый огонь крапивы, обвившей штакетник. Из- под забора достал палку, обмотанную проволокой.
Вот она! чуть улыбается. Вот она. Воздушка. Вишь насос примотан. Да мы делали такие тоже. Ты вспомни, трубочку в картошину втыкаешь, потом сюда ее. Как треснет. Ворону, ей-богу, собьет. Ружьишко. Папка сделал да
Он бросает ружье обратно к забору. В крапиву.
Отец, есть отец, говорит Илюха и смотрит на меня вопросительно и заискивающе.