Аделия стояла на небольшом балкончике и курила. Она долго выбирала себе такое место для работы, чтобы между пациентами была возможность отдохнуть. Удивительно, откуда в центральном районе города появился небольшой уютный сквер, но окна кабинета доктора Ковальской выходили именно на него. Было приятно стоять на балконе, смотреть вниз на макушки деревьев и проглядывающий каскад маленьких прудов, соединенных деревянными мостиками, и ни о чем не думать. Пациенты в Треверберге были сложными, и доктор делала все, чтобы сохранять баланс сил. Природа восстанавливала даже лучше, чем хороший секс.
Аделия стряхнула пепел в небольшую хрустальную пепельницу. Ее удивили утренние газеты. Убит мальчик. Доктор понимала психологические процессы, которые могут привести к такому результату. Но одно дело понять, а другое, принять. И ее сознание отказывалось верить в мир, где подобные убийства были нормой. Врачебный цинизм уходит в сторону, когда речь идет о детях. Все привыкли к жертвам-взрослым, изнасилования, убийства, садизм вошли в жизнь уверенно и прочно. Но вся логика и защитные барьеры рассыпались в пыль при виде ужаса, который произошел. Рафаэль, так его окрестила полиция. Газеты быстро подхватили новое прозвище, строили гипотезы. Им практически не дали информации, но самого факта странного убийства хватило, чтобы молва разнеслась по городу. Все молчаливо сходились в одном: будет серия. Серия это новый уровень, это долгосрочный хлеб для журналистов, это донор для истериков, это работа для полицейских. Пока единственная смерть была столь необычной, что общественность единодушно сошлась в одном: в городе орудует маньяк. Серийный маньяк. Хотя никаких оснований для этого не было.
Аделия потушила сигарету. Еще пару минут смотрела на сквер, а потом вернулась в кабинет. Ее голова была ясной, мысли спокойными. Еще один прием, поговорить со стажером об итогах дня, дать ей домашнее задание и отправиться в отель. Выспаться, принять еще пациентов, а через несколько дней вернуться в Варшаву. И в следующем месяце все по кругу. Она сварила себе кофе в стоящей тут же кофемашине и принялась ждать.
18.59
Самуэль не опоздал. Он вошел в кабинет за минуту до назначенного времени. Доктор Ковальская успела допить кофе. Она встретила клиента в кресле, закинув ногу на ногу и откинувшись на мягкую спинку. Художник поздоровался, обойдясь без привычных смачных комплиментов, снял бежевый плащ, повесил его на небольшую вешалку тут же, бросил дипломат на стул и прошел к своему месту. Он выглядел опечаленным.
Я только что разговаривал с Джоном Барком, без предисловий начал художник. Это отец мальчика, которого убили. Вы явно слышали про Рафаэля, его работа. Так вот Джона из США вызвали наши полицейские.
И что же сказал Джон?
Он в шоке, заявил художник, привычным жестом отбрасывая волосы со лба. Хавьер не единственный его сын, у Джона вторая семья в Америке, там две дочери, близняшки, на год младше Хавьера. Но он в шоке. Винит во всем жену, потом просит прощения. Плачет.
Слезы помогают не сойти с ума в такой ситуации. Можете передать ему мою визитку, я буду рада помочь пройти это.
Сэм улыбнулся. Улыбнулся обворожительной и усталой улыбкой очень взрослого, успешного и утомленного этой успешностью человека. Его серо-зеленые глаза без интереса скользнули по лицу Аделии и остановились на пустой чашке из-под кофе.
Мы познакомились с ним несколько лет назад. Я строил поселок, в котором Джон купил дом. Он был одним из первых покупателей, и тогда я самостоятельно вел сделки. Он показался мне забавным, сумасшедшим ученым. А еще очень счастливым человеком. У меня тогда не все ладилось в браке, и его откровенное счастье с женой казалось мифом. Или чудом. И вот как оно все обернулось.
Есть вещи, Сэм, которые не зависят от того, что было до.
Одна мысль мне не дает покоя, будто не услышав ее, продолжил Самуэль. Будут ли еще убийства? И если будут, то где. Очень надеюсь, что этот псих обойдет стороной мой поселок.
Вы говорите так, потому что боитесь, что его имя свяжут с вашим? Или потому что такая связь повлечет за собой убытки?
Мун вздрогнул.
