Боярич, в горницу зашла вчерашняя девица. Ее что приставили ко мне?
Чево? Потягиваясь, но, не вставая с ложа, спросил я.
Дак боярин Василий Шварнович ужо к столу встает, ответила девушка.
Иду! сказал я и девушка вышла.
Как такового разговора за завтраком не было. Был монолог. Мне рассказывали только, что пополудни в церкви будет венчание, после пир и так далее. Я же не выказал эмоций. Мне не были интересны церемонии, я желал только одногобыстрее стать законным мужем и Божану. Ну еще хотелось быстрее закончить суету, которая еще не началась, но, уверен будет грандиозной. Свадебные церемонии и в XXI веке утомительны, что говорить о древнерусских.
От девки Феклы я узнал, что с самого утра моя будущая жена пошла в баню. Не намылась вчера! Так и смылиться вся! Потом она уехала. Кудане знаю, но через час после ее отъезда ко мне пришел Ермолай и начал распоряжаться. Выходило у него плохо. Что-то говорил про серебро, потом начал про поезд жениха. Я далеко не сразу понял, что его назначили моим, так сказать, шафером, свидетелем, или дружкой. Ермолаю на помошь пришел Филипп. У него получалось все лучше, как-то справнее, но он обращался не ко мне, а как раз к свидетелю.
Ерема, поглядь есть ли серебро, коли немаиди до сотника, поучал молодой ратник своего более взрослого друга. А також Корнея одежу поглядеть треба, ехать ужо, а вон не адеван.
Ага, только и говорил Ерема, но все быстро исполнял. Этот гигант не мог воспринять сложные приказы, только четко сформулированы и частями.
Скоро и меня одели и вывели во двор. Там уже стояли запряженными аж двенадцать саней. Что это были за людия не знал, кто-то из них размахивал веткой, к которой были приделаны либо листья, либо вырезанная под листья ткань, кто-то орал для меня нечленораздельное, играла дудка или свирель. В одни сани посадили меня и Еремея, который постоянно прикладывался к кувшину, неизвестно с каким наполениеммне то ничего не давали. Ехали так часа три. Причем, что называется, с ветерком, но, по прямой, а виляли и делали большие крюки, периодически все же сбавляя скорость, кониживые и так же устают. Своих же коней я оставил, а сани вот взял со всем скарбом. Мне не говорили подробностей, но все предполагалось, что я не вернусь в дом Войсила.
Когда поезд жениха, наконец, остановился, я увидел только относительно большой дом, но раза в три меньше дома будущего тестя в городе. Здание окружал высокий забор с массивными, скорее всего дубовыми, воротами с металлическими вставками.
Сиди, я покличу! сказал Ерема и спрыгнул с саней.
Свидетель начал свистеть и въезжающие во двор люди начали еще громче кричать, петь, а потом повыскакивали из своих саней и стали водить хороводы. Дальше вся эта толпа, как мне казалось, оглашенных рванула в дом. Что там они творили? Не знаю. Во мне даже и близко не проснулся исследовательский интерес. Я теперь осознал, что чувствуют звери в зоопарке. Хоть бы налили, что ли! Такнет, а амбал-свидетель только издевается, меняя кувшины с напитками.
Скоро вся честная компания вышла из дома и окружила меня. Одна девушка взяла мою руку и потащила в дом. Там опять с песнями и танцами обходили комнаты, вот только я стоял недвижимо, а все попытки пройти вглубь дома, купировались шутками и прибаутками. Только по причитаниям, частушкам и действиям я понял, что мы осматриваем дом на предмет чистоты.
В круговерти я и не заметил, как сидел опять в санях и опять куда-то ехал. Попытки подремать не увенчались успехом. Тогда я в первый раз почувствовал голодто чувство, что будет сопровождать меня на протяжении всей свадьбы. Вот такой веселый день!
Процессия начала замедляться и я с большим удивлением узнал, что мы въезжаем именно в то подворье, где примерно с час назад были. Только въезд был закрыт и украшен разноцветными лентами. Мы остановились, и Еремей подошел к воротам и начал кричать типа «открывайте, злыдни», «петуха к курочке привезли» и всякую другую чушь. Я же настолько устал, что не хотел уже ничего. Нет, жениться хотел, а больше ничего! Ну еды бы чуть-чуть, хоть хлеба!
