В каких? я аж поперхнулся.
Ну, в НКВД. У вас вон и часы наградные, Татьяна кивнула на мою руку с часами.
В этот момент закипел чайник и девушка отвлеклась на него, снимая с примуса и ставя подогреваться мисочку с, по-видимому, обещанным бульоном. А я невольно залюбовался ей. Простенькое ситцевое платье в горошек подчёркивало её стойную фигуру, а белые носочки с туфельками вызвали улыбку. Перехватив мой взгляд, Таня засмущалась.
А потом мы пили чай. Хотелось бы сказать, что пили вкусный чай, но, увы, тот напиток, который мы распивали, чаем назвать мне, избалованному действительно хорошим чаем, было затруднительно. Спасали вкус добавленные в заварку травы. Душица, зверобой и лист смородины сделали наш напиток скорее отваром трав, не лишённым, однако, своей прелести. Давненько я такое не пил, да ещё из металлической кружки. Несколько небольших кусков сахара, лежащих на блюдце, подсластили наше чаепитие. Я аккуратно, чтобы не обжечься о край кружки, отхлёбывал чай и смотрел на девушку. Татьяна налила чай в блюдце и, держа её в одной руке, другой макала в него маленький кусочек сахара и, откусив от него своими идеально белыми и ровными зубками, запивала парящим напитком. Сахар, кстати, был намного вкуснее того, что я ел в 21ом веке. За чаепитием я аккуратно пораспросил девушку. Ну что можно сказать? Сейчас действительно 18 августа 1938 года и я действительно нахожусь в родном городе Белорецке. После чаепития девушка быстро помыла кружки под умывальником и засобиралась домой, пообещав ближе к вечеру прийти меня проведать. Сказала только, что брат и дядя Федя просили меня не выходить из комнаты, если в их отсутствие я встану на ноги.
Проводив девушку я вернулся на свой топчан и, откинувшись на подушку, задумался. Забросило меня во времена, мягко говоря, не простые. Про "стопицотмильёнов" репрессированных я не верил, да и архивные документы об этом говорили, но вот то, что в эти времена загреметь на нары "под фанфары" было проще простого, в это я верил целиком и полностью. Достаточно было быть подозрительной личностью. А куда уж быть более подозрительным чем я? Мелькнула даже мысль по-тихому свинтить отсюда, пока остался один. Но как мелькнула, так и пропала. Сбежать то не проблема, а вот куда потом? Да и не хочу я этого. Как ни странно, но в этом времени я чувствовал себя вполне, как бы это сказать, комфортно, что ли. Я хотел здесь жить. Наверное это была подсознательная мечта, которая крепла с каждой прочитанной книгой о попаданцах.
Остался вопрос с легализацией. Прикинуться потерявшим память? И что это мне даст? Ровным счётом ничего. Кому я тогда буду интересен? Хотя если жить жизнью обычного обывателя, то и такой вариант вполне прокатит. Вот только смогу ли я так жить, зная, что мог помочь стране и ничего для этого не сделал? Остался вариант открыться. Но тут надо всё хорошенько обдумать. К Сталину меня никто близко не подпустит. Писать письмо ему глупо; наверняка почта проверяется, а это значит, что обо мне станет известно ещё кому-то. В таком случае вероятна утечка. Выходить на НКВД, пока во главе ведомства стоит Ежов, глупо вдвойне. Единственным адекватным человеком, с которым пока возможно наладить контакт, остаётся Берия, что бы там про него не выдумывали либерасты в будущем.
Теперь осталось подумать, что я могу предложить стране. Координат месторождений особо не знаю, так, примерно, могу показать где в моём времени была алмазная столица России город Мирный. Ну ещё, пожалуй, примерно районы добычи нефти и газа. Знание событий будущего конечно руководству государства пригодится для принятия решений, поможет избежать многих ошибок. Но для этого надо выйти на это самое руководство. Из технических знаний особо ничего полезного у меня нет. Ну знаю я как выглядит автомат Калашникова, разобрать-собрать могу, настрелялся в армии в своё время, но воспроизвести его вряд ли получится. Хотя
Было у меня одно увлечение, которое может мне и здесь пригодиться. Вертолёты. Когда учился летать а аэроклубе, был там один энтузиаст, который собирал самодельный одновинтовой вертолёт с автомобильным двигателем. Мне стало интересно и я взялся помогать ему. Всё целиком делали сами. Те же несущие лопасти сами рассчитали и сами изготовили. И ведь взлетел наш "Птах", такое название дали своему детищу, и хорошо взлетел. Налетались на нём до одури. Машинка получилась лёгкая, надёжная. Двоих не самых хилых мужиков запросто поднимала. Потом конструктор и хозяин вертолёта продал его кому-то, чтобы оплатить учёбу дочери. Продал и тут же начал строить другой, уже соосной схемы. Почти два года мы с ним из гаража не вылезали, но "Птах-2" у нас тоже полетел. Тогда я буквально заболел винтокрылыми машинами. Даже потом несколько лет проработал в Кумертау на вертолётном заводе.
