Еще я подумал о том, что фактически нахожусь в чужом доме и меня могут вышвырнуть отсюда в любой момент. Если бы не знакомство со знаменитым полководцем, я бы сам давно ушел отсюда.
Стукнула дверь, в комнату вошли несколько человек, судя по голосам, не меньше двоих. Это что же здесь, целый консилиум собрался? Лекари подошли к моей кровати, я слышал их осторожное дыхание.
Как сегодня его здоровье? спросил один из посетителей, судя по легкому акценту и одышке, человек пожилой и иноземный. Он спит?
Прикорнул маленько-ж, пробасил Прохор. Всю ночь не спали, маялись. Только-ж под утро задремали. Вы уж того, потише, господа хорошие. Устал батюшка наш.
Давайте осмотрим его во сне? предложил другой лекарь, чуть моложе по голосу, но тоже слышно, что не юнец. Постараемся не разбудить.
Вот ведь энтузиаст каков! Готов потревожить спящего старика ради исполнения врачебного долга. Я замер, ожидая их решения.
Почему бы и нет? помедлив, ответил первый доктор. Мы осторожно. Меня тревожат его гнойники, хочу проверить, как там воспаление.
Вы бы не трогали его, господа, попросил Прохор. Человек он же чуткий, спросонья может шашкой рубануть.
Шашкой? переспросил тот, что моложе. Полно вам сочинять, Прохор. Александр Васильевич никогда никого не обидит.
Воля ваша-ж, мое дело предупредить, сказал камердинер и наверное, пожал плечами, снимая с себя всю ответственность за дальнейшее.
Осторожные руки хотели стянуть шинель с моей головы, но я вцепился в нее и не отпускал. Тогда, после короткой заминки, доктора предприняли новую атаку, но уже снизу, открыв мои ноги. Затем они замолчали.
Что это за одежда? спросил старый после непродолжительной паузы. Во что вы его нарядили? Разве император разрешил карнавал?
Видимо, мои джинсы и туфли привели их в состояние легкого ступора. Я продолжал лежать без движения.
Послушайте, вы нам что, голову морочите? громко спросил тот, что помоложе. Это же не Александр Васильевич. У него не могут быть такие огромные ноги. Кто это такой, позвольте узнать?
Мое инкогнито раскрыли и я откинул шинель, явив разгневанным целителям свой божественный лик. Доктора и в двадцать первом веке не любят, когда с ними устраивают шутки, а уж в те времена и подавно не выносили пранков. Передо мной предстали двое нахмуренных господ с толстыми чемоданчиками в руках. На их лицах даже сквозь обильную пудру проступала покрасневшая от злости кожа.
Я встал и учтиво поклонился, отметив про себя, что стоило угодить в девятнадцатый век, как мои манеры сильно улучшились.
Прошу прощения господа за небольшую забаву, сказал я. Это мы сделали, чтобы повеселить Александра Васильевича. Ему, как вы знаете, поднятие духа не помешало бы.
Тот, что постарше, едва заметно улыбнулся. Он был тучным, но не толстым, в пределах, так сказать, нормы. Росту немаленького, руки и ноги короткие и цепкие. Полосы длинные и курчавые, впрочем, приглядевшись, я не мог понять, парик это или нет. На лице тоже довольно-таки хватало мяса: толстые губы и нос, глаза маленькие, веки набрякшие от недосыпаний. Сразу видно работящего человека.
Зато второй пылал негодованием. Высокий, долговязый, как фонарный столб, длинные тонкие пальцы нетерпеливо подрагивали. Кожа белая-пребелая, видать, сильно злоупотреблял пудрой. Лицо вполне заурядное, нос картошкой, губы сжаты в злую линию.
Оставьте увеселения для балагана, крикнул он. А здесь люди пришли не развлекаться, а лечить больного. Что за безответственное отношение?
Я надеялся, что он не вызовет меня на дуэль за невинную шутку и старался не расхохотаться. Чтобы разрядить обстановку и напомнить, для чего мы здесь собрались, я сказал:
Мы не хотели никого обидеть, господа. Немного озорничали, чтобы потешить князя.
С кем имею честь, кстати? осведомился доктор постарше. Если я не ошибался, он уже давно лечил Суворова и успел привыкнуть к его выходкам.
Я снова учтиво поклонился.
Меня зовут Виктор Стоиков, я знакомый Александра Васильевича.
