Передай Давиду Юрьевичу от меня поклон и большое спасибо, поблагодарила она Юрия.
Десятник усмехнулся в усы, поклонился, да уехал, а Фрося с Реткой принялись кроить. Несколько часов ушло на то, чтобы всё вырезать и сметать. А после со словами «Нам отец Никон наказ дал помочь с уроком» пришли две монахини и забрали часть работы.
Через несколько часов беспрерывного шитья Ефросинья устала и отпустила Ретку погулять. Оставшись одна, она с удовольствием и до хруста в позвонках потянулась, раздумывая чем бы себя занять, как вдруг дверь в комнату отворилась, и на пороге возникла пожилая женщина: высокая, статная, красивая. Притом красивая именно по меркам будущего. Ефросинья уже успела отметить, что люди, её окружавшие, были далеки от идеала. Все рябые, веснушчатые, со следами ран и перенесенных болезней, многие без зубов или с обвисшей половиной лица. С выгоревшими на солнце волосами, с обветренными губами и сутулой спиной. Однако эта женщина не растеряла с возрастом своей стати и грации. На ней было надето темно-синее платье из очень тонкой шерсти и черный шелковый платок. Сзади стояли еще две дамы в одежде из неокрашенной серой шерсти, но тоже очень хорошей выделки.
Незнакомка несколько долгих мгновений рассматривала Фросю, потом удовлетворенно кивнула.
Ты не крестьянка из Ласково, замечание прозвучало как утверждение.
Нет, Фросе стало крайне любопытно, кто это к ней пожаловал накануне свадьбы.
Врачевать откуда умеешь?
Отец лекарем был, помедлила и добавила:Я мало что из этого знаю. Азы.
Однако не умеючи, ты сначала пасынка моего вылечила, а потом и сына.
Ефросинья сильно постаралась, чтобы та гамма удивления, что сейчас завернулась в рог внутри, не выказала себя на лице. «Мама Давида? Мачеха Юрия? Очень интересно! А ведь сотник ничего о семье не рассказывал».
Отчасти скрыть накатившие эмоции помог короткий вежливый поклон.
Здесь мне повезло. Я предположила, что это могло быть. Предположение оказалось верным и у меня имелись ингредиенты для лечения.
Да, я слышала, губы сжались в косую усмешку, мёд и молитвы.
Не только, скривилась Ефросинья. Мёд и молитвы хороши в дополнение к нормальным лекарствам.
Матушка Давида улыбнулась, прикрыв рот белой ладонью.
Вот теперь я точно уверена, что ты родственница отца Никона. Мало того, что внешне похожи. Так ещё на язык оба колкие.
Ефросинью такое предположение несколько удивило.
Мы не родственники.
Правда? Женщина, казалось, была озадачена. Тогда почему он сделал тебя своей крёстной дочерью? Дал приданное, да такое, что не каждый боярин себе позволит, к тому же, согласно сговору, твоя частьэто деревня Герасимка в семи верстах от Мурома, с мельницей и мастерскими. Я, безусловно, рада, что мой сын наконец твердо решил жениться и, как оказалось, настолько выгодно. Но меня беспокоят все те слухи и тайны, что вокруг тебя витают.
Первое мгновение Фрося решила, что ей послышалось или что она перевела сказанное неправильно, а потом пришло понимание. Ярость кипятком опалила нервы. Вот значит как! Брачный договор, приданное и собственное имущество. За дорого её, однако, купили. Пришлось закрыть глаза и выдохнуть. Не здесь, не сейчас и не при этой женщине спускать с цепи свою злость.
Я не местная. Вокруг чужаков всегда полно слухов, ответила она, тем не менее, спокойно.
Это верно, как-то грустно отозвалась женщина. Что ж, вижу, что они по большей части надуманные. Ты грамотная?
Да. Русский и латынь знаю.
Собеседница изумленно подняла бровь.
А греческий?
Фрося смутилась.
Очень плохо, к сожалению. Как-то не надо было.
На лице гостьи отразилась потрясающая гамма эмоций. От удивления до неверия. Она протянула руку к одной из дам, и та ей вложила небольшую книгу.
Взгляни.
Фрося с трепетом взяла в руки томик, раскрыла и в изумлении прочла:
«Мази госпожи Зои-Царицы[1]». Не может быть! воскликнула она в восхищении. До её времени об этом медицинском трактате дошли лишь противоречивые слухи и фотографии, сделанные с кинопленки из Флорентийской библиотеки.
Ефросинья раскрыла посредине и снова прочла:
«Об умеренности в пище, питье, сне и бодрствовании». Удивительно, она погладила пальцами страницу. А правда, что это Евпраксия Мстиславна написала?