Сейчас вертолёты только-только делают робкие шаги в небо. В Германии в 1936 году взлетел двухвинтовой вертолёт с поперечным расположением винтов Focke-Wulf Fw 61. В Америке над своим Vought-Sikorsky VS-300 (S-46) во всю работает Игорь Сикорский, да и здесь, в СССР, в 30-е годы пытались создать нечто похожее. Так что есть все шансы войти в плеяду пионеров винтокрылой авиации.
Протяжный заводской гудок прервал мои размышления. 1400 часов. Я выставил на своих часах точное время и вновь погрузился в думы. Вариант "открыться" тоже стоит рассматривать с точки зрения "пятьдесят на пятьдесят". Есть все шансы на то, что меня просто закроют в самый глубокий, может быть даже комфортабельный, подвал и будут выжимать информацию, пока не выжмут досуха. И не факт, что потом по тихому не прикопают где-нибуть, чтобы не допустить попадания такого ценного источника информации не в те руки. Так что придётся, давать информацию дозированно и анонимно, не раскрываясь до поры, а тем временем завоёвывать авторитет в качестве конструктора вертолётов. Наверное это будет правильно. Просто сидеть и знать, что мог спасти кого-то из тех, почти, 30 миллионов погибших в годы войны, и не сделал для этого ничего, я не смогу. Мне совесть просто не позволит.
Ладно, с этим определился. Ясно всё станет после разговора с братом Татьяны, который, как я понял, является сотрудником НКВД. Может статься, что он меня просто арестует, как подозрительную личность. Вот с ним, скорее всего, придётся играть в игру "тут помню- тут не помню". Если всё пройдёт нормально, то можно будет начинать как-то строить свою жизнь в этом времени. Насколько я помню, аэроклуб в Белорецке в эти годы уже во всю работал, а значит какая-никакая база, на которую можно опереться в своей работе, есть. Чёрт! Слишком много неясностей и допущений, чтобы чётко строить какие-либо планы. Всё же вначале надо легализоваться.
Я так сильно погрузился в свои мысли, лёжа на топчане, что не услышал, как кто-то подошёл к двери. Обернувшись на звук открывшейся двери я ожидал (да и хотел) увидеть Татьяну, но вместо неё вошёл колоритный мужик в старой, но чистой гимнастёрке подпоясанный ремнём, в брюках защитного цвета, заправленных в довольно поношенные сапоги, со шрамом на лице, опиравшийся на костыль. Похоже мой спаситель, дядя Федя, вернулся. Я встал с топчана и хотел было поздороваться, но вошедший опередил меня.
Ну здравствуй, мил человек! Я гляжу, оклемался?
Интерлюдия. Николай.
Старший оперуполномоченный НКВД Николай Сазонов сидел на заднем сиденье видавшей виды ГАЗ-А погружённый в не весёлые думы. Этому не мешала тряская дорога и подвывание двигателя машины. Пришедший в органы по комсомольской путёвке он с самых ранних лет обладал обострённым чувством справедливости и считал, что всё в жизни должно быть по совести. То, чему он стал свидетелем сейчас, участвуя в операции по аресту, как было написано в анонимном доносе, бывшего кулака, бандита и контрреволюционера- троцкиста, в селе Ломовка, полностью противоречило его убеждениям. Буквально только что начальник Белорецкой районной милиции лично при обыске "нашёл" в хлеву у колхозника старый потёртый обрез и уже тронутый ржавчиной револьвер. И всё бы ничего, если бы Николай буквально за пол часа до этого эти самые обрез и револьвер не видел лежащими на полу в машине главного милиционера района*. Получается, что либо он сам, либо кто-то из его подчинённых подбросили это оружие арестованному.
(* основано на реальных событиях)
Николай хотел было уже вмешаться, но его непосредственный начальник, капитан Зимин, увидев состояние своего подчинённого, по-быстрому отправил его обратно в город (если бы Николай в тот момент обернулся, то увидел бы пристальный взгляд себе в спину с очень не хорошим прищуром). Да и сам Зимин тоже был далеко не безгрешен. Чего только стоят его рапорта в третье управление УГБ НКВД БаССР об "орудовавших в окрестностьях Белорецка повстанческих отрядах", вооружённых даже пулемётами. И всё для того, чтобы в удобный момент благополучно эти самые отряды "ликвидировать" и получить очередное поощрение. Мерзко всё это. И ещё более мерзким было то, что и ему самому приходилось во всём этом участвовать, нравится оно тебе или нет. Предшественник Николая попробовал возмущаться, но оказался троцкистом и, как выяснилось на допросах, имел связь с бандитами, за что и был арестован.
