Сейчас как опрокинем по рюмашке, и помчится в нас водочка легко и нежно, как Иисус по душе в лапоточках пройдётся.
Ох и грешник ты, Коля, подмигнул Кузьмин.
Отмолю.
А вам, иудеям, разве это можно? Это ж не кошерная еда.
Это уже в адрес Хайкина и Гуся, которые, особо не чинясь, закусывали водку ломтиками сала.
Мы евреи советские, поднял указательный палец Хайкин, а это особенный вид, малоизученный и всеядный.
По ходу пьесы замминистра снова повело на серьёзные темы.
Помню, тридцать лет назад «Краткий курс» в «Правде» печатали, утром народ первым делом к почтовым ящикам бежал. Развернёшь листсловно к чистому источнику прильнёшь. А сейчас дети не хотят нашей мудрости. Возьми любую верутысячелетия стоят, а наша, коммунистическая, и века не прошлоразброд, ересь и шатания. Как заставить верить, а, отец Никодим?
Заставить можно на работу выйти, а вераштука добровольная, отозвался тот и поднял наполненную до краёв рюмку. Ну, здравы будем!
Слушай, Коля, по-простому обратился к нему генерал, а ты куда свой партбилет дел, который я тебе на фронте вручал?
Сдал куда положено. Неужто думаешь, буду хранить эту бесовскую бумажку?
Бесовская, помрачнел Кузьмин. Ради этой «бесовской бумажки» люди кровь на фронте проливали.
Анекдот в тему, решил я немного развеселись собравшихся. В церкви звонит телефон. Священник поднимает трубку. «Алло, батюшка, это из горкома партии. Стульев не хватает. Пришлите нам 12 штук». «Шиш вам, а не стулья! Прошлый раз давал скамейки, так вы их пошлятиной исцарапали!» «Ах, так! Тогда шиш вам пионеров в церковный хор!» «Ах, шиш нам пионеров в церковный хор? Тогда шиш вам монахов на субботник!» «Ах, шиш нам монахов на субботник? Тогда шиш вам комсомольцев на крестный ход!» «Ах, шиш нам комсомольцев на крестный ход? Тогда шиш вам монашек на баню!» «А вот за такие слова, батюшка, можно и партбилет на стол положить!»
Стены предбанника, казалось, сейчас просто рухнут от дружного хохота. Даже отец Никодим басовито ржал, вытирая выступившие на глазах слёзы.
Ну паразит, ну насмешил, сквозь смех говорил генерал. Монашек! На баню!
И вторая волна хохота накрыла предбанник. Постепенно веселье успокоилось, а посерьезневший батюшка вновь окунулся в воспоминания:
Все кровь проливали, Валера, и партийные, и комсомольцы, и беспартийные. А сколько священнослужителей, монахов полегло И ведь тоже брали в руки винтовки, нарушая каноны православия ради спасения Отечества. Правда, потом каялись и год под епитимьей пребывали Как и я в своё время.
Я старался больше закусывать, чем выпивать, к тому же в какой-то момент решил, что с меня хватит, и вежливо откланялся. А на следующее утро позвонил Гуляков:
Алексей Михайлович, что же вы не информируете меня о вчерашних посиделках? Думали, мы не знаем о ваших контактах? Короче говоря, подготовьте отчёт в письменном виде. Насколько я знаю, вы сейчас дома должны быть один, вам сегодня во вторую смену, так что никто не помешает работать над отчётом. Вот прямо сейчас садитесь и пишите, желательно в подробностях, а в половине восьмого вечера я припаркуюсь напротив «Чародейки». После работы передадите отчёт мне в руки.
Твою ж мать, они и впрямь отслеживают каждый мой шаг? Не иначе кто-то из любителей попариться постукивает в Контору, причём скорее всего Андрей. Интересно, какая у него агентурная кличка? Банщик? И ещё этот письменный отчёт Раньше хватало и устного. Решил и на меня компромат завести? В случае чеговот, твоей рукой написано, не отмажешься?
Однако делать нечего, пришлось садиться за писанину. Писал в красках, ведь если из вчерашнего состава кто-то стучит, то один хрен доложат. И про свой анекдот упомянул, добавив в скобках, что рассказал я его в целях лёгкой провокации.
Надеюсь, для участникоа банных посиделок мои откровения не выльются в проблемы по службе. Хотя отцу Никодиму, пожалуй опасаться нечего. Разве что информация дойдёт до его руководства в епархии, да и то не факт, что из попов разжалуют.