Давай серебротри гривны! прокричал Еремей, который о чем-то там договорился. Корней! Есть серебро?
Щаз! Предупреждать надо. Я пожал плечами и стал копаться в санях. Если бы я точно знал, что все серебро отойдет к молодым, дал бы свое, но нет. Пришла мысль дать три гривны зя жбан того, что пьет мой свидетель с куском хлеба, но понял, что это будет неуместно.
Хоть сюды! Ерема! У меня серебро, што дал сотник, прокричал Филипп, который ехал в третьих санях.
Ерема подхватился и побежал к Филипу, который и сам уже шел навстречу.
Давай калиту, Филька, ох, умаялсядве гривны сбил, сказал Еремей и поднял торжествующе палец вверх и побежал к воротам.
Окрутят його! Зараз девку подсунут! сказал мне подошедший Филипп.
Дак подскажи! удивился я тому, что один друг не может подсказать своему товарищу.
То його крест, а серебро дал Войсил, то сотника дар, сказал Филип и начал комментировать происходящее. Во выйша девка друга. Ха, Ха!
Я наблюдал, как уже не по-детски ругался Еремей. Такие страсти, что он может и девушку, которую одели в красочные одежды и выдали за невесту, убить.
Плуты, вертай назад гривны, тати! кричал Еремей.
Девку купил Ерема, кричал девичий голос из нашего поезда.
Еремей, ажанись на девке! кричал другой голос.
Все смеялись, веселились. Такая простота. Эти люди и не догадываются, с каким комфортом можно жить, сколько развлечений иметь в доступе, что можно покривляться в телефон и никогда не знать, как добывается хлеб. Эти люди умеют жить лучше, они умеют быть счастливыми, умеют замечать в жестокой и казалось беспросветной жизни яркие моменты. Юмор настолько натуральный, какой-то наивный, детский и это замечательно!
Вона, зараз Ерема аще приде серебро брать, смеясь, сказал все еще стоящий возле меня Филипп.
А по што ни ты дружка? спросил я. Филип казался более, как сказали бы в будущем, коммуникабельным.
Так и жонку маем и чады и сын и дщерькуды мне? пояснил как неразумному Филип.
Филип, дай серебра! Тати ентиушкуйники акаянные! взревел Еремей.
Филип отошел к своим саням, где сидела симпатичная на лицо молодая женщина и еще один мужчина лет под пятьдесят с мечом в руках, и серебряной шейной гривной разминал, видимо, затекшие ноги. Лицо его говорит о почтенном возрасте, но стать, движения выдают в нем еще сильного, опытного воина. Попробую догадатьсяжена и отец Филипа. И лицом сын с отцом похожи и движения у обоих как будто тигрыкошачья грация и опасность. Филип десятник и воспитал его отец. Это же какой воин будет отец, если его сын в возрасте чуть за двадцать уже десятком командует?
Ворота открылиедем! Едем! начался опять гвалт и балаган.
И начались похороны. С криками, типа «да на ковож ты нас», «ой покидаешь нас девка» и другое в исполнении профессиональных плакальщиц, вышла процессия. В центре брела фигуранет, не человек восковая подвижная фигура. Безэмоциональная походка как будто на пуантах. Плывет статуя Божаны. Лицо закрыто, но туго заплетенная черная коса со множеством лент не дает сомнения, что это моя красавица. Множественные одежды сверкают, отливают разноцветием, на головном уборе массивные украшения, платье звенит десятками, а то и сотней бронзовых колокольчиков, особенно много их нашито на подоле. На руках поверх руковов отливают на морозном солнце десятки стеклянных браслетов как чисто голубых, так и из комбинаций разных оттенков и орнаментов.
Вокруг моей будущей жены кружится человек, одетый в медвежью шкуру и периодически рычит. И это со стороны выходящих из подворья! Контрастом этого шествияпесни с дудками, пением, доносящимся от поезда жениха.
Вскоре все погрузились в сани и помчались. Узнавать направление я не стал, но Еремей сам залихватски, как будто уходил от погони, задавал вектор движения.
Свернем да тимошего поля, не можно напрямую ехать, треба запутать! кричал Еремей.
Я даже не стал спрашивать, кого мы запутываем и от кого убегаем.
Наконец, приехали к церквивремя было уже около пяти, учитывая, что выехали из города мы в районе семи часовуже десять часов разъезжаем. Все веселятся, едят, пьют. В каждых санях заметил и еду, и выпивку, вот только в наших с Еремеем только выпивка, и то не моя. Мне, видители, нельзя. А сколько еще будет это «нельзя» длиться?
