Умоляю, перестань! не разжимая губ, взмолился Алексей, зная манеру своего товарища все вышучивать, самому оставаясь невозмутимым.
Главком тем временем обратился к собравшимся с кратким напутствием. Похоже, он действительно не совсем оправился от болезни, а может, просто устал, во всяком случае, голос его был тускл и невыразителен.
Я надеюсь, что когда вас призову, вы и в деле окажетесь такими молодцами, а где и когда, я и сам не знаю.
Господа-офицеры сочли этот спич похвалой и закричали: «ура!» А через секунду к ним присоединился и весь полк.
Походу, нам речь не толкнут, заметил Дмитрий, но его товарищи в этот момент громко приветствовали своего главнокомандующего и не расслышали.
Вернувшись к ротам, офицеры встали во главе их, и тогда полковник Буссе принялся командовать:
К церемониальному маршу, поротно, шагом арш!
Ничто так не услаждает сердце воинского начальника в России, как торжественный марш подчиненных ему войск. Мерная поступь солдат, заставляющая дрожать землю, наполняет его гордостью, а безукоризненно ровные колонны радуют глаз. Болховцы, конечно, оправдали надежды великого князя и прошли просто образцово. Но боже, что это был за марш! Если первая рота шла еще по более-менее крепкой земле, то следующие за ней так ее размесили, что вторая рота шла уже по щиколотку, а третьяпо колено в грязи. Тем не менее полк шел бодро и молодцевато, разбрызгивая сапогами жидкую землю, так что даже великий князь нашел в себе силы улыбнуться и милостиво кивнуть своим чудо-богатырям.
В конце колонны двигалось несколько обозных транспортов, и в том числе лазаретная линейка, рядом с которой невозмутимо гарцевал верхом полковой священник отец Григорий. Вид у батюшки при этом был такой бравый, что Николай Николаевич удостоил его отдельной похвалы.
Едва последовала команда «стой!», Будищев огляделся и едва не фыркнул от смеха. От блестящего вида солдат, какими они явились на смотр, мало что осталось. Он и его товарищи были с головы до ног забрызганы грязью, так что казалось, идут не военные, а какие-то ожившие глиняные статуи. «Големы», вспомнил он их название.
Шматов, етить тебя через коромысло! раздалась ругань Хитрова. А где твои сапоги?
Соскочили, господин ефрейтор, отрапортовал в ответ незадачливый Федька.
Голова у тебя не отскочила?
Никак нет!
Эхма, с горечью протянул Дмитрий, такую возможность войну выиграть упустили!
О чем ты? удивленно спросил его Алексей.
Если бы турки нас сейчас увидали, то либо от страха разбежались, либо от смеха померли, под всеобщие смешки ответил ему приятель.
Разговорчики, раздался грозный рык фельдфебеля, и все стихло, только смешливый Штерн продолжал беззвучно хохотать.
Интересные события в таком захолустье, как Бердичев, происходят далеко не каждый день. Поэтому торжественный смотр, проводимый великим князем, вызвал немалый интерес во всех слоях здешнего общества. Крыши всех близлежащих домов были просто усеяны местными жителями, в основном, конечно, мальчишками. Однако и более солидные люди проявили вполне извинительное в данном случае любопытство и рассматривали происходящее из окон или экипажей, чтобы потом еще долго обсуждать увиденное.
В трактире пана Соломона тоже все разговоры вертелись вокруг смотра и приезда великого князя. Завсегдатаи горячо обсуждали увиденное, и гадали, к чему это может привести. Все присутствующие сходились во мнении, что будет война, и расходились лишь в том, примут ли в ней участие великие державы.
Точно вам говорю, что в военные действия непременно вступит Италия! разорялся один низкорослый тип, все лицо которого сплошь заросло черными курчавыми волосами.
Зачем это макаронникам? пожимал плечами другой. Вот Австро-Венгрия, этода!
Да за тем, что Кавурэто голова!
А Андраши, по-вашему, это не голова?
Тьфу на вашего Андраши и на Франца-Иосифа вместе с ним!
Чего это он мой? К тому же ваш Виктор-Эммануил ничуть не лучше!