Кто ж ещё?! усмехнулась родительница Давида. А греческий твой и вправду ужасен. Нельзя так. Пусть тебе эта книга от меня подарком будет. Отчего-то мне кажется, она тебе лепше сундуков с шелком.
Спасибо. Так и есть, Фрося прижала к себе сокровище. Мне даже нечем отблагодарить в ответ.
Женщина мягко улыбнулась.
Будь хорошей женой сыну моему. Ведь не зря же говорят «замужем». Когда за мужчиной стоит женщина и прикрывает ему спину, он это кожей чувствует, потому и отступать ему некуда. И ещё, можешь называть меня мать Фотинья. Я после смерти супруга своего, князя Юрия Владимировича, постриглась в монахини, и теперь занимаюсь переписыванием книг при Свято-Троицком монастыре
Услышанное понялось не сразу, а когда смысл сказанного достиг-таки мозга, в ушах раздается хлопок, и на несколько долгих мгновений комната наполнилась тишиной и звоном. Гостья ещё что-то рассказывала, но вокруг Ефросиньи царил пузырь безмолвия. В мыслях яркими цветами распускались воспоминания: «Давид Юрьевич из Рода Святославовичейкнязь Муромский и Пронский. Друг и соратник Всеволода Большое Гнездо. Супруга, трое детей. История еще такая красивая была, как дочь древолаза от парши вылечила и пожелала за это в жены её взять Стоп. Это что же получается?!»
Ты чего бледная такая? прорвался сквозь толщу тишины встревоженный голос матери Фотиньи.
Ефросинья подняла на неё глаза, полные ужаса и смятения. Хотелось сорваться и бежать без оглядки. Мысли путались, образы наслаивались. Паника, сумятица, страх и безысходность накатили разом. Она лишь муха в паутине времени. Марионетка, не способная на собственные решения. Кукла в руках мироздания.
Что замерли? прикрикнула монахиня на своих сопровождающих. Живо принесите воды! И аккуратно усадила сыновью невесту на кровать, присаживаясь рядом.
Ты уже понесла от Давида? спросила она хмуро.
Этот вопрос и вырвал Фросю из смерча нарастающей паники и отчаяния. Она пару раз моргнула, глубоко вдохнула и постаралась, чтобы её голос не дрожал.
Нет, я не беременна. Мы не спали вместе.
Жаль, поджала губы гостья. Тогда что?
Мне никто не сказал, что Давидкнязь, ответила Ефросинья максимально честно. Я и так замуж не очень хотела, но сейчас точно не пойду. Слишком много знаю лишнего.
Будущая свекровь как-то сразу подобралась вся, поджала в алую линию губы, нахмурила брови соболиные:
Боишься? на лицо её набежала тень. В близи было отчётливо видно, что женщина уже не молода, Правильно делаешь. Страх, пока он не перерос в панику даёт пишу для ума. Знаешь лишнее? Возможно. Знанияэто не только сила, но и огромная ответственность. Много ума на то, чтобы принять свою судьбу вслепую, не нужно, но решиться на серьезный шаг, зная и понимая, что тебя ждет впереди, вот на это требуется воля воистину княжеская. Была б ты глупой крестьянкой, коей тебя считают в Муроме, я б и говорить бы с тобой не стала. Выполнил бы Давид своё обещание перед Богом, а после как надобно стало, отпустил бы тебя в монастырь, да женился на ком велено. А так. Сама решай. Вот кошель. Здесь четыре новгородские гривны серебра. Хватит, чтоб уйти и начать жизнь как пожелаешь. Будь здрава.
Сказав это, она встала и вышла. Фрося осталась одна. Недошитое платье лежало на столе.
Что делать?
Взять деньги и сбежать или остаться и прожить хотя бы двадцать лет в мире и достатке?
Высокий статус даст много свобод, защиту, но и плата будет высока. Знать, когда умрут близкие люди, и ничего не смочь сделать, потому что всё это уже произошло и задокументировано. Удастся ли пробить резиновый щит истории и как быстро затянется пробоина бытия? Не проще ли уйти, строя свою судьбу вдалеке от исторических вихрей. Не она, так какая-то другая «Феврония» станет женой князя Давида.
Мысли, замкнутые цепью, ходили по кругу, словно заключённые. И у каждой было по гире. Несколько часов Ефросинья просидела неподвижно. Боясь хоть на что-то решиться. Отзвонили бархатным звоном колокола, созывающие на вечернюю службу. В комнату вошла Ретка и принесла ужин.