В восемь вечера я вышел из «Чародейки» и увидел стоявший напротив знакомый «Москвич». Забравшись рядом с Гуляковым, я сразу почувствовал лёгкий запах спиртного. Да и мутноватый расфокусированный взгляд водянистых глаз подтверждал мою догадку. Вот те на, прежде мой куратор в подобном замечен не был. С чего бы это? С утра его голос показался мне вполне трезвым, когда уже успел принять?
Здесь всё? спросил он, принимая скреплённые канцелярской скрепкой пару листочков.
Свернув пополам, небрежно сунул в бардачок, и уставился перед собой, стиснув ладонями баранку.
Я могу идти?
Он повернул голову и посмотрел на меня так, словно бы я возник в его машине буквально из воздуха.
Посиди пока.
Потом сунул руку за пазуху и вытащил из внутреннего кармана пиджака плоскую фляжку. Отвинтив пробочку, сделал пару глотков, протянул мне:
На, хлебни, помяни моего отца. Позавчера схоронил.
Мои соболезнования.
Вон, значит, в чём причина. Принял флажку, отхлебнул. Хм, а коньячок-то приличный.
В Управлении три выходных дали, а долг не отпускает, приходится с вами, оболтусами, встречаться. Агентурная сеть, мать её Ты знаешь, каким был мой отец? Нет, ни хера ты не знаешь! Это легенда ОГПУ-НКВД, он с самим Дзержинским начинал. Всю троцкистско-зиновьевскую шваль допрашивал. О работе рассказывать не любил, но когда выпьет Говорил мне: «Странная штука, Кешка, чем на воле человек был бойчее, чем больше на груди орденовтем тише и пришибленнее он становился, когда его под белы рученьки вели в казематы Лубянки. А лучше всех держались крестьяне. Вымерший народ, настоящих крестьян уже не осталось. Им падать было некуда, и мучились достойно, и умирали спокойно». Вот такой был у меня отец, подполковник МГБ-КГБ Павел Григорьевич Гуляков.
Он сделал ещё один глоток, решительно завернул крышечку и убрал фляжку обратно в карман.
Иногда завидую ему, вот это действительно была работа. А мы сейчас просто какой-то хернёй занимаемся. На хрена создали 5-е Управление, на хрена создали мой 1-й отдел Борцы с идеологическими диверсиями, мать иху А на самом деле цацкаемся с ними, деятелями культуры, а при Ежове сразу бы к стенкеи весь разговор.
И вновь пауза, и снова устремлённый в никуда взгляд.
А разрешение на выезд евреямэто просто плевок нам в душу. Они долго, годами, а порой и десятилетиями маскируются, делая вид, будто они такие же честные, сознательные советские люди. Будто они любят общественную работу, будто им нравится советская власть. И тут наступает момент, когда мы убеждаемся, что никакой совести у них нет. Не наши это, оказывается, люди. А в тебе, Бестужев, течёт еврейская кровь? Можешь не говорить, она течёт в жилах всех парикмахеров. Ладно, цирюльник, ступай, небось беременная жена заждалась.
Едва я выбрался из машины, как он рванул вперёд. Глядя вслед «Москвичу», я думал, что даже чекисты порой не такие уж и железные. И как же хорошо, что сейчас не 37-й. А ведь, гнида, уже и про беременность жены раскопал. Хоть что-то от них можно скрыть?!
1 сентября выпало на воскресенье, поэтому в школу все шли 2 сентября. Я вёл Наташку в детский сад. Мимо шли, держа за руку преимущественно мам, школяры, многие с букетами.
Пап, а когда я пойду в школу? поинтересовалась дочь.
Ну, ещё год придётся потерпеть.
Целый год!
Зато у нас будет время подготовиться. Научимся читать и писать.
Я хочу научиться! А когда, пап?
На следующей неделе я в первую смену, вот и будем по вечерам заниматься.
Ура! Я научусь читать и писать!
Только учти, что учёбаэто тяжёлый, упорный труд. Готова к этому? Ну всё, договорились.
Правда, как мне дома пояснила Лена, в подготовительной группе их и так будут учить основам грамматики и арифметики. Ну да ничего, и мы поможем, знаний много не бывает. Это не тот случай из поговорки «Меньше знаешьлучше спишь».