Пан Соломон обычно любил такие разговоры, но сейчас отмалчивался. К тому же в его заведение заглянул сам пан Борух, а таких гостей он всегда обслуживал сам. Сказать по правде, такому солидному господину, как пан Борух, совсем не пристало появляться в подобных трактирах, но он привык заходить сюда еще в молодости, когда был вовсе не таким богатым и важным.
Что-то у вас совсем не веселое лицо, мой друг, спросил он у хозяина после обмена приветствиями. Вы, может, не здоровы?
Нет, слава богу, достопочтенный.
Дела идут плохо?
Грех жаловаться, пан Борух. Все же прибытие Болховского полка весьма оживило торговлю. Я слышал, вы тоже заработали немножко пенензов?
Совсем немного, пан Соломон.
Конечно-конечно! Но говоря по чести, я жду не дождусь, когда же они уйдут в поход.
Отчего так?
Не берите в голову, пан Борух. Просто у меня остались от этих солдат неприятные воспоминания.
Понимаю, покачал головой старый еврей, они верно что-то сломали или испортили?
Ах, если бы!
Тогда украли?
Ну что вы, я сам им все отдал.
Как же так?
Ой вэй, это очень печальная история, достопочтенный! Меня обманули как последнего шлемиля.
Что вы говорите? И как же это произошло?
Все из-за моей доброты, пан Борух. Сюда как-то пришли русские солдаты, и один из них стал рассказывать, что ищет семью своего другаеврея. Дескать, он умер и просил передать последнее прости его матери.
Да что вы говорите!
Вот-вот, вы, пан Борух, улыбнулись. Расскажи мне кто-нибудь эту историю, так я бы, наверное, сам смеялся во весь голос! Но этот мошенник был так красноречив и говорил столь жалобно, что все мои посетители рыдали в три ручья, и я вместе с ними!
Не может быть!
Еще как может, достопочтенный.
И чем же все кончилось?
Чем-чем, он со своим товарищем хорошо покушал и еще лучше выпил. Не забыл прихватить кое-что с собой и был таков! А мы провожали его с таким почетом, как будто он цадик праведной жизни.
И вы больше его не видели?
Я, слава богу, нет!
А кто видел?
Он заходил в пекарню к пану Руфиму.
И что?
Да ничего, если не считать, что он нашел в его булке запеченного таракана и устроил дикий скандал!
Азохен вэй!
Вот-вот, пан Руфим тоже так сказал, когда этот молодчик ушел от него с целым мешком превосходных булок.
И что же, он обратился в полицию?
А что бы он сказал квартальному, что сам дал солдату булок, а теперь хочет их забрать?
Последние времена настали!
И не говорите
Кстати, а как звали того еврея?
Какого?
Ну, того, мать которого он хотел навестить?
А зачем вам это?
Мне просто любопытно.
Ох, пан Борух, зачем вы заставляете меня вспоминать этот позор? Ну, если вам угодно, то он назвал его как же он назвал-то его а, вот, Марк Бернес, вот как!
Как вы сказали?
Марк Бернес.
Не может быть!
Вы знаете этого человека?
Возможно, пан Соломон, возможно. Скажите, а что если он сказал не Бернес, а Барнес?
Может и так, вы же знаете, как эти гои могут исковеркать наши имена. Но какая разница?
Да так, никакой, нахмурился пан Борух и пробормотал чуть слышно: Бедная девочка, стоит ли говорить ей
Родители Николая Штерна были людьми не то чтобы богатыми, но и бедными их было назвать никак нельзя. У них был свой дом, счет в банке и небольшое поместье. Двести десятин земли, конечно, не латифундия, но, сдавая их в аренду, они имели верных шестьсот рублей в год, что вкупе с жалованьем отца позволяло с уверенностью смотреть в будущее. Единственного сына они любили и баловали, отчего он, вероятно, и вырос немного шалопаем. Его решение пойти в армию не слишком их обрадовало, но с другой стороны, желание сражаться за правое дело говорило об известной зрелости их отпрыска. Тем не менее они не оставляли его своими заботами и время от времени посылали ему денег. Так что, получив очередное извещение о переводе, Николаша ничуть не удивился.
Ну что, братцы, гуляем! радостно заявил он приятелям, засовывая извещение в карман.
Мне право неудобно, попытался отказаться Алексей, но тут же получил тычок в бок от Дмитрия.
Слышь, ты точно студентом был?