У церкви все вышли, бабы плакальщицы прекратили свой «плач Ярославны», мужик с медвежьей шкурой не появился. Божану вывел Войсил, держа под руки. Я, было, спохватился помочь, но Еремей меня остановил.
Не можно, померла вона! Торжественно сказал «дружка».
Если бы я не был историком, точно побежал спасать жену, но вспомнил поверие, что девушка умирает выходя замуж, все же тревога не оставляла, как и чувство голода.
В церквушке, которая была деревянной, и только с одной иконой все было долго и нудно. Я хорошо отношусь к религии, как и к церкви. Она в историческом плане сделала многое, нужна она была во все времена и как мировоззренческая концепция, и как важный социальный институт. Вот только, уж простите, не сильно я проникся церемонией, в отличае от многих присутствующих.
После церкви опять сели в сани, но уже вместе с Божаной.
По здорову, Божанушка? спросил я.
По здорову. Зараз мы супружены, радостно, но устало сказала Божана и положила на мое плечо голову.
Стало спокойно и уютно. Еремей же осушил до дна очередной кувшин, степенно перекрестился на купол церкви и прямо преобразился. Вместо залихватского гонщика появился серьезный профессиональный извозчик.
Мы приехали в богатую усадьбу с большим домом в центрепобольше, чем у Войсила, хозяйственные постройки, большой загон. И большая баня, в которой, наконец, уже не надо будет сдерживаться с любимой женщиной. Осталось только немного потерпеть. И все еще хотелось есть!
Мы стояли уже с полчаса на крыльце дома и, как было сказано Еремеем, просто ждали.
Няси ея у дом и ставь! скомандовал, наконец, Еремей.
Я не хилый, даже более того, но усталость дня, а еще одежды Божаны Однако я взял ее и понес. Ощущение, пусть и через многие одежды, тела жены давали прилив энергии и сил. Идти долго не пришлось и уже в сенях мне приказали поставить Божану.
Выход пред столы! прокричали за дверью, откуда доносились звуки веселья, характерные для застолья. А ещеоттуда повеяли ароматы жареного мяса, духмяных каш, хлеба и порогов. У меня даже немного закружилась голова, жена, видимо, оказалась в схожей ситуации.
Ходьте! сказал Еремей и открыл двери.
Я взял за руку жену, и мы вышли.
А хороши! Добре! Любо! причитал нарочито громко Войсил.
Потом началась очередная порция церемоний. Преломление хлеба, что съесть не дали, благословление Войсила и Агафьи Никитишны, которая даже прослезилась. На нас одели полотенце, которое назвали «ручником», потом связали мою левую и правую руку Божаны. Посадили за стол на центральное место, но не налили, не наложили еду. Сидеть за полным, прямо ломящимся столом и не поесть? Хотелось прямо прокричать: «А вы, господа, знаете толк в извращениях!», вот только сдержался.
Вышел опять мужик со шкурой медведя и стал демонстрировать свои экзерсисы. Рычать, якобы пугать присутствующих, тереться об углы. Я же чуть скосился, чтобы не сорвать «покерфейс» и быстренько взглянул на собравшихся. За столами было человек под пятьдесят. Кто это был? Не знаю. Только тысяцкий, да два десятника, которых я знал еще до перехода, в город. Филипп, его отец. Остальные люди были неизвестны. Возникал вопрос: «Это как же так быстро организовать? Таланты. А я еще думаю о себе, как о неплохом администраторе для этого времени! Наивняк!
Через примерно час женщины, возглавляемые Агафьей Никитишной, с какими-то песнями развязали наши с Божаной руки и увели мою жену. Я уже было начал жадно озираться на стол, уверенный, что уже можно поесть, но как стояла еда поодаль, чтобы я не дотянулся, так там и осталась.
Зато все сорок минут, в течении которых я одиноко сидел в компании пятидесяти едоков, рассматривал еду. Из того, что я рассмотрелбыли каши. На центральном месте стояла гречневая каша и, как можно понять из уже остатковсамое востребованное блюдо. Еще были тарелки с овсяной кашей из цельного зерна. Рыбы, гусей, тушеного мяса и жареных поросят было просто очень много. А еще очень много кувшинов с разным наполнением. У гостей же были поголовно серебрянные кубки, которые наполняли вездесущие молодые женщины.