Фрося посмотрела на девочку и представила, что её нет рядом. Вот уйдет она, а ребёнок тут жить останется. И не увидятся они больше.
Снова придётся потерять людей, к которым привыкла, с которыми хорошо и интересно. Шаги не будет хитрого прищура отца Никона, бесшабашной улыбки Юры. И Давида не будет с его суровым спокойствием. А будет лишь неизвестность и открытый финал.
Нормальный, привыкший к комфорту человек, попав в сложную ситуацию, постарается найти точку опоры. Захочет создать вокруг себя уют, а не мчаться в неизвестность. Однако у всего есть цена. У неё же кредит буде в двадцать лет, и отдавать его придется детям. Кровью и железом. Удастся ли их спасти?
Бежать или остаться? Принять судьбу или идти против? А есть ли она, это самая судьба? Или это всего лишь миф, призывающий к смирению?
Что если, попав в прошлое, она уже изменила историю, и старые сюжеты потеряли актуальность? Теперь впереди лишь чистое полотно бытия? Крои, как хочешь, слово платье свадебное.
А может не стоит мыслить глобально, ворочая миры и время, а просто жить? Постараться наладить быт и урвать кусочек тихого счастья рядом с надёжным человеком. Вдруг выйдет. Уйти ведь всегда можно. В любой момент. И с каждым днем, с каждой накопленной гривной это сделать будет проще и безопасней. А дети? Так у неё ещё как минимум год гормональная контрацепция действовать должна. Время обдумать и решить будет.
Так, сменив истеричные метания на конкретные планы, Ефросинья наконец успокоилась и поужинала. А после еды вспомнила ещё одну проблему, которую ей предстоит теперь решитьотец Никон и его интриги.
Поднялась, умылась, перемотала растрепавшийся плат, отряхнула платье и пошла искать игумена.
Территория Борисоглебского монастыря была огромна. Здесь и великолепный деревянный терем, построенный еще князем Глебом Владимировичем, и чудесная воздушная церковь с куполами-луковками, и сам мужской монастырьстрогий, монументальный, суровый. Дома служителей, трапезная, хозяйственные постройки и лес, более похожий на парк.
Служба давно закончилась, и люди разошлись. Поспрашивав тех немногих, кто встретился ей на пути, Фрося направилась к небольшой часовне у северных ворот. Дверь была не заперта. Закатный солнечный свет струился сквозь окно. Женщина зашла вовнутрь и в удивлении застыла.
Фреска во всю стену поражала воображение. Ефросинья никогда не видела ничего подобного. Не представляла, что в русской живописи тринадцатого века может быть картина, наполненная композицией и динамикой.
Адам и Ева тянулись друг к другу через раскидистое дерево. Яблоня же стояла столпом, разделяя общий вид на две части. Фон в каждой половине был разный, словно за каждым из супругов остался свой мир. Адам застыл за мгновенье до взятия яблока. Ева вроде бы и предлагает плод, но возникает чувство, словно Адаму до него ни за что не дотянуться. Змей-искуситель, словно Уроборос, свернулся в ногах пары, пожирая свой хвост.
Кто мог нарисовать это чудо? За триста лет до Микеланджело?
Не правда ли, Ева удивительна? раздался за спиной голос игумена.
Ефросинья пожала плечами. Если и предположить, что ей хоть кто-то нравился из ветхозаветных персонажей, то это, пожалуй, была веселая вдовушка Юдифь, взявшая в плату за ночь голову незадачливого полководца. С Евой же у неё были свои ассоциации. Личные.
Фреска удивительна. А Ева? Что Ева? Женщина, с которой всё началось? Та, которая соблазнила мужа своего познанием добра и зла? Та, из-за которой он был изгнан из Рая? Та, которую все христианские матери поминают добрым словом во время родов?
Отец Никон покачал головой.
Да женщина, с которой всё началось. Та, с которой муж познал любовь и смог отличать благое от скверного. Та, которая открыла, что за высокими стенами Рая есть целый мир. А еще та, которая не побоялась пойти против правил.
Отец Никон, а вы знаете, что Ваше видение несколько отличается Ефросинья слегка кашлянула, от канонического?
Священник внимательно, долго, не отрываясь смотрел на Ефросинью, а после лишь плечом пожал:
Знаю. Но так как я никому не рассказываю об этом, то и меня некому обвинить в инакомыслии.
Кто художник?
Он давно умер. От чахотки. Жаль, талантливый был юноша.
Фрося нахмурилась.
Действительно жаль. Но, отец Никон, я знаю, что вы замыслили. И сразу говорюнет.