Вы, наверное, его боевой товарищ? с улыбкой спросил врач. Он, наверное, говорил обо мне? Я Мельхиор Адам Векард, лейб-медик императорского величества.
Ага, из немцев, я же говорил, сразу видно трудоголика. Я помнил из истории, что в свое время Екатерина Великая вызвала из Европы много образованных людей. Наверняка и этот эмигрант наверняка приехал еще в те давние годы.
Я по части рифмоплетства, сказал я доверительно, словно бы извиняясь, что занимаюсь такой ерундой. Собираю, знаете ли, лучшие образчики искусства.
Ну, конечно, за невозможностью сражаться на поле битвы, князь ринулся брать литературные крепости и бастионы, сказал Векард.
Его коллега поджал губы еще больше и стараясь сдерживаться, сообщил:
Армейский штаб-лекарь Николай Андреевич Гениш. Все же вынужден сообщить, что эта шутка несколько превосходит известные границы.
Ишь ты, мы же тебе не коровью лепешку в чемоданчик подсунули, чего так кипятиться?
Где же Александр Васильевич? спросил Векард, оглядываясь и задержал взгляд на груде покрывал на диване. Я смотрю, наше лечение совсем ему опротивело, раз уж он нам здоровых парней вместо себя подсовывает.
Все посмотрели на диван и Суворов, почувствовав это, выглянул из-под покрывала. Голубые глаза весело блестели.
Как прикажете, ваше сиятельство? спросил Гениш. Останетесь на диване или ляжете в постель? Мы должны осмотреть вас, уж не обессудьте.
Ладно, мучайте прямо здесь, соизволил согласиться полководец. Очень уж удобно тут лежать.
Врачи подошли к больному и начали осматривать. Я деликатно отошел к окну и поглядел на церковь неподалеку. В воздухе, хлопая крыльями, летали белые и серые голуби. За спиной доктора вполголоса обменивались замечаниями по поводу состояния полководца.
Небольшое кровопускание и клизма, авторитетно сказал Векард. Видите, как уменьшилась опухоль после того, как я стал применять кровопускание, препараты для изгнания мочи, вызывающие потение и слабительные?
Мне кажется, большее воздействие оказали целебные мази, которые я назначил, осторожно возразил Гениш. Сироп из апельсиновых корочек с добавлением мяты и солями винного камня производит прямо-таки чудодейственный эффект. Я поднимал с его помощью самых безнадежных больных.
Юноша, лучше применять проверенные методы лечения, мягко пожурил Мельхиор. Клизма ставится при наличии «избыточной жидкости» или так называемого «humor» в теле. Еще со времен Античности установлено, что тело человека состоит из четырех типов жидкостикрови, желтой желчи, флегмы сиречь слизи и черной желчи. Избыток какой-либо из них и вызывает недуги.
Это все верно, коллега, но медицина не стоит на месте и мы уже не можем лечить также, как и во времена Аристотеля, стоял на своем Николай Андреевич. Я бы рекомендовал обтираться розовой водой с очищенной серой и спиртовой настойкой лаванды.
Спирт это-ж чтожешь, водка что ли? заинтересовался Прохор, но медики, увлеченные спором, ему не ответили.
Все так называемые новейшие разработки суть переработка старых, проверенных способов лечения, слегка презрительно заметил Векард. Многие просто берут старые рецепты, переписывают их по-своему и готово, выдают за новый продукт. Что касается целебных мазей, то ими пользовались еще египтяне.
Господа, что в итоге делать мне? спросил Суворов.
Я думаю, нам с коллегой надо назначить консилиум и согласовать наши методы лечения, сказал Гениш.
Обернувшись, я увидел, что врачи смотрят друг на друга с плохо скрываемой неприязнью.
Господа, может быть, вы позволите попробовать лечение ржаным хлебом? спросил я и все повернулись в мою сторону, только сейчас вспомнив о моем ничтожном существовании.
Это как? спросил Гениш.
Что вы имеете ввиду, молодой человек? поинтересовался Векард.
А Суворов ничего не сказал, просто блестел вопросительно голубыми глазами.
Я пожал плечами, будто говоря о чем-то обыкновенном. Впрочем, то, что я предлагал, действительно было самым обыденным способом исцеления.
Нужно взять обычный, только что испеченный, ржаной хлеб, сказал я. Хорошенько его посолить и прожевать. Затем вместе с солью разложить толстым слоем на болячку и перевязать.