Через еще минут сорок вышла Божана с укутанными в странный головной убор волосами, которые были переплетены. Длинная могучая коса сменилась двумя или даже тремяпод таким ракурсом не рассмотреть. Жена молча села возле меня. Датри косы!
А не треба уложить венчаных? А друзи мои?прокричал уже слегка захмелевший Войсил.
Да! Да! прокричали все.
Первым со своего места сорвался Еремей, который последний час пихал в себя все съестное как в последний раз и успел не меньше четырех кувшинов опустошить. Свидетель сидел рядом со мной, но вот я не мог дотянуться до всей той еды, что стояла возле могучего богатыря, да и не успел бы.
Еремей ушел, но буквально через минуту вернулся. Под скабрёзные но незлобивые шуточки мы ушли из пиршественного зала. Еремей привел нас в просторную горницу, где было большое ложе с лежащей шкурой медведя сверху. Наш дружка ударил шкуру плеткой и ничего не говоря вышел за дверь.
Я огляделся, и первым делом хотел навалиться на еду и питье, которые стояли рядом с ложем, но обратил внимание на молчаливую жену, которая стала на колени, опустила голову и протянула мне плетку.
Ты чего? Божаночка, встань! попросил я и попытался поднять жену.
Невместно, невместно, прости! стала протестовать Божана. Калину красную честному люду не покажешь. Бей меня.
Не буду, категорически сказал я. Хочешь обряд? Давай плеть!
Я взял плеть и сделал вид, что бью и откинул этот инструмент садо-мазо. Божана подскочила и безмолвно опять покорно поднесла плетку. Это продолжалось три раза, а потом жена сама оголила спину и силой три раза полоснула себя. На мои попытки остановить ее, только просяще посмотрела на меня, а в глазах боль. Хотелось помочь, вывести жену из этого состояния, но осознавал, что бессилен. Пока бессилен, но я сделаю эту женщину счастливой!
Ну, досыть, давай снедать! сказал я после паузы, когда мы играли в гляделки. Молчание затягивалось и нужно что-то делать. И ничего лучше не вдохновляет, как сытно поесть после целого дня голодания. Я жадно посмотрел на курицу, хлеб и кувшины.
Был на Севере Руси обряд, когда разламывают курицу и хлеб напополам в символ плодовитости. Я так и сделал и жадно вцепился в свою половину курицы. Большую же часть хлеба Божана забрала для коровтоже по поводу плодовитости.
Ну а потом
Да устали мы так, что и хватило-то сил на один раз «потом». Тем более, что Божана так суетилась, не зная как помочь, что делать, что пришлось потратить некоторое время на ликбез.
Между тем, я был счастлив, и даже не хотелось думать о будущем, о прошлом, только наслаждаться настоящим. Люди не умеют наслаждаться жизнью, часто замечают только негатив, а в жизни много радости и счастья. Вот я в чужом времени, перед судьбаносными событиями, с непонятными, даже мутными перспективами. И ясчастлив!
Средневековые "Штирлицы"
Глава 13. Средневековые «Штирлицы»
Поспать нам дали не долго, казалось, и вовсе не спали. У входа в горницу, где мы находились, началась суета. Хмельные выкрики, ор. Голос Еремея возвышался над другими, и только его можно было с трудом понять, остальные звуки сливались в сплошной гул.
Не пущу! Ступайте, зашибу! кричал наш дружка, выполняющий, наверное, роль рынды.
Если бы не смех и песни, можно было подумать, что нашу комнату действительно берут штурмом.
Выди, любы до людей, сказала заспанная Божана.
А ты оденься хоть, сказал я. Жена стала суетливо накидывать одежду на нижнюю рубаху.
Так в баню зараз пойдем, сказала Божана, накидывая поверх всего шкуру медведяпрямо языческий тотем.
Да, за последние полтора суток женушка уже третий раз в баню пойдет, я второй. Чистюли! «Дикий обычай северных варваров», сказали бы просвещенные европейцы. Вон Людовик Солнце так и вовсе два раза мылся за всю жизнь. Может европейцы нас лентяями считают, типа «моется тот, кому чесаться лень»?
Звук нарастал и уже послышались удары в дверь.
Супражалися ужо? крикнул, судя по голосу Войсил. Давай до коров да в баню.