- Капитан.
- По фиг. Главное, веди. Мы натурой отработаем.
Нда только их в Вершилово и не хватало. А с другой стороны. Давно пора Мольтке вон жениться. Чем фрау Изольда не жена. Боевая, пробивная, весёлая, запасливая. И по некоторым признакам, далеко не бедная. Подкопила на чёрный день. Бугай Питер от такого предложения засмущался, покраснел, хоть рожа и так красная, сгорел на солнце. Жарит ведь и жарит.
Тронулись на следующий день утром по холодку. Ровно километр проделали и встали, попался конный разъезд.
- Куда Verdammte Scheisse! (фердаммтэ шайсэ!)е твою мать!
- Ты там поосторожнее лейтенант, можно и по роже схлопотать,Мольтке выехал вперёд. У него конь ему под стать. В сумме на три головы выше останавливальщика и матершинника.
- Ты сын Schlampe (шлампэ)потаскухи. Ещё открой свой рот. Я туда кучу навалю.
Лейтенант не знал Мольтке.
- Ну, мiststueck (мистштюк)сука, ты договорился, сержант спокойно вынул из седельной кобуры пистоль и разрядил его прямо в открытый рот матершинника. Очередное ругательство не прозвучало. Троих солдат, что потянулись за шпагами, успокоили ножами метательными.
Граубе даже ругать Питера не стал. Знал того, он терпеть не мог, когда его матерят. А тут щенок недомерок, ещё и мамашу Мольтке обозвал. Он кстати сирота, его тётка, сестра отца, вырастила. Оттащили тела в лесок, коней прицепили к телегам. Не самые лучшие-то лошадки, но ведь не покупали, опять же сёдла кавалеристские. И даже два неплохих пистоля у лейтенанта. Сгодится в хозяйстве.
Свидетели были. Шли какие-то беженцы вдоль дороги. Решили их кровью, так сказать, повязать.
- Ей, старина, можете раздеть их, всё, что найдёте, ваше. Только не попадитесь,раз и нет попутчиков, уже в кустах добычу делят.
Потом до вечера ехали почти спокойно, ещё раз наткнулись на конный патруль, но Гаспар теперь ехал впереди, и за пару монет разминулись, якобы не заметив друг друга.
На ночёвку встали в лесу и утром на них напали.
Событие шестьдесят четвёртое
Первый настоящий винтовой пароход испытали в Вершилово первого июля.
Кораблик прошёл вниз по Волге около километра и вернулся назад. Как и планировали ещё при Петре Дмитриевиче, сделали винт чуть повыше и закрыли его в ящик из прутьев. Теперь топляки и мели должны были мешать плыть, но винт-то останется целым.
Капитаном на новом судёнышке стал Михаил Бурдаков. Он, конечно не моряк, и не механик, так и не надо. Есть в экипаже и штурман и механик. У них своих дел предостаточно. А Михаил руководит всем процессом. Что говорить хоть, и вонючая, и громкая получилась конструкция, а скорость, аж сам себе завидуешь. Пароход не большой, пятнадцать метров в длину и пять в ширину. Нагрузили углём под завязку, взяли припасов и тронулись. Решили скататься до Астрахани. И не просто, от нечего делать, а с полезным заданием, что ещё весной, уезжая, князь Пожарский дал. Напротив мелей выходили на берег и ставили большие кресты, вехи, чтобы следующим, кто вниз али вверх по Волге пойдёт, видно было, что тут опасаться надо. Мели они, ясно дело, на месте не стоят, но и так чтобы сегодня глубина два метра, а завтра двадцать, тоже не бывает. Ил, глину, песок, течение сносит, как без этого, но если тут перекат, то мель и в следующем году намоет. Увидит кормщик крест и вышлет лодку с матросами, поищет фарватер.
С пользой, одним словом путешествовали. У Михаила пополнение в семействе. Жена родила в роддоме, как и все женщины Вершилова, только все в основном одного ребятёнка родят, а у него сразу тройня получилась. Малюсенькие, правда, но жену долго не выпускали из этой женской больницы и трое мальчонок подросли. А теперь он уплыл на два-три месяца, вернётся, уже ползать вовсю будут.
В этом годе к сродственникам на Урал за кедровыми орехами другие пошли. Тимоху Сытина Пётр Дмитриевич отправил. Молодой парень. Сержант. Пусть учится молодёжь на деревянных кораблях. А у него вон теперь железный и команда поболе. Да и задание ответственное, это не орешков привезтибезопасную навигацию на Волге организовать.