И все? спросил Гениш.
Я кивнул.
И все. Можно еще использовать баранью или говяжью печень. Там немножко другой способ.
Прославленные светила медицины с минуту молчали, затем переглянулись и захохотали. Гениш буквально согнулся от смеха, а у Векарда тряслись щеки. Прохор тоже ухмыльнулся и погладил густые усы. Суворов жизнерадостно улыбнулся.
Посмеявшись от души, доктора вытерли слезы и обмахнулись платочками.
Ох, давно я так не развлекался, с придыханием сказал Мельхиор. Весело у вас, ваше сиятельство, позвольте заглядывать к вам почаще, чтобы спасаться от хандры и меланхолии.
Слушайте, ржаной хлеб и баранью печенку в пережеванном виде лучше отправлять в рот, а не на больное место, заметил Николай Андреевич, все еще улыбаясь. Вам не кажется, что это бездумная трата провизии?
Я смущенно ответил:
Думаю, в нашей ситуации лучше использовать любую возможность выздоровления.
Доктора мгновенно перестали улыбаться и посерьезнели. Прохор встревоженно кашлянул и только Суворов продолжал глядеть на меня.
Что такое вы несете? злобно прошипел Гениш, а Векард подошел ближе, крепко схватил меня за локоть и потащил вон из комнаты.
Выйдя на лестницу, он отвел меня к окну, убедился, что вокруг никто не подслушивает и сурово спросил:
Вы отдаете себе отчет, милостивый государь, в том, что вы только что сказали?
Это что же получается, они не знали о том, что их знаменитый пациент может умереть от болезни? Или, что еще хуже, знали, но намеренно скрывали? Во всяком случае, они тоже меня достали со своим профессиональным высокомерием и я не собирался с ними церемониться.
Я тоже оглянулся по сторонам и ответил:
Я-то вполне понимаю, что говорю. А вот вы, именитые доктора, знаете о том, что Александр Васильевич умрет уже через месяц?
Векард чуть отодвинулся от меня и затаил дыхание. Я продолжал смотреть ему в глаза. Нет, они прекрасно понимали, что полководец медленно умирает в своей постели и молчали об этом, ломая перед ним трагикомедию бесполезного лечения.
Мы не обсуждаем с посторонними методы лечения, сухо сказал Векард. И стараемся не давать никаких прогнозов на выздоровление. В каждом случае все происходит по-разному.
В этом случае не будет никаких выздоровлений, жестко сказал я. Суворов умрет от гангрены и воспаления ран. И вы отлично об этом знаете.
Это ваша точка зрения, милостивый государь, ответил Векард. Вы вольны рассуждать, как вам заблагорассудится. Мы же, лечащие врачи, не имеем права ни обнадеживать, ни печалить больного.
Хлопнула дверь, из комнаты Суворова вышел Гениш.
Чего с ним церемониться? спросил он, подходя к нам. Вы понимаете, что вы там наговорили, сударь?
Он прекрасно все понимает, ответил Векард за меня. И знает даже больше, чем мы, будто прибыл из будущего.
Тогда пусть тащиться обратно и не мешает нам лечить пациента своими унылыми и дурацкими рассуждениями, продолжал злиться Гениш, пристально глядя на меня. Если на то пошло, самый тяжелый кризис в состоянии Александра Васильевича возник после того, как он снова попал в немилость у царя. Если вы такой всезнайка, идите к его императорскому величеству и попросите его простить князя. Может, тогда Александр Васильевич воспрянет духом и справится с болезнью?
Я подумаю о вашем предложении, ответил я.
Доктора холодно откланялись и зашли в комнату попрощаться с Суворовым. Затем вышли и уехали, так и не договорившись о методах лечения.
Хвостов уехал по делам, его супруга, племянница полководца, тоже отправилась нанести визит знакомым. Прохор сообщил, что Суворов заснул, но настоятельно просил меня остаться. Ему надо было о чем-то поговорить со мной.
Идти мне было некуда и я, естественно, остался. Спустился на первый этаж, пообедал и прилег отдохнуть на кушетке. Интересно, что случилось с моим креслом, так и стоит посреди улицы? Нет, скорее всего, уже приделали ноги и утащили.