Вы как всегда жестоки, доктор, чуть слышно проговорил он. Меня беспокоит и то, и то, если говорить откровенно. Но деньги я смогу заработать, с ними нет проблем. А вот репутацию восстанавливать будет значительно сложнее.
Вы боитесь только за это, Сэм? Аделия изобразила недоверчивость. Никакого страха за своих детей или детей близких?
Он улыбнулся и покачал головой.
Я не думаю, что это псих настолько псих, чтобы навредить мне, или моим детям, или детям моих друзей. Полиция молчит, а я не специалист, чтобы строить догадки, почему он так сделал, почему выбрал именно этого мальчика, и что за послание к ангелам.
А как вам предположение, что он художник, как и вы?
Все творческие люди немного сумасшедшие, доктор Ковальская, вам ли этого не знать.
Аделия вернула ему улыбку. Сэм странно нервничал. Он не находил себе места, хотя и старался держаться. Доктор чувствовала это нервное, напряженное состояние и ждала, пока он достаточно расслабится, чтобы поделиться с ней. Сэм начал к ней ходить после смерти жены, и с течением времени их беседы превратились просто в слив эмоций, глубокой терапии ему не требовалось. Аделия предложила остановить курс за ненадобностью, но художник отказался, был согласен платить больше. Иногда он говорил что-то интересное, и тогда доктор понимала, что это не пустой заработок денег, а работа. А как-то он принес ей ее собственный портрет. Маленький, аккуратный, выполненный маслом в фирменной технике Муна. Почти фотография, а не портрет. Аделия не спала с клиентами. Но кто запретит ей принимать от них подарки?
Есть еще кое-что. Тео отказывается стать моей женой.
Доктор Ковальская посмотрела на художника удивленно.
Я полагаю, вы имеете в виду мисс Барт?
Кого еще, с грустной миной проговорил художник. За несколько секунд он полностью изменился. В нем больше не чувствовалось затравленного зверя, он стал похож на влюбленного подростка, который не знает, как подойти к девушке, которая ему понравилась. О Теодоре он рассказал Аделии почти сразу. О том, как она хороша, что рядом с ней он чувствует себя молодым и сильным, что она не просто красивая женщина, но и талантливый человек. Он влюбился, а когда Сэм влюблялся, весь мир уступал место его новому увлечению. Все разговоры были только о Тео, все переживания только о ней, все картины были посвящены ей. Аделия знала, что он сделал предложение и получил отказ. Теодора и Сэм жили вместе несколько месяцев, и последний думал, что этого достаточно, чтобы ее позиция изменилась, и в паспорте появился очередной штамп. Но что-то пошло не так.
И как она аргументирует отказ?
Не знаю, я повторно предложение не делал, но мы договорились, что она скажет, если что-то изменится.
Самуэль, на моей памяти вы впервые пасуете перед любимой женщиной.
Он пожал плечами.
Она другая. Мне кажется, что если я снова предложу ей пожениться, она соберет вещи и уйдет.
Почему вы так думаете?
Я почти вдвое старше, она слишком хороша. Из великолепной семьи, с блестящим образованием.
То есть, вы считаете, что вы ее недостойны.
Сэм вспыхнул.
Ну нет. Я считаю, что это лучшая женщина на земле.
А как устроен ваш быт? Она холодна с вами?
Он покачал головой.
Нет, конечно. Очень мила, нежна и заботлива. По меньшей мере в те моменты, когда дома. Я чувствую себя рядом с ней живым. Это сложно объяснить. Я знаю многих женщин. В том числе тех, кто еще моложе Тео и может быть даже где-то красивее. Хотя это сложно, Сэм задумался. У Тео особенная красота. Я не понимаю, как ее описать словами. Но когда рисуешь, чувствуешь каждый штрих. Ты ее снимаешь слой за слоем, а там не видно дна. Ты видишь черты лица, оттенок глаз, эту удивительную окантовку радужки, будто вылитую из темного металла, обычный вроде бы черный антрацитовый, но такой удивительный оттенок, будто ее волосы поглощают свет, а не отражают его, и при этом волшебный блеск. Теодора это нарушение всех возможных законов оптики. Наверное, вы правы, доктор. Впервые в жизни я боюсь потерять женщину. Я боюсь, что в какой-то момент она скажет: все, Сэм, я ухожу.
И поэтому вы хотите жениться?
Мун пожал плечами.
Зачем ее компрометировать свободными отношениями?