Да, удивился Лиховцев, а отчего ты спрашиваешь?
Студент, а простой истины не знаешь!
Да какой же?
На халяву и уксус сладок!
Что такое «халява», Алеша не знал, но догадаться было немудрено, и потому он попробовал возмутиться, Дмитрий, как вам не стыдно!
Стыдно у кого видно.
Браво! захохотал Штерн. Вы, мон шер, каждый раз удивляете меня своим остроумием, а это немногим удавалось.
Учитесь, пока я жив.
Обязательно. Ну, так вы со мной?
Всенепременно. Кстати, если Алешка все же откажется, меня это несильно расстроит.
Почему?
Нам больше достанется!
Учитесь, Алексей, вот здравый взгляд на мир.
Вы куда? высунулся откуда-то из-за угла Шматов.
В штаб полка, отрезал Будищев, приказ командира.
Я с тобой
Еще чего! Полковник увидит твою рожу и сразу вспомнит, кто сапоги на смотре потерял! Чего доброго на гауптвахту определит, ну и нас с тобой заодно.
Да ладно вам, Дмитрий, засмеялся Николаша, не стоит так пугать нашего друга. Тем более что в тот памятный день весьма многие лишились обуви.
Весьма многие ее потом нашли, а вот Федька свои совсем пролюбил!
Как вы сказали?
Как обычно! Серьезно говорю, не стоит его с собой брать, он нас плохому научит.
Ну чего ты, Граф! заканючил Шматов.
Право же, не выдержал Лиховцев, если в нашей компании кто-то и способен сбить человека с пути истинного, то это как раз вы!
Да, а кто меня давеча чуть в бордель не затащил?
Куда?
В публичный дом! Причем весьма низкопробный.
Но каким образом?
Граф, ну чего ты, ну ошибся я! покраснел Федька.
Кстати, а как вы определили «низкопробность»? живо заинтересовался происшествием Штерн.
Бабы страшные! И у каждой на морде лица написаноосторожно, СПИД!
Что, простите, написано? Кто спит?
Инфекция дремлет, от сифилиса до трипера!
Фу, какая гадость!
Вот именно, а этот олух царя небесного заныл, дескать, давай зайдем, никогда не видел!
И чем же закончилась сия авантюра?
Мы позорно бежали!
Ах-ха-ха, зашелся в смехе Николаша. Алексей, вы теперь как хотите, но непременно должны пойти с нами. Иначе наша нравственность может непоправимо пострадать!
Увольнение для вольноопределяющихся дело самое обычное, можно даже сказать пустяковое. В принципе, будь у них такое желание, они могли даже ночевать на съемной квартире. Так что Штерн и Лиховцев получили отпускные записки без малейшей проволочки. Что же касается Будищева и Шматова, так это совсем другое дело. Новобранцам, по здравому рассуждению, вообще ходить в увольнение не положено. Правда, Дмитрий с неразлучным Федькой уже неоднократно бывал в Бердичеве по всяким поручениям, да пару раз Галеев взял грех на душу и отпустил их. Тем паче что вернулись друзья не с пустыми руками и про своего благодетеляунтеране забыли. Но надо же, в конце концов, и честь знать!
Чего это ради, барчук, я этих двух орлов отпустить должен? хмуро спросил Северьян у пришедшего договариваться с ним Штерна.
Ну отчего же, должны, Северьян Карпович, широко улыбнулся Николаша. Я вас некоторым образом об одолжении прошу.
К вам, Николай Людвигович, я со всем почтением, однако дать увольнение Будищеву и Шматову никак не могу. Приказ штабс-капитана Гауптаникого без особого его на то распоряжения не увольнять. Вы с господином Лиховцевым у нас люди почти вольные, с вас другой спрос. К тому же его благородие еще раньше указывал вам препятствий не чинить.
Досадно, огорчился Штерн, однако спорить не стал и, пожав плечами, вышел из господского дома.
Это вы правильно решили, господин унтер-офицер, одобрительно поддакнул скрипевший в углу пером Погорелов, ишь чего удумали
Тебе заняться нечем? без малейшей приязни взглянул на писаря Северьян.
Тот тут же уткнулся в свои бумаги и какое-то время старательно выводил буквы, затем, окончив работу, посыпал написанное песком.
