Может, мне еще клоуном заделаться, чтобы вы уроды кайфовали,вспыхнул я от гнева, принимая протянутый кусок.
На лице дикаря выступило такое умиление, что я рассмеялся и добавил:
Ну, ты тупая обезьяна, даже речь вам в диковинку, немудрено что вы вымерли, уступив место более умным и развитым.
Не знаю, был ли у вождя местных оргазм от моей речи, но задышал он так, словно час работал над достижением этого явления. Он вернулся к туше и снова обнюхал вождя, переговариваясь односложными восклицаниями.
Я поискал взглядом палку и, не найдя подходящей, обломал ветку кустарника. Насадив свой кусок мяса, присел у костра, чтобы равномерно прожарить мясо. До моего слуха долетали восклицания «беседы» двух вождей. Кроме надоевшего «ха», проскакивали слова «да», «га» и один раз новое слово «Уд». Ранее этого слова я не слышал и обернулся, чуть не выронив от удивления мясо из рук. Оба вождя уже стояли, набычившись и сжимая кулаки, упёршись друг в друга лбами.
Уд,отчетливо сказал дикарь, который проверял мою половую принадлежность.
Уд,откликнулся вождь, с племенем которого я жил последние десять дней.
Даже не зная значения этого слова, я понял, что назревала драка, и решение о драке принято обоими. Но, к моему удивлению, оба вождя сели и принялись за трапезу. Дикари с разных племен вообще и ухом не повели при этих разборках.
Тут раздвинулись кусты и на поляну высыпали женщины и дети нашего племени, бросая голодные взгляды в сторону туши. Прошло не меньше часа, прежде чем все мужчины наелись и легли на спину, выставляя под лучи солнца округлившиеся животы.
Дети и женщины кинулись к туше, и минут сорок было слышно только чавканье, сопенье и рыганье. Наевшиеся мужики периодически пускали газы так часто, что, на мой взгляд, даже воздух на поляне сгустился. Мне была интересна внезапно возникшая ссора, которая не получила продолжения. Я смутно догадывался, что причиной ссоры была моя персона. Местный вождь явно что-то просил, а вождь из моего типа племени, ему отказал. И это что-то, скорее всего, называлось Максимом Серовым. Меня ужасно угнетала роль покорного члена племени людоедов. В первые дни страшная рана на голове, которая к моему удивлению, несмотря на жару, практически затянулась, не давала мне возможности предпринять какие-то активные действия. А сейчас мы так далеко ушли от знакомых мне мест, что мне трудно было бы вернуться назад, не имея ориентиров в этом море высокой травы. Да и оружием следовало разжиться, прежде чем предпринимать побег.
Мой самодельный меч-мачете вождь не выпускал из рук. Он даже несколько раз порезался из-за неосторожного обращения с оружием, но неандертальца такие мелочи не волновали. Остальные дикари племени были вооружены тяжелыми дубинками и у троих были каменные топоры. Небольшие рубила, которыми потрошили добычу и отрезали куски мяса, были у всех, даже у детей и женщин. Пока я размышлял, как и когда мне попытаться бежать, большинство дикарей заснуло. Наконец женщины и дети тоже наелись, от буйвола осталось только половина туши. Я не верил своим глазам, если навскидку, то получалось, что каждый в среднем съел не меньше семи-восьми килограммов мяса. Часть, конечно, лежала недоеденная, еще часть дикари просто пережгли, но суммарное поглощенное количество мяса, впечатляло.
На какое то время все практически затихли, устроившись поудобнее. Я тоже решил отдохнуть и лег рядом с недоеденной тушей, положив ноги на голову буйвола. Так отдохнут ноги, да и приток крови в голову не помешает. Теперь надо серьезно обдумать свое положение. Мое умение говорить вызывало у дикарей неподдельный интерес и изумление. Это могло сослужить мне как хорошую, так и плохую службу. Следовало каждый раз определять риски и лишь, потом открывать рот.
Если бы была возможность заполучить свой меч и кремень для разжигания огня, я бы, не раздумывