Три советских офицера: танкист, пехотинец и артиллеристсошлись возле передней машины, закурили и обсудили ситуацию. По рации посоветовались с Гординским. Было решено, что задача, поставленная капитаном хоть, в принципе, выполнена (немцы отогнаны от гаубиц и, если не дураки, обратно не сунутся) но ее не мешало бы дополнитьпроверить обратный склон высотки в районе захваченного артиллерийского НП.
Левину гаубицу дружно скатили с дороги, где она мешала проезду танков, по аппарели обратно в ее орудийный окоп, и растащили по сторонам бруствер из деревянных укупорок от снарядов, набитых землей. Гороховский оставил на отбитой батарее пять бойцов для охраны и орудий, пусть даже не годных сейчас к стрельбе, и своих раненых, и немецких. Остальные два с половиной десятка батарейцев, растянувшись в редкую цепь, двинулись с личным и трофейным оружием наперевес, прочесывать заросшую лесом высотку в направлении на НП; а танки, приняв обратно на броню своих автоматчиков, поползли тем временем по просеке к выходу на северную опушку.
Один раз тяжелым машинам пришлось съехать с узкой лесной дороги, чтобы обминуть два подбитых Левиной гаубицей все еще слегка чадящих немецких танка и мощной наклонной лобовой плитой выкорчевывать под себя или просто переломить не очень толстые деревья. Самих немцев не оказалось и на выходе из лесавовремя бежали и оттуда. От них остались только два поврежденных (один дотла выгоревший) бронетранспортера, которым, очевидно, досталось от навесного гаубичного огня с закрытой позиции. Тридцатьчетверки остановились. Выглядывающие из башенных люков командиры экипажей внимательно осмотрели открывшееся перед ними пространство в бинокли; никакой для себя опасности не обнаружили и двинулись обходить высотку с северного фланга, с гордостью за советскую авиацию наблюдая в нескольких сотнях метрах справа растянувшиеся вдоль проселка многочисленные, местами все еще высоко возносящие в начавшее затягиваться облаками августовское небо клубами жирного дыма остатки уничтоженной штурмовиками немецкой моторизованной колонны.
Два танковых взвода, оставшиеся с Гординским, проехав полкилометра, остановились, и капитан еще раз внимательно осмотрел через бинокль расстрелянные его башенными орудиями немецкие позиции на углу рощи. Среди все еще полыхавшей техники и занявшихся от разлившегося из пробитых баков бензина деревьев он ничего для себя опасного не обнаружил: ни людей, ни неповрежденных боевых машин. Кто уцелелсбежал? Похоже на то. Тридцатьчетверки снова двинулись вперед. Но теперь на всякий случай не прежним тесным строем: одна машина с настороженным десантом на большой скорости пошла в отрыв, а остальные двинулись следом помедленнее, внимательно следя за лесом. Чем ближе к дымно горящим немецким позициям, тем более кочковатой становилась поросшая травой землятяжелый танк плавно переваливался на широких гусеницах, ныряя своей длинноствольной пушкой, то вверх, то вниз.
Внезапная орудийная вспышка сквозь черный дым слевакороткая желтая трасса с расстояния в две сотни метровглухой удар в сильно покатый борт полукруглой башнивысверк высеченных искризломанная траектория рикошета вперед и два насмерть сраженных десантника. Первый был прошит 50-мм снарядом насквозь; а другому, отлетевший и еще не успевший разорваться снаряд снес большую часть головы вместе с каской. Уцелевшие автоматчики моментально покинули машину, давая танку возможность повернуть пушку в сторону противника. Мехвод, слушаясь командира, не сбавляя скорости, гнал машину вперед. Командир развернул панорамный прицел в сторону леса и попытался рассмотреть в дыму между деревьями и все еще пылающей и клубами чадящей вражеской техникой уцелевшего врага. Наводчик, пользуясь электроприводом, поворачивал башню влево. Заряжающий на всякий случай заранее достал из держателей укладки следующий бронебойный снаряд. Пригнувшиеся солдаты, не отставая от своего танка, бежали рядом; те, что слева, не видя противника, для собственного успокоения, дали по нескольку коротких очередей в сторону близкого леса; те, что справа, были довольны, что прикрыты с опасной стороны броней.