Кроме этого главного задания было и ещё всяких разных полно. Одно тоже важное. Шалят ещё по берегам и наши казаки, и калмыки, и другие всякие степняки. Не оставляют своё кровавое ремесло. Бороться с ними Бурдакову не надо. На следующий год будет организовано десяток экспедиций по зачистке Волги. Михаилу же надо расспросить всех, кто в городках вдоль реки проживает, что у них с разбойниками-пиратами. Когда нападают, сколько человек в шайке этой. Кто главный. Разведка.
Вот выполнит он поручение князя Пожарского, а специальные отряда по весне пройдутся вдоль реки и порядок наведут.
Торговать надо, а не воевать.
Глава 23
Событие шестьдесят пятое
Княжич Чепкун Разгильдеев тронулся в путь на своих корабликах ещё в начале апреля. Море штормило. Не так чтоб волны стеной, но всё же приятного мало. Когда скатываешься с волны, то получается, что и перед тобой стена воды и позади такая же. А ну как не вскарабкается судёнышко на кручу эту? Захлестнёт водой холодной да горькой и всё, сгинешь. Но вот неожиданно корабль вздымался вверх, и тогда видно становится, что всё море в таких буграх да ямах. И опять желудок подступал к горлу, да и выплёскивал из себя всё содержимое. Успеть бы только до борта добежать. А в маленький трюм уйти, так и совсем страшно, здесь хоть видишь, как судно вверх, к свету, карабкается, а там только падения в бездну ощущаешь. Нет, лучше на воздухе. К тому же легче чуть. Ляжешь, и мутит мгновенно, а тут хоть перерывы есть.
Когда совсем Чепкун отчаялся, на третий день, заорали на носу. «Земля»!!!
Ну, слава Богу. Не дал Всевышний душе пропасть в морской пучине без захоронения. Моряки вон говорят, что в чаек души погибших моряков вселяются. Может, и брехня, а только ведь без погребения, без отпевания священником, как душа в рай попадёт, точно заблудится и влетит в ближайшее живое существо, а что тут есть кроме чаек. Да и ведут себя эти птицы странно, как завидят корабль, так и носятся вокруг, кричат, своими противными голосами. Хохочут словно над теми, кто ещё крыльев не приобрёл. Зовут, полетели, мол, с нами.
Нижний Яицкий городок или Гурьев уже от зимы проснулся. Ловили рыбу, коптили её. Торговали с пришедшими из степи купцами. Рыбы полно. Хлеба маловато. Теперь легче будет. Полных три корабля зерна привёз Чепкун.
Кузьма Погожев, что с двумя кораблями остался зимовать на Яике обрадовался возвращению своих. Пообнимались, выпили на всех бочонок мёда, пришлось-то по нескольку глотков, и тронулись вверх по Яику. Долгий путь впереди. Что там за Верхним Яицким городком толком и не знает никто. Степь. От края и до края. А что за степью. Да, ничего, снова степь на тысячи километров. А в ней сотни диких кочевых народов, что вечно воюют между собой, за место в этой степи, за скудную добычу в несколько овец, да несколько коней.
Экспедицию опять решили разделить. Кузьма с португальским картографом Вашкой Риберу, прозванным Ивашкой Рябым, на одной лодье, с собранной отборной командой, поднимается вверх по Яику до второго Яицкого городка. Места знакомые, карты составлены. По прибытию и небольшого отдыха кораблик идёт не спеша дальше и карту составляет. Там ведь нужно и расстояние мерять и на листки всё это зарисовывать. Основной же состав экспедиции, все четыре судёнышка вскоре должны Кузьму догнать. Нормальный план. Их, конечно, на обратном пути несколько раз обстреляли из луков какие-то степняки, но получив в ответ залп из мушкетов, с гиканьем и свистом уносились к себе в степь. Потеряв убитыми половину.
Река Яик за зиму ничуть не переменилась, как петляла в прошлом году, так и в этом продолжала петлять. Опять проплывёшь вверх чуть не полдня, а смотришь, оказываешься всего в сотне метров от места, где проходили утром. Если бы вынесли лодью, да перетащили посуху, то быстрее бы точно получилось. Ну, это так Погожев бурчал про себя. Гружёную-то лодью не шибко пронесёшь двести метров. А если разгружать, да снова загружать, то и не будет выгоды во времени. Так и плыли, как и в прошлый раз. И опять их один раз попытались с берега степняки стрелами закидать, затаились в камышах. А Кузьма учуял, лошадь всхрапнула. Приготовились и только первые стрелы вылетели из прошлогоднего камыша, как казаки всем бортом залп дали. Попали в кого-то уж точно, там завизжали, завыли, и больше играться со стрелками своими не решились.