Чем больше я находился в прошлом, тем больше убеждался, что все это не виртуальная симуляция, а настоящая реальность. По большому счету, я всегда верил в экстрасенсов, инопланетян и путешествия во времени, поэтому не исключал возможность попадания в прошлое. Правда, я полагал, что это происходит немного другим способом, вроде того, что ты заходишь в капсулу времени, набираешь дату, куда хочешь попасть и вокруг сверкают ослепительные вспышки. Потом я вспомнил, что случайно набрал дату «1800» на Э-приборе, когда передавал Кеше. Значит, догадался я, поэтому я и очутился в 1800-м году.
Я сидел и гадал, действительно ли Э-прибор перенес меня в прошлое, когда зашел Прохор и сообщил:
Их сиятство зовут-ж. У вас есть время для беседы?
У меня полно времени, еще целых два столетия, рассеянно ответил я и последовал за камердинером.
Суворов лежал на своей постели и я снова поразился мертвенной бледности его лица и отметил, как обострились скулы. Полководец открыл глаза и указал мне на кресло возле кровати. Я сел и Суворов тихо попросил:
Прочитай еще стихи, Витя. Единственная у меня осталась отрада для души, так это поэзия. Видишь, никто не заходит ко мне. Позабыли все старика, боятся гнева монаршего.
Александр Васильевич, сказал я, волнуясь. Вы должны знать, что останетесь в веках и ваше имя будет почитаться потомками. В вашу честь учредят орден и будут выдавать его за боевые заслуги перед отечеством. Ваши славные победы будут вдохновлять будущие поколения на воинские подвиги.
Суворов чуть улыбнулся. Как и любому человеку, ему было приятно слышать, что он оставил свой след в истории.
Что значит немилость императора, которому к тому же осталось немного жить, перед вашей грядущей славой в веках? продолжил я, не заметив, что сболтнул лишнего.
Суворов нахмурился и перебил меня:
Что значит: «осталось немного жить»? Ты о чем это?
Это я так, к слову пришлось, попытался я дать задний ход, но не тут-то было.
Слушай, Витя, ты странный парень, сказал Суворов. Явился не вестимо откуда, в немыслимых одежах, делаешь подозрительные оговорки. Это не тебя Тайная экспедиция потеряла, весь день ищет?
Я опустил голову и подумал, что не будет ничего страшного, если я признаюсь князю о своей истинной натуре. Все равно, он через месяц покинет этот мир, ничего от моей откровенности не изменится.
Ваше сиятельство, сказал я. Сейчас я вам расскажу стихи, которые написал очень талантливый поэт. Это стихи о том, что произойдет в недавнем будущем.
Да, гениальные поэты всегда немножко пророки, согласился Суворов. Давай, читай.
Я с полминуты вспоминал слова и начал читать:
Скажи-ка, дядя, ведь недаром,
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Полководец с самых первых строк слушал меня, нахмурив брови. Лицо его становилось все угрюмей. Он не дослушал до конца и выпрямившись на постели, закричал:
Помилуй бог, да ты бредишь, голубчик! Что значит: «Не будь на то господня воля, не отдали б Москвы»! Француз у наших ворот, как Аннибал у стен Рима? Да слыхано ли такое во всем белом свете?
Александр Васильевич, извините, ответил я. Но эти стихи написаны в 1837 году поэтом Лермонтовым. Он родился в 1814 году, через два года после Отечественной войны с Наполеоном, вторгшимся в Россию и захватившим Москву.
Да у тебя горячка, мой милый! воскликнул Суворов, вглядываясь в мое лицо. Я же говорю, ты бредишь. Вот уж где истинный больной.
Я покачал головой.
Нет, Александр Васильевич. По странному стечению обстоятельств я прибыл сюда из будущего, из двадцать первого века. Я учитель истории и прекрасно знаю все, что произойдет после вашей смерти в мае этого года. Если хотите, могу рассказать.
Известие о своей смерти Суворов встретил мужественно. Впрочем, возможно, что он не поверил мне до конца и считал сумасшедшим.
Моей смерти? переспросил он. Так скоро? Слушай, если ты все выдумываешь, то очень складно. Расскажи мне все свои сказки, я с удовольствием тебя послушаю. То, что Бонапарт когда-нибудь придет к нам, я и не сомневался, слишком уж силен мальчик. Но отдать ему Москву! Как можно допустить такое! А Петербург?
Петербург он не тронет, ответил я. Ценой больших потерь и с божьей помощью мы в конце концов его победили. Против Наполеона назначали разных командующих, но основную схватку выдержал фельдмаршал Кутузов, он же привел нас к победе.