Брови игумена поползли вверх.
Что нет?
Пожалуйста. Не надо делать такое удивленное лицо. Вы мне крайне интересны как собеседник, и мы вполне бы могли стать друзьями, но плясать под Вашу дудку я не буду!
Будь добра, объясни, священник склонил голову на бок. Ему действительно было интересно.
Хорошо, вздохнула Ефросинья. Сначала вы благословляете Давида отправиться ко мне лечиться, потом убеждаете его на мне жениться, после делаете меня своей крестной дочерью, даёте за меня огромное приданное и включаете в него очень доходную часть. При этом вы мне открыто рассказали, что расстановка сил в Муроме такова, что кто бы ни женил на Давиде свою дочь, тот будет влиять на князя, только забыли указать, что князь этот отнюдь не Владимир Юрьевич.
Не стоит думать, дочь моя, жестко произнес отец Никон, что Давидэто мешок, набитый соломой, не способный на собственные решения и действия. Если бы мои интересы расходились бы с его чаяньями, то ничего бы не было.
Не надо мне рассказывать про мужские чаянья и способы их достижения, не менее холодно ответила Фрося. Я не собираюсь интриговать против мужа. Мне не нужна ваша деревня с мельницей. Я не собираюсь быть обязанной и вполне могу позаботиться о себе сама.
Я пристроил детей жить в той деревне. Младших взяли в семьи, старших в подмастерья, как бы между прочим отметил священник, когда его собеседница замолчала.
Вы обещали, что они будут учиться при монастыре! задохнулась Ефросинья.
Они и учатся. Полдня, а вторую половину делом заняты. Хочешь, класс покажу?
Фрося устало покачала головой. Привязывает её старец крепко-накрепко к Мурому. Не ведает, что пожгут деревни, порубят всех от мала до велика. Плетёт свои интриги, словно паук, и не замечает смерть-хозяйку, что замахнулась метлой.
Я не буду играть против Давида, произнесла она устало. Ни по вашей указке, ни по чьей-то другой.
Игумен сложил руки на груди, поражаясь характеру этой женщины. Какими бы ни были её изначальные мотивы, но она приняла решение и теперь не отступит. Что ж, похвально! Остальное за малым. Сделать так, чтобы они тянули канат в одну сторону, а не каждый на себя.
Фрося, не стоит видеть во мне врага. А приданное и частьэто от чистого сердца. Мне эти земли подарил князь Юрий Владимирович. По смерти моей они бы монастырю отошли, а так тебе послужат. В Муроме ждет тебя масса неприятностей. Но хотя бы клеймо бесприданницы и нищей приживалки висеть не будет. А Давидпросто будь ему опорой. Больше мне ничего не надо.
Женщина смутилась. Весь запал сошел на нет. Об этом же её просила и мать Фотинья. И вот снова. Не умеет она опорой быть. Привыкла, что в браке главное, чтоб супруги не мешали друг другу. А всё остальное Зачем лезть в чужую жизнь?
Ефросинья вздохнула.
Как понять, играет ли отец Никон свою партию, или у них общие фигуры? Пока всё, что она видела, говорило о том, что воспитывавший с детства Давида мужчина любит его как своего сына. Хоть и явно ведет свою собственную игру. Хорошо бы понять, какую и в чем заключается конечная цель.
Ладно, отец Никон, простите, если была резка. Просто выглядело это всё, словно
Я тебя покупаю?
Да.
Старец вздохнул, посмотрел, как тонет за горизонтом ярко-оранжевое солнце. На лице его отразилась затаённая острая боль. Такая, что режет душу изнутри.
Нет, Фрося, никогда Прости, уже поздно. Мне нужно идти.
Развернулся и пошел прочь, оставив свою крестную дочь наедине с фиолетово-оранжевым небом. А Фрося еще долго смотрела на закат силясь понять, что дал ей этот разговор.
Платье они с Реткой дошивали уже ночью, под свет лучин и свечей.
А утром после нескольких часов сна, скорого завтрака, заутренней службы её проводили в монастырскую библиотеку для подписания брачного сговора.
Договор Фрося читала внимательно. Приданное было прописано подробно: «Евангелие, ткани шелковые, шерстяные, льняные, кожи выделанные, паволоки, тесьма златотканая, меха куньи, собольи, бобровые, ленты, оторочки, нитки, перина, одеяло беличье, украшения золотые и серебряные, жемчуг речной с отверстиями, блюдо серебрёное, ложки, посуда поливная с росписью, светильник бронзовый, гребни, бусы, жаровня, доска пряничная, губка средиземноморская».