Николай даже сплюнул в окно.
Пылюка, зараза, ответил он на немой вопрос обернувшегося водителя и вновь погрузился в свои мысли.
Машина, подпрыгнув на очередной кочке и жалобно заскрипев, вильнула за поворот и начала спускаться к мосту через речку Нура. Слева показались, обнесённые забором из колючей проволоки, бараки спецпоселения. Николай бросил на них взгляд. Неужели столько много внутренних врагов у Советской власти? Только здесь находятся почти 500 человек и таких спецпосёлков по всей необъятной стране очень много, а наш пролетарский суд не может ошибаться и значит врагов действительно много. И некоторые из них проникли даже в органы власти. Взять того же бывшего наркома внутренних дел Ягоду, который, как оказалось, был связан с врагом трудящихся Троцким и пытался организовать троцкистско-фашистский заговор в НКВД, готовил покушения на товарищей Сталина и Ежова, и занимался подготовкой государственного переворота и интервенции.
Да что далеко ходить, если даже здесь, в маленьком городке и то враги народа пробрались во власть. Бывший секретарь райкома Гришкан вообще орудовал как самый настоящий бандит. Построил дачу, на которой пировал со своими дружками. Туда свозили возами продукты, которых не хватало рабочим. Мука, масло, сахар, мясо и яйца портились и их увозили на отвал, а чтобы никто не мог их оттуда взять, всё это обливалось дефицитным керосином. И это тогда, когда в стране лютовал голод. Товарищи пытались критиковать Гришкана, но итогом стало несколько убийств с целью пресечь критику. Снять с должности Гришкана и потом арестовать смогли лишь благодаря письму, адресованному товарищу Сталину и доставленному в Москву двумя партизанами, воевавшими с белыми в здешних лесах. А ведь казался очень ответственным товарищем, верным большевиком. Когда на сталепроволочном заводе в 33ем году случился пожар и почти полностью сгорели травильное отделение, патентовка и сталепроволочный цех, то он оперативно мобилизовал все районные парторганизации и предприятия, организовал субботники и уже через 22 дня завод был восстановлен и начал давать так нужную стране продукцию, хотя по расчётам специалистов на это должно было потребоваться минимум пол года *. И всё же Гришкан оказался врагом народа. Разве не знал обо всех тёмных делишках бывшего секретаря райкома непосредственный начальник Николая? Прекрасно знал. И более того, всячески им потворствовал, закрывая на них глаза.
(* реальные факты)
Николай уже решил, что как только приедет в управление, то сразу напишет соответствующий рапорт на имя начальника УГБ НКВД БаССР, когда его мысли переключились на того парня, что выловил из заводского пруда дядя Федя. Парень был очень странный. Николай уже выяснил, связавшись с Уфой, что он не является одним из тех двоих пропавших сотрудников НКВД, посланных к ним на усиление. Смущали наградные часы на его руке и очень странная гравировка на обратной стороне. Вернее в самой надписи ничего необычного не было, вот только выгравированная ниже очень мелким шрифтом дата вызывала вопросы. Кто-то, возможно по невнимательности, дважды написал год. Но тогда получается, что эти часы выловленному из пруда парню не принадлежат. Ему на вид лет 2527. Получается, что в 1920 году ему было 7-12 лет. Речь идёт о юбилее, значит, по логике, в момент награждения ему должно было бы быть 10, ну пусть, 15 лет. Тоже не сходится. Нет, Николай слышал о том, что тот же Аркадий Гайдар, книги которого так нравятся его сестре Татьяне и который в 1921ом году прошёл со своим отрядом рейдом по Белорецку и окрестным сёлам, в 16 лет командовал полком.
Вот только больше ни о ком столь юном известно не было. А тут ещё и почётный чекист. Значит часы не его. Но, тогда, чьи? И как к нему попали? И кто он такой вообще? Вопросы, вопросы. Николай просто чувствовал, что за всем этим скрывается какая-то тайна огромного масштаба.