После внезапного обстрела позиций на лесной опушке невесть откуда появившимися русскими танками, «тройка» фельдфебеля Ханке, не избежав участи большинства панцеров, тоже получила свой «горячий привет» от иванов. Разорвавшийся бронебойный снаряд непоправимо изуродовал левое ведущее колесо и разметал на звенья надетую на него гусеницу. Участвовавший во второй, победной, части французской компании уже опытный экипаж, решил не дожидаться второго попадания и, проявив изрядную, пришедшую с опытом, сноровку, дружно покинул машину через командирскую башенку и боковые эвакуационные люки башни и корпуса.
Вокруг продолжали пронзать скученное задымленное пространство белые трассеры русских снарядов; одни танки и бронетранспортеры с машинами горели, другие пытались выбраться из огненной лесной западни. Бежали глубже в лес солдаты, еще не отошедшие после налета штурмовиков, как-то пытались ими руководить офицеры и унтеры. О сопротивлении никто уже и не думал. Стрелять из легкого оружия через деревья по невидимым отсюда русским, да еще и сквозь уже заклубившийся черный дымбесполезно. Только спасаться.
Экипаж фельдфебеля Ханке пока еще не пострадал: все живы и даже не поцарапаны. Спаянные фронтовой дружбой танкисты привычно держались вместе. Отбежав на безопасное расстояние в глубину полого заползающей на высотку рощи, запыхавшись от непривычного бега, они присели передохнуть на упавшее замшелое дерево и заодно перекурить. Постепенно полностью иссяк беспорядочный поток проламывающихся сквозь кусты таких же, как они, беглецов. Внизу по склону, на месте их разгрома, прекратились громкие разрывы русских «подарков», лишь временами, очевидно, раскалившись в огне, сами собой трещали патроны танковых пулеметов и рвались снаряды в боеукладках. Русские, очень на то похоже, угомонились. Наступила тревожная тишина.
Ну что, парни, сказал, застегивая штаны после отправления малых естественных потребностей на ближайшее дерево плечистый заряжающий, чего расселись? Иванов ждем? Может, пора своих догонять? А, командир? Пока не отстали.
Догнатьдело нехитрое, покачал сплюснутой с боков головой фельдфебель. Только кто кого первый догонит: мы своих на двух ногах или русские нас всех на своих танках? Если кто не заметил или не запомнил, так эта поросшая лесом высота, где мы с вами находимся, не такая уж и большая, а дальше одни голые поля до самой деревни. Там нас на гусеницы намотают или из пулеметов положат, если руки поднять не успеем.
А что ты предлагаешь? удивленно спросил стрелок-радист. Здесь отсидеться? Может, иваны не будут до ночи прочесывать, а в темноте мы сумеем убраться?
Я не предлагаю, а приказываю, повысил голос фельдфебель, вернуться обратно. Когда мы бежали, наша машина еще вполне была способна стрелять. Если ее все-таки потом добилипоищем другую. Должен же хоть один танк уцелеть? И будем ждать русских. У них один путь, чтобы преследовать нашихпроехать, подставив борта, в паре сотен метров мимо нас вдоль ручья. Подобьем несколько танков, остановим их и тогда с полным правом и чувством выполненного перед Германией и фюрером долга отступим.
Густав, вскинул наглые белесые глаза наводчик, тебе что, Железный крест спать не дает? Во Франции тебя обошлиздесь наверстать надеешься? Одним экипажем собираешься всех русских остановить и Москву взять? Ты же знаешь: я не трус. Но сейчас я за то, чтобы не ввязываться.
А я, ефрейтор Эйкен, перешел на официальный тон фельдфебель Ханке, твоим мнением не интересуюсь. Это не обсуждение с голосованием, а мой приказ. Покурили? Встали и за мной.
Их панцер, стоявший во второй линии, как оказалось, получил еще снаряд в моторный отсек, но каким-то чудом не загорелся. Башня вручную вращалась, пушка наводилась. Снарядовполный боекомплект. Вокруг продолжала чадно и жирно гореть колесная и гусеничная техника и занявшиеся от нее и растекшегося бензина еще недавно зеленеющие листвой деревья. В изломанных позах распластались на земле или свешивались из подбитых машин трупы в черной униформе танкистов и серо-зеленых куртках пехоты. Удушливо и едко, до надрывного кашля в бронхах и подступающей тошноты, несло смрадной гарью и подгоревшим мясом.