А что изменит брак?
Ну как. Она возьмет мою фамилию.
19.58
Аделия терла тонкими пальцами виски. Эта беседа с Самуэлем почему-то выбила ее из колеи. В художнике образовался какой-то излом, который не удавалось ухватить, разобрать и сгладить. Он переживал свой кризис с одной стороны совершенно обыкновенно, а с другой как-то по-своему. Накладывало отпечаток все. Его безудержность в плане женщин, его моложавость, успех, известность. За Муном охотились светские львицы Треверберга. Он щедро одаривал своих любовниц, одной даже подарил дом в том самом поселке Художников. Но после встречи с Теодорой, видимо, в нем все перевернулось. А когда она ответила ему взаимностью, он превратился в юнца, который не знает, как подойти к девушке. Аделия поймала себя на мысли, что была бы не прочь познакомиться с мисс Барт поближе. Если даже знаменитый Казанова Самуэль Мун говорит об этой женщине на сеансах со своим психотерапевтом, значит, она действительно чего-то стоит.
В дверь постучали. Доктор вздрогнула. Она совершенно забыла про стажерку. Зеленоглазое лицо Энн Лирны показалось в дверном проеме.
Можно, доктор?
Заходи. Прости, я совершенно вымоталась.
Энн просочилась в кабинет. Она держала у груди папки с сегодняшними пациентами.
Я закончила все задачи. Все подтвердили запись на следующий раз, прозвоню их за день.
Хорошо, спасибо, Аделия протянула руку, и Энн вложила в нее все папки. Такими темпами придется оставаться здесь дольше.
Или открыть клинику и переехать в Треверберг.
Аделия с улыбкой покачала головой.
Не думаю, что это осуществимо в ближайшее время. Я не стану закрывать практику в Варшаве.
Энн улыбнулась. Доктор Ковальская взяла ее к себе несколько месяцев назад, и пока мисс Лирна выполняла функции секретаря. Она оформляла истории болезни, созванивалась с пациентами, вела расписание, следила за платежами за аренду помещения, отеля и прочими. Словом, взяла на себя весь организационный блок, Аделии оставалось только приезжать и хорошо делать свою работу. Лирна училась на психиатра и хотела посмотреть, какова работа частных специалистов изнутри. А еще она варила совершенно волшебный кофе и злилась, когда Аделия пользовалась кофемашиной. Но иногда было проще налить себе чашечку эспрессо, чем отрывать Энн от работы и просить ее приготовить что-нибудь эдакое.
Аделия внимательно посмотрела на девушку. Энн собрала волосы в хвост, чтобы не мешались. По-прежнему почти без косметики, но подчеркнула ресницы и губы, как того требует должность. К счастью, таких падких на женщин пациентов, как Самуэль, у Аделии больше не было, а Сэм был слишком увлечен своими неурядицами с любовницами, чтобы добавлять туда еще одну женщину.
Ты можешь идти домой, твоя помощь сегодня больше не понадобится. До встречи.
Глава шестая. Марк Карлин
Центральное управление полиции Треверберга
8.43, 6 апреля 2002
Марк Карлин не помнил своей жизни до тех пор, когда начал работать в полиции. Все, что не было связано с профилированием и расследованием убийств, вылетало из памяти, откладывалось в долгий ящик и тщательно закупоривалось, освобождая место для действительно важных вещей. Когда Аксель Грин вернулся из армии, поступил в академию и подал запрос на стажировку в полицию, Карлин еще не знал, что этот странный юноша станет ему близким другом. Отчужденный и холодный, перенесший, судя по всему, череду серьезных травм, Грин проявил себя сразу же. Коллеги отметили его странную манеру сопоставлять факты. Но когда он поймал своего первого маньяка, для полиции Треверберга что-то изменилось навсегда. Вопреки традициям Управления Грин не горел желанием формировать постоянную команду. Руководство пошло ему на встречу, обеспечив полную автономность. И единственным специалистом, с кем молчаливый детектив работал постоянно, оставался Карлин. Сам Марк же принадлежал всем детективам, кто тем или иным образом соприкасался с сериями. Помимо Карлина единственным человеком, с кем Аксель соглашался работать больше, чем один раз в пятилетку, стал криминалист Рэймонд Лок, один из опытнейших сотрудников управления, странный, искалеченный, в прошлом врач, он участвовал в самых громких расследованиях. Иногда эти громкие расследования объединяли Грина, Карлина и Лока в одной команде. Так случилилось и в этот раз. Старсгард железной рукой выбросил на доску свои лучшие фигуры, не заботясь о том, чтобы эти фигуры между собой ладили.