Весной плыть всё же было легче. Яик запомнился перекатами. Иногда за день приходилось по три четыре раза выбираться из лодьи и перетаскивать её через мель. Теперь по половодью это совсем редко встречалось. Иногда за целый день ни одного переката. И берега снова были пустынны. Ни башкир, ни ногаев, ни каких либо других степняков не было видно. Теперь зато была твёрдая уверенность, что в пяти сотнях вёрст на север есть этот самый Верхний Яицкий городок.
Плыть, вообще, было не в пример легче. Одолевшая их в прошлую осень мошка ещё не пробудилось, а то ведь тогда все лица в кровь расчесали, вдохнуть нельзя было, чтобы не проглотить несколько мошек.
Прибыли, вон он полуостров, образованным рекой Яик и её довольно полноводным притоком Чаган, А вон и городок, что огорожен вполне себе высоким валом из земли вперемешку с каменюками большими и даже ров неглубокий вырыт. Крепость! Их ждали. Видно разведка донесла, что вверх по реке кораблик идёт. Ну, и обещали ведь по весне вернутьсяхлебушка привезти.
На пригорке стояла бочка с брагой хмельной и на траве весенней зелёной были расстелены рушники, скатёрки, даже ковры лежали. Погуляли. Послушали новостей друг у друга.
- А как вы-то сюда перебрались, есть ли карта какая,спросил Кузьма.
Богдан Барабоша за зиму сдал. Да и лет-то не мало атаману. Далеко за полсотню, раз участвовал в походе в 1584 году, когда несколько сотен донских и волжских казаков захватила земли Ногайской Орды вдоль реки Яик. Там шестнадцать лет, да тут двадцать пять. А ведь уже атаманом был Богдан.
- Мы шли вдоль реки Камелик, так её местные называли. Долгонько. Уже и не скажу сколь. Потом на нас напали ногайцы, и мы повернули на юг, а вскоре вот сюда и вышли.
- И далече до той реки?полюбопытствовал Кузьма.
- Вёрст тридцать, может чуть поболе, мы в ту сторону редко ходим, там кочевий нет.
- И можно по реке этой Камелик до Волги доплыть?
- Ну, сначала-то ручеёк, долгонько. А вот потом нормальная река, на таких судах, как у вас вполне идти можно.
Кузьма рассказал про этот разговор Ивашке Рябомукартографу. Зря ведь, ей богу. Тот упёрся, тридцать вёрст ерунда, нужно обязательно этот путь на карту нанести. Ну, а что, может и прав испанский картограф. Попросили у Богдана проводника, тот в благодарность за привезённый хлебушек тоже расщедрился и лошадей выделил и десяток провожатых. Два дня туда, да два дня назад, чтобы на ручеёк посмотреть. А с другой стороны, их ведь послали карты составлять. Так найденный путь из Волги к реке Яик разве не важная новость.
Вернулись как раз к прибытию Чепкуна с остальным отрядом. Отдохнули денёк и вновь в путь. Яик почти сразу свернул на восток, и петлять ещё больше стал. Плывёшь целый день, а Ивашка потом и говорит на привале прошли десять километров ваших. Да, что же это такое. Почти три недели так-то плыли то вверх, то вниз, по нарисованной гишпанцем картинке. А вот когда река снова пошла на север, то и прямее сразу стала. Ничего, доберёмся, найдём эту гору Магнитную.
Событие шестьдесят шестое
Фома Кантакузин бывший посол Блистательной Порты в Московии уже год жил в Вершилово. Сам Фома был православным греком«фанариотом», то есть византийцем и официально считался потомком императоров Второго Рима (Константинополя).
Две его дочери Феодора и Елена были грамотными. Они умели писать и читать на двух языках: греческом и турецком. Даже счёт им преподали. Для девочек это и так был перебор. Однако Фома сыновей не имел и решил, что лишним не будет, станут ему, потом помогать, письмо составить али челобитную написать.
В Вершилово по приезду отправили всех в карантин, обследовали и ничего страшного не нашли. Баня для грека и жителя Стамбула экзотикой тоже не была. Выше температура, не смертельно. После карантина Фоме выделили терем в несколько отдельно от самого Вершилова стоящем поселении для учёных. С ним встретился Михаэль МёстлинПрезидент Академии и учинил настоящий допрос с целью выведать, а какими такими знаниями обладает новое приобретение князя Пожарского. Разочаровался немчин. Ни математикой, ни астрономией, ни даже алхимией Фома не занимался.