Ненужного в бою для обездвиженного танка механика-водителя Шварца фельдфебель отослал, вручив собственный бинокль, ближе к дороге, в дозор; остальные забрались внутрь боевого отделения на свои места. Очень скоро запыхавшийся Шварц прибежал обратно.
Идут! доложил он и рассказал, о построении приближающихся русских. Ханке отдал приказ экипажу, а сам, забрав у мехвода свой бинокль, остался выглядывать сверху над раскрытыми в обе стороны створками люка командирской башенки. Никакого панорамного перископа, как у русских, на «тройке» не было. Ему, как командиру, по мудрой задумке германских конструкторов и их заказчиков в высоких армейских кабинетах, полагалось наблюдать за полем боя или через закрытые триплексами шесть довольно узких щелей, расположенных по периметру башенки, либо через аналогичные щели на боковых дверцах башни, что было довольно неудобно и ощутимо скрадывало обзор. Хочешь, не хочешь, Ханке, как и большинству его панцерных коллег-командиров, приходилось до последней возможности торчать с неприкрытой от вражеских пуль головой над кромкой командирского люка, крутясь во все стороны с биноклем у глаз.
Приближающийся русский танк довольно необычной грозной конструкции Ханке видел впервые. Тяжелая приземистая машина, явно раза в полтора тяжелее их T-III, с покатой полукруглой башней и длинной пушкой, явно мощнее их собственной 50-мм и со странным утолщением на конце ствола, непохожим на дульный тормоз. Машина, как мошкарой, плотно облеплена снаружи солдатами, держащимися за, очевидно, специально приваренные на башне скобы. Это у русских от скудости? Транспорта для пехоты не хватает? На германских танках такие скобы не приваривают, и никому пока, насколько Ханке знает, и в голову не приходило, возить пехоту на броне. Для этого в вермахте существуют в достаточном количестве бронетранспортеры и автомобили. Фельдфебель велел наводчику целиться в середину русского борта и стрелять, как только враг покажется прямо напротив их позиции. Весь экипаж внутри замер в напряженном ожидании; мехвод забираться в танк не стал, а отошел немного в сторону и прилег с подобранным возле убитого пехотного офицера автоматом наготове с наветренной стороны за гусеницей подбитого, но пока еще не загоревшегося «ханомага». Клубящийся вокруг дым, хоть и доставлял значительные неудобства, но зато отлично маскировал.
Опытного немецкого наводчика Эйкена подвела кочковатая дорога, по которой на большой скорости летел русский монстр. С кинжальной для танкового орудия дистанции в две сотни метров, когда промахнуться не смог бы и зеленый, только призванный в танковые войска юнец, это удалось сделать вдосталь повоевавшему во Франции ефрейтору. Русский тяжелый зверь внезапно ухнул в какую-то мелкую, незаметную с позиции обездвиженного германского танка, колдобину и огненная трасса выпущенного в него снаряда вместо вертикального борта вонзилась в полукруглую приплюснутую башню. Вернее, вовсе не вонзилась, а отвернула рикошетом вверх, разметав, правда, несколько обсевших танк снаружи иванов.
Пока заряжающий быстрым скупым движением вставлял следующий бронебойно-трассирующий снаряд в казенник орудия, а наводчик вручную доворачивал башню вслед за по-прежнему несущимся вперед уже свободным от пехоты врагом, открыли огонь идущие на небольшом удалении остальные красноармейские машины. Три танка второго, заднего, взвода остановились, и почти залпом выпустили бронебойные снаряды в примерном направлении обнаружившего себя орудийной вспышкой притаившегося врага, а две машины первого взвода вместе с экипажем командира роты били сходу, не останавливаясь. Поймав момент, германский наводчик выпустил второй снаряд и уже не промахнулся: его трасса уткнулась прямо в борт. Но, судя по яркой вспышке снаружи, проникнуть вовнутрь корпуса бронебойный снаряд так и не смог.
Он угодил танку между надгусеничной полкой и самой гусеницей. Даже с 200 метров 50-мм бронебойный германский снаряд, выпущенный из длинноствольной танковой пушки T-III, не был способен пробить мощный 75-мм борт советской машины. Оставив глубокую вмятину в гомогенной броне, он взорвался и вред противнику все-таки нанесразворотил полку и перебил гусеницу, что русский мехвод заметил не сразу. Лишь, когда полностью «разувшись» с левой стороны, быстро несущийся танк по-прежнему работающей правой гусеницей неожиданно развернуло лбом в сторону леса, он затормозил тяжелую машину.