Человек предполагает, а Бог располагает. В четверг меня «обрадовали» новостью, что я еду на всесоюзный семинар в Ростов-на-Дону. Ехать изначально должна была Вязовская, но она некстати слегла с гипертонией, и на общем собрании меня голосованием отправили на берега Дона.
Мои возражения, что ничего нового я для себя не услышу, и тем более у меня жена беременная, силы не возымели.
Какой у неё срок? спросила председатель профкома Оля Барышникова. Ну, это нет ничего, неделя твоего отсутствия ничего не решит. А насчёт ничего новогосам поделишься опытом. Считай эту командировку заданием тебе как кандидату в члены КПСС, а также обладателю значка «Ударник коммунистического труда» и чемпиону СССР.
Хорошо хоть про недавний подвиг не напомнила, а то бы окончательно вогнала в краску. Делать нечего, пришлось ехать. Из Москвы делегация, в которой среди директоров парикмахерских я был единственным мастером, отправилась на комфортабельном «Икарусе».
С чего вдруг решили устраивать семинар в этом хоть и крупном, но провинциальном городе, известным лишь своими комбайнами «Дон», я понятия не имел. Ну да ладно, не моего ума дело, главноеотбыть номер. На всякий случай захватил с собой фотокамеру, наверняка появится возможность сфотографироваться на фоне местных достопримечательностей. Плёнки Тузиков мне подогнал с запасом, я взял одну кассету цветной «Kodak», и три обычной, чёрно-белой «Свемы», разной чувствительностимало ли, вдруг погода испортится или в помещении придётся фотографировать.
До отъезда я всего один раз успел побывать в одном из читальных залов «Ленинки», где, через коробку финских конфет «Марли» договорившись со смотрительницей, спокойно, сидя в уголке, переснял десятка три иллюстраций из нескольких изданий, в том числе дореволюционных. Да, нескоро ещё, наверное, наступит время, когда здесь будут стоять ксероксы. Из-за командировки визиты в главную библиотеку страны пока пришлось приостановить, однако Лена уже вовсю работала над готовым материалом.
Часть из почти семисот участников семинара, включая нашу делегацию, заселили в центральную гостиницу «Ростов». Здесь слегка гэкала даже женщина-администратор, не говоря уже о простых горожанах. Сам семинар проходил на базе драматического театра имени Горького. На входе каждому вручался набор цветных открыток «Ростов-на-Дону». Москвичам выделили третий ряд слева и справа от центрального прохода, и первый день я успешно продремал в своём кресле, благо что руководитель делегации сидел на противоположной стороне.
Вечером некоторая часть нашей делегации, включая руководителя, отправилась ужинать в гостиничный ресторан. Немного подумав, я к ним присоединился. Цены здесь были приемлемыми, а в меню оказались даже вареные раки, причём обалденно вкусные. Да и атмосфера вполне уютная, а ресторанный ВИА наигрывал что-то из советской попсы.
Ну как вам, Алексей, Ростов?
Это поинтересовалась моложавая директриса одной из столичной парикмахерских, Ольга Васильевна, просившая меня называть её просто Ольга, без отчества. Она в «Икарусе» сидела рядом со мной, причём, подозреваю, уселась целенаправленно, и сейчас недвусмысленно положила руку на мою ладонь. Учитывая, что дама активно употребляла полусухое,
Ничего так городок, симпатичный, ответил я, аккуратно освобождая руку.
А на левом берегу Дона, говорят, отдыхает весь город.
Левый, левый, левый берег Дона-а, пляжи, чайки, плесы у затона-а, неожиданно для себя негромко пропел я.
А что это за песня?
Так, вспомнилось что-то.
Давай попросим их спеть.
Она кивнула в сторону сделавших паузу перед очередной песней музыкантов.
Вряд ли они её знают.
Почему?
Потому что я её сочинил по пути в Ростов.
Да ладно! Лёша, а давай ты её споешь с ансамблем?
С этим что ли?
Ну да! Подожди, я договорюсь.
Я не успел её остановить, как она вскочила с места и довольно бодро для изрядно выпившей женщины двинулась сторону небольшой сцены. О чём-то негромко пообщалась с музыкантами и призывно махнула мне рукой. Твою ж мать, вот только этого мне не хватало. Я отрицательно покачал головой, но Ольга, насупившись, быстрым шагом подошла, взяла меня за руку и потащила к сцене.
С вас десяткаи пойте что хотите, но только не матом, сообщил пианист, судя по виду, руководитель коллектива. А мы, если что, даже подыграем.
Вот видишь, им ещё и плати.