Так, за раздумьями, Николай не заметил, что машина уже стоит у крыльца районного управления НКВД и водитель вопросительно смотрит на задумчиво сидящего старшего лейтенанта. Хлопнув себя по колену, словно приняв какое-то решение, Николай выбрался из пропылённого авто и, поднявшись по ступеням на крыльцо, закурил. Мысли продолжали крутиться вокруг таинственного незнакомца. Наконец, докурив свой "Казбек", он щелчком отравил окурок в урну и прошёл в свой кабинет, где, предварительно закрыв дверь изнутри, сел писать рапорт на своего начальника. Изложив все известные ему факты нарушения социалистической законности со стороны начальника районного управления НКВД, Николай поднял взгляд на часы. Почти час просидел за рапортом. Теперь надо как-то передать написанное адресату, минуя почту. Поставив число и подпись, Николай вздохнул. Придётся или самому по какому-либо поводу ехать в Уфу, или отправлять туда надёжного человека. А пока, запечатав рапорт в конверт, Николай засунул его под дно массивного сейфа, стоящего в углу кабинета. Бережёного, как говорится, бог бережёт. Теперь достать конверт можно лишь с помощью длиной спицы или передвинув сейф, а для этого нужно человек пять не меньше. Проделав эти манипуляции, Николай решил съездить на лодочную станцию. Возможно неизвестный пловец уже очнулся и будет возможность с ним поговорить.
Выглянув в окно, Николай окликнул сидящего на лавочке водителя и попросил приготовить к поездке мотоцикл. Спустя пол часа, закончив свои дела в управлении, он выехал из ворот гаража, газанул и, поднимая клубы пыли, помчался вдоль по улице. Ещё на пол пути к лодочной станции заметил впереди на дороге идущую туда же сестру, которая несла в одной руке бидончик, а в другой узелок.
Танька, куда это ты направилась? Николай лихо затормозил рядом с сестрой и заглушил двигатель.
Тьфу на тебя, Колька, Татьяна шутливо замахнулась на брата узелком, напугал. Сам же велел присматривать за гостем у дяди Феди. Вот туда и иду, а заодно вот щи им сварила и лепёшки испекла. И Михаила и дядю Федю накормлю.
Значит очнулся гость? Успела познакомиться? и подмигнув сестре, с прищурившись с улыбкой сказал, А брату так обеды не носишь.
Да ну тебя, покраснела Татьяна, ты вон какой здоровый лось, а там человек раненый, ему кушать надо и сил набираться.
Ладно уж, сердобольная, садись, подвезу. Сам туда еду. Тоже познакомиться хочу.
Интерлюдия. Татьяна.
Когда брат попросил её приглядеть за раненым товарищем, да ещё сказал, чтобы об этом помалкивала, Татьяна сильно удивилась. Почему раненого не везут в больницу, где есть врачи, почему нельзя о нём никому рассказывать? Однако женское любопытство взяло верх и она, собрав в собственноручно сшитую брезентовую сумку бинты, йод и гостинцы для дяди Феди, отправилась на лодочную станцию, где и находился раненый.
Дядя Федя был единственным их родственником. Двоюродный брат матери, умершей в 1930-ом году от болезни. Как раз, когда брата Колю направили по комсомольскому призыву на службу в ОГПУ. Таня осталась совсем одна. Их отец, красный командир, погиб во время войны с белополяками в 1920-ом году и она его совсем не помнила. Мама воспитывала их с братом одна и вот её не стало. Николай учился на курсах и не смог приехать даже на похороны. Хорошо что кто-то смог известить о случившемся дядю Федю и он приехал в Уфу, чтобы забрать ставшую сиротой 11-ти летнюю Таню.
Так она оказалась в маленьком городке Белорецке, уютно расположившимся в окружении красивых уральских, поросших густым лесом, гор. А вскоре и брат Коля смог сюда получить назначение. С самых малых лет Таня была самостоятельной, помогала матери по хозяйству, а сейчас, фактически, стала хозяйкой в доме. Поначалу было очень тяжело, но она справилась. И в школе училась на отлично и хозяйство успевала вести на зависть всем. А ещё ходила с подружками в лес. В конце мая и начале июня рвали на лесных полянках вкусную траву кислянку*, из которой получалась замечательная начинка для пирогов, да и так она была очень вкусная, летом ходила за ягодами, чуть позже за грибами, которыми были богаты окрестные леса. Когда брат получил назначение в Белорецк стало полегче. Он и пайки приносил и денежное довольствие. Так они и жили в доме дяди Феди. Сам же дядя Федя перебрался на лодочную станцию, где у него была своя каморка, в которой он и так постоянно проживал.
(* Кислянка (горец альпийский, златоустовская кислица, таран горный, башкирская капуста, камызлык (баш.)) многолетнее травянистое растение семейства гречишных. На Южном Урале кислянкаодно из наиболее популярных дикорастущих растений. В пищу употребляют стебель, предварительно очищая его от верхнего отвердевшего слоя, который богат витаминами С, яблочной и щавелевой кислотой. На вкус очень похоже на молодые стебли щавеля)