- Зачем же тебя пригласил Пётр Дмитриевич?приставучий же немец.
Фома о том, что Пётр хочет обженить его младшую дочь Елену со своим меньшим братом Иваном говорить не стал. Ни к чему это учёному знать, это не наука, а политика. Нужно будет ему узнать об этом, вот вернётся Пётр Дмитриевич с польского похода, тогда и скажет.
- Князь Пожарский хотел, чтобы я передал знания о жизни Турецкой империи об обычаях Стамбула, о всяких подводных течениях и интригах в Блистательной Порте и во дворце самого султана,осторожно проговорил Фома.
- А насколько хорошо, ты грек знаешь греческий язык и турецкий?
- Оба языка я знаю. Могу, и писать, и читать, и даже стихи составлять.Надо сказать, что разговаривали они с помощью толмача монаха, что знал, и немецкий, и греческий.
- Хорошо, Фома Кантакузин, я принимаю тебя в Академию. Будешь преподавать тем, кого отправит к тебе Пётр Дмитриевич турецкий язык, учителей греческого у нас хватает, но может и знание этого языка пригодится. Что же до прочих твоих знаний, то пусть князь сам разбирается, кого и чему ты будешь учить. Сам же учи русский язык, а с октября и дети и ты пойдёте в школу. Попробуй пока девочек хоть немного русскому научить, у тебя три месяца есть много успеть можно. Им же легче в первом классе будет.
- Может, и учителя посоветуешь, почтенный Михаэль?
Посоветовал, стал ходить к ним парнишка увечный, его монахи привезли из Киево-Печорской лавры. Он владел и греческим и латынью и русским. Хроменький был.
Жизнь в Вершилово от его Стамбульской сильно отличалась. Здесь всё открыто. Ходи куда хочешь, занимайся, чем можешь. И никто на тебя пальцем не показывает. Даже дочери могли в одиночку по улицам ходить ис однолетками играть. В Блистательной порте же всего нужно бояться, написал кто-то ложный донос на его дядю Михаила Шейтаноглу Кантакузина и его вместе с братомотцом ФомыАндроником казнили в Фанаре в 1595 году. Фома тогда ещё молодым совсем был.
Дядя был очень богат. Он имел монополии на меховую торговлю с Москвой, одна только которая приносила ему годовой доход в 60 000 дукатов. Так кроме того ещё и владел прибыльной монополией на соледобычу в Анхи́але. Позавидовали, оболгали. Раз, и нет головы.
Совсем уж ангелами русских тоже считать нельзя. Одни их казаки чего стоят. Среди людей, что сопровождали Фому с семейством в Вершилово, был и один турок. Он, думал, что Кантакузин посол и напросился сопровождать его до Москвы. Сложное дело было там у него. Сыновей хотел из плена вызволить.
По прибытии в Вершилово занесли его в списки, как «турченин» Гаджи Муглы Терсень«ареиз». Фома ещё в бытность свою послом заметил, что в Москве умышленно коверкают иностранные имена и другие слова. Понять, зачем это делается, ни тогда, ни сейчас бывший посол не мог. «Ареиз»это так писцы Посольского приказа записали турецкое «рейс», что переводится как «корабельщик», а в Вершилово звучало бы как «капитан». Чем «ареиз» лучше «рейса», тем, что произносить сложнее? Почему «турченин», а не турок? Да, бог с ними с писцами. Гаджи Муглы такую историю Фоме поведал, когда в сопровождающие напрашивался.
Едет он разыскивать своих сыновейих захватили донские казаки во время морского набега. Действительно, Фома сам этим делом занимался, несмотря на прямой запрет царя, чтоб «турского салтана не задиралися, и на море не ходили»донские атаманы отправились в ежегодный морской набег. У берегов Крыма они разорили город Гёзлев (будущую Евпаторию), а потом, объединившись разбойниками из Запорожской Сечи, и отправились к противоположному берегу Чёрного моря, грабить Трапезунд. Пограбили они портовый город знатно, хоть и сами понесли потери. На обратном пути совместная казачья флотилия захватила у берегов османской империи немало турецких торговых судов. Именно у Трапезунда в казачий полон и угодили малолетние сыновья «корабельщика Гаджи Муглы», которых русские записали как «Садий да Агмут».
Деньги купца и связи Фомы в Посольском приказе помогли к приезду князя Пожарского выяснить лишь то, что на Дону его сыновей купил «московский торговый человек» Фёдор Цыплятников. Турок подал официальную челобитную через Посольский приказ о розыске сыновей. Дело, однако, повёл Разрядный приказ в коем бывший посол и не знал никого.