Я снова сделал попытку вернуться, но Оля вцепилась в меня, будто клещ, ещё и заплатила за меня. Так и пришлось взбираться на сцену, попросив у гитариста инструментгэдээровскую «Музиму».
Товарищи, объявил руководитель ансамбля в микрофон, сейчас наш гость из Москвы исполнит песню собственного сочинения, посвящённую нашему прекрасному городу.
После чего уступил мне место у микрофона. Когда-то ещё в юности, освоив лишь основные аккорды, я наигрывал в компании эту песню, мне хватило нескольких секунд, чтобы вспомнить незамысловатые ноты и текст.
Играй, гармоника, играй!
Мы на земле искали рай и он, конечно, был немыслимо далек
А до него рукой подать: чтоб наступила благодать, давай-ка сядем в этот старый катерок. А до него рукой подать: чтоб наступила благодать, давай-ка сядем в этот старый катерок.
Небольшая пауза, и пошёл запоминающийся припев:
Левый, левый, левый берег Дона: пляжи, чайки, плесы у затона, Рядом, рядом омуты и мели, мы до них добраться не умели. Левый, левый, левый берег Дона: пляжи, чайки, плесы у затона, Рядом, рядом омуты и мели, мы до них добраться не умели.
Со второго куплета оказавшиеся толковыми музыканты подхватили мотив, и дальше я играл уже с аранжировкой. Эффект оказался ошеломительным. Вряд ли в зале отдыхали сплошь ростовчане, но публика аплодировала и кричала «бис» так, что пришлось исполнять песню ещё раз. Когда мы закончили, худрук взял меня за локоток и отвёл за задник сцены.
Парень, это точно твоя песня? Слушай, уступи, а?
Пятьсот рублейи она ваша.
И у нас исключительные права на неё?
Само собой.
С нотами всё понятно, а текст можешь быстренько переписать?
Ещё несколько минут я потратил на то, чтобы в услужливо предоставленном блокноте записать слова песни. Затем сунул в портмоне десять салатового цвета бумажек с профилем Ильича и, чувствуя себя победителем, вернулся за столик.
Ваши десять рублей, мадам, протянул я Ольге заранее приготовленную купюру уже кирпичного оттенка.
Остаток вечера я был настоящей звездой, за меня чуть ли не тосты поднимали, причём не только члены нашей делегации. Приятно, чёрт побери, особенно в компании неожиданно заработанных пятисот рублей.
На следующий вечерсеминары проходили в дневное времяя решил посмотреть «Ревизор» в исполнении местной труппы. К началу спектакля зал был полон, причем места на галерке заняла шумная компания подростков, по виду старшеклассников, которые по ходу действа вели себя не совсем адекватно, вызывая желание подняться и надавать им лещей. В антракте я решил хотя бы с ними поговорить, и встретил эту банду по пути в буфет второго этажа.
Мужики, вы откуда такие шумные? поинтересовался я у самого по виду говорливого.
Из Новошахтинского ГПТУ-39, а чё? прищурился тот.
Из ГПТУ? А кто у вас старший?
Да вон, Андрей Романыч, наш мастер производственного обучения.
Это было сказано в адрес стоявшего у буфетной стойки спиной ко мне человека с усмешкой и лёгким презрением. Похоже, ученики не слишком жаловали своего мастера. Что ж, как бы там ни было, со старшим всё равно нужно поговорить. Подойдя к худощавому мужчине ростом почти на голову выше меня, я тронул его за локоть, он обернулся, мазнув по мне сверху вниз сначала вопросительным, а затем настороженным взглядом из-под крупных очков Твою ж мать, какое лицо знакомое! Такое чувство, что я где-то его видел, причём в будущем. То ли по телику, то ли в интернете.
Андрей Романович?
Да, а в чём дело?
В голосе его также звучала настороженность. Он словно ожидал, что сейчас я предъявлю удостоверение сотрудника правоохранительных органов и заставлю его протий с собой.
Это же ведь ваши ученики?
Предположим.
Настороженность уже ушла из голоса, хотя во взгляде следы её ещё ощущались. И что-то ещё появилось в глазах, такое чувство, что там, за линзами очков,
Вы как руководитель могли бы попросить их вести себя во время спектакля поприличнее?
Толку-то, махнул он рукой с зажатой в ней пятёркой. Этих сорванцов угомонить невозможно. Переходный возраст, в некоторые из таких семей, понизил он голос, что с ними даже взрослому лучше не связываться.