Доктор Марк Карлин, который не спал уже двое суток, явился на планерку раньше всех. Ему нравился драйв, который дарило каждое сложное дело. Гибли и пропадали люди, разрушались семьи, но полицейские жили в этом каждый день и давно потеряли способность сопереживать каждой жертве очередного преступления. На работу они шли с удовольствием, с ужасом, с надеждой. Шли, приходя раньше назначенного и уходя намного позже. Карлин, пусть и не являлся следователем или детективом, исключением не был. Психиатр, специалист по профилированию, он руководил отделом психологической экспертизы и буквально погружался в личину монстра каждый раз, когда того требовало дело. Рафаэля прочувствовать еще не удавалось, но Марк искренне верил, что рано или поздно он встретится с ним лицом к лицу и узнает его. И тогда Грину и команде останется его только схватить.
Детектива Грина он нашел сидящим в кабинете со стаканчиком дрянного кофе из автомата в руках. Светлые волосы Грин собрал хвост. Детектив так делал всегда, когда хотел сосредоточиться, отстраниться. В этот раз причиной послужила грядущая планерка. Судя по всему, Аксель был не рад решению руководства, но спорить с ним не стал, понимая всю тяжесть ответственности перед городом за то, что творил Рафаэль. Он полулежал в кожаном кресле, откинувшись на спинку, и смотрел на свою белую «стену фактов и улик». Карлин бы добавил «стена фактов, улик и интуиции», разделяя зоны между собой, Грином и Локом, но ни разу так и не озвучил это даже в шутку. Услышав шаги, детектив медленно повернул голову. Его строгое лицо осветилось улыбкой при виде друга, но уже через мгновение спокойный взгляд синих глаз вернулся к стене.
Доброе утро, поздоровался Марк. Прости, я не успел толком собрать материал по твоей вчерашней просьбе.
Какой просьбе? почти с удивлением спросил Грин вместо приветствия.
Сара.
А, Аксель допил кофе и выбросил стаканчик в мусорное ведро. Я и не ждал быстрого ответа. Это, он кивнул на доску, важнее всего.
Марк положил папку с делом Рафаэля на стол и выбрал кресло помягче. Аксель следил за ним немигающим взглядом. Он выглядел изможденным, но Карлин хорошо его знал. Жизнерадостным тот не был никогда, а в стабильное состояние сможет вернуться только после поимки преступника.
Есть несколько вариантов, проговорил профайлер. Я подумаю, позже решим.
Грин кивнул.
Без проблем. Это длится так давно, что я и забыл, что есть такая проблема. Сиделка сказала, что приступы участились после убийства. Газетчики опять разнесли информацию по крупицам, но даже намека ей хватило, в его голосе впервые скользнуло что-то, слишком напоминавшее неприятие. Раньше Аксель позволял себе лишь легкую усталость, когда говорил про Сару, но сейчас Карлин отчетливо увидел, что друг на грани.
Она потеряла ребенка и мужа при прошлой «детской» серии, тихо сказал Карлин, стараясь смягчить произнесенное. Толчком могла стать любая деталь, даже самая незначительная. И у нас совершенно нет фактов, чтобы сделать однозначные выводы о какой-либо связи этих двух дел. С учетом того, что перенесла Сара, сам факт смерти ребенка мог стать триггером. Он запустил реакцию.
Грин повернулся к другу. В его синих глазах Марк ожидал увидеть гнев, холодность или удивление. Или усталость. Но вместо этого столкнулся с непроглядной мглой, которая через пару секунд уступила место обреченности: в дверь постучали.
Не дожидаясь приглашения, в кабинет ввалился офицер Лок, криминалист, старожил полицейского управления Треверберга. Некоторое время назад он брал отпуск из-за гибели своей подруги и коллеги, но теперь вернулся в рабочий режим и с удовольствием включался в самые сложные задачи. Без удовольствия, но Грин соглашался работать с ним чаще, чем с другими, понимая, что в какой-то мере они друг друга дополняли. Два интуита, два психа, которые десятым чувством определяли след убийцы и выслеживали его. Один через криминалистику, другой через внутреннее чутье. По меньшей мере, Карлин их разделял именно так.