Готово!
Ну, наконец-то, буркнул Галеев и, забрав перебеленный писарем документ, принялся его читать.
Убедившись, что все верно, унтер отправился к ротному, а писарь, нервным движением пригладив расчесанные на пробор волосы, задумался. Затем одернул мундир и вышел наружу. Быстрым шагом он пересек всю деревню и вскоре оказался возле хаты Явора. После стычки с Будищевым Погорелов опасался здесь появляться, но сейчас пересилил свой страх и старательно осмотрел снаружи хату и двор.
Поначалу ни квартирующих солдат, ни хозяев нигде не было видно, но затем вышел Охрим и стал запрягать в телегу свою каурую лошадку. Через несколько минут «экипаж» был готов и тронулся в путь. Было четко видно, что помимо хозяина в телеге сидит четверо солдат. Рот писаря немедленно скривила мстительная усмешка, и он побежал к Хитрову. Ефрейтор встретил его не слишком любезно, однако, услышав в чем дело, сразу же переменился в лице.
Так говоришь, самовольно ушли? хищно раздувая ноздри, переспросил он.
Так точно, Василий Лукич, ушли сукины дети!
И не побоялся на патруль нарваться, паскуда.
Так ведь он грамотный. Такому ничего не стоит фальшивую увольнительную записку написать, а его приятели вольноперы могут и печать куда надо приляпать. Вот зря их благородие этих барчуков к канцелярии допускал!
Кабы ты, Степка, свое дело хорошо знал, так и не допускал бы, осклабился Хитров. Хотя, ежели их с подделанной увольнительной поймают, так еще лучше. За такое гауптвахтой не отделаешься, тут арестантскими ротами пахнет.
Вот сейчас бы перекличку и объявить!
Годи, осадил его Хитров, я с тобой уже раз поторопился, да и вляпался. Тут все умно надо сделать. Пусть подальше уйдут да в городе чуть повеселятся, чтобы их там тепленькими взяли
Это верно, это правильно, с готовностью закивал писарь, это вы, Василий Лукич, здраво рассудили.
Ты вот что, остановил его ефрейтор, скажешь тишком ротному, что Северьян их уволить не уволил, но обещал прикрыть в случае чего?
Да как же это! испугался писарь. Он ведь старший унтер!
Вот-вот, и если его не подставить, так он может и заступиться перед господином штабс-капитаном.
Боязно, с тревогой в голосе протянул Погорелов.
А за девчонкой по лесу гоняться тебе не боязно было? насмешливо спросил Хитров. Или ты думал, дурашка, никто не узнает, за что тебе Будищев рыло начистил?
Да что вы такое говорите, господин ефрейтор, лицо Степки вытянулось и стало похоже на маску. Да и не было ничего такого
Вестимо, что не было, иначе он бы тебя убил.
Не погубите, Василий Лукич, век благодарен буду!
Да ладно, чего там, не убыло бы от девки. Только смотри, чтобы все по уму на сей раз вышло!
Через пару часов по деревне побежали посыльные, собирая солдат на перекличку. В последнее время таковые проводились не слишком часто и зачастую сводились к тому, что унтера и ефрейторы отмечали своих подчиненных на месте, а потом докладывали фельдфебелю. Но на сей раз перекличку проводил сам Фищенко в присутствии подпоручика Завадского. Взяв в руки список, он громко выкрикивал фамилии и, услышав в ответ «я», отмечал ответившего крестиком.
Бородин!
Я!
Беспалый!
Я!
Будищев!
Будищев, твою мать!
Нигде не видать, господин фельдфебель!
А Шматов?
И он тоже.
Самовольная отлучка?
Видать с вольноперами ушли!
Так, может, их тоже отпустили? нахмурился Фищенко.
Никак нет, только барчуков.
Тьфу ты черт, прости Господи! Не было печали
Будем искать? с готовностью в голосе спросил Хитров.
А ты чего радуешься? вскипел фельдфебель. Твои подчиненныетвой и ответ!
Я давно докладывал, что не надежный этот Будищев!
Ладно, закончим перекличку, а то, может, еще кого нелегкая унесла.
Но не успели они продолжить, как перед ротой появились запыхавшиеся Дмитрий с Федором.
Разрешите встать в строй, господин фельдфебель?