Уже приготовившийся стрелять советский наводчик из-за внезапного поворота машины потерял намеченную цельему пришлось спешно возвращать башню электроприводом обратно. Однако его выстрел так и не понадобился. В лесу ярко рвануло: один из не прекращающих сыпаться на плохо видимого врага советских снарядов с легкостью проломил 30-мм борт и своим заброневым действием вызвал детонацию боекомплекта. Экипаж фельдфебеля Ханке, за исключением укрывшегося неподалеку везучего механика-водителя Шварца разметался мощной взрывной волной и осколками на крупные и мелкие фрагменты и перестал существовать. Не довелось бравому фельдфебелю получить не то, что Железный крестдаже под деревянный закапывать было особо нечего.
Выживший механик-водитель, слегка оглушенный близким разрывом, не стал ждать, когда разозленные русские начнут прочесывать поле боя, и тем более он не собирался от них самоубийственно отстреливаться. Шварц отполз подальше за деревья; поднялся на ноги; поправил на голове черную обсыпанную землей пилотку; закинул ремень чужого автомата на плечо; подобрал и засунул за ремень, возле кобуры парабеллума, брошенный кем-то штык от карабина без ножен и тяжелой трусцой побежал вверх по заросшему зеленью пологому склону, хваля всевышнего (о котором вспоминал только в таких исключительных случаях), что он не разделил печальную судьбу своих товарищей.
Не особенно торопясь, опасаясь нарваться на засаду, батарейцы, пробираясь редкой цепочкой между деревьями и кустами, перевалили через плоскую вершину и спустились по западному склону своей высотки к НП комбата. По пути, за исключением немецких трупов, они не встретили никого: ни своих, ни врагов. Завидев сквозь деревья блиндаж, где в начале боя находился комбат со своими помощниками, Доротов приказал остановиться. Красноармейцы, настороженно выставив вперед табельные карабины и трофейное скорострельное оружие, притаились: кто за растущим или поваленным деревом, кто в воронке от собственного гаубичного снаряда.
Вблизи стояла почти мирная тишина, чирикали невидимые в ветвях птички и жужжали в воздухе насекомые; легкий ветер унес едкий запах полыхнувшего здесь несколько часов назад взрывом тротила; трупный, от уже начавших на жаре разлагаться тел, еще не загустел и почти не ощущался. Лишь впереди слева, где давила немчуру невидимая отсюда атакующая танковая бригада, доносился приглушенный большим расстоянием рокот пушек и гул разрывов, перемежаемые уж совсем еле слышной ружейно-пулеметной трескотней. Доротов послал двух бойцов на разведку. Мелкими перебежками, периодически падая на землю или укрываясь за деревьями, солдаты достигли полузаваленного развороченного входа на НП. Разведчики покричалиникто не ответил. На всякий случай один из них, подобравшись сбоку, метнул в проем германскую гранатуглухой взрывдым с пылью наружу и опять тишина, только слабый шорох просыпающейся между потревоженными бревнами наката земли. Один из красноармейцев, пригнувшись, осторожно зашел внутрь, быстро вернулся и помахал рукой, подзывая остальных.
Живых на НП не оказалось. В траншеях, одиночных окопах, просто в кустах и на земле в черных от запекшейся крови гимнастерках привычного защитного цвета лежали уже закостеневшие в изломанных позах трупы батарейцев. Отдельной небольшой грудой переплелись в смертельных объятиях, невзирая на звания и должности, и бойцы охраны, и радисты-телефонисты с вычислителями, и их командиры, вытащенные, надо думать, немцами из блиндажа наблюдательного пункта. Немного поднимал настроение красноармейцам раскинувшийся на бугорке десяток могил с крестами из веток, на которых понурились германские каски, и несколько еще не законченных ям для лежащих рядышком трупов в чужих мундирах.
Сержант Гороховский не стал рассматривать погибших товарищей и мертвых врагов, а вышел из-за уцелевших деревьев и поднес к глазам бинокль: вдалеке, почти на подступах к лежащей впереди деревеньке, быстрым шагом отходила растянувшаяся колонна фашистов численностью, навскидку, до батальона. Было до гансов, по его оценке, километра полтора. Из табельного карабина, конечно, не попадешь, а даже и попадешьтолку много не будет. А вот из трофейной скорострельной машинкивполне можно и попробовать. Почему бы и нет? На прицельной планке у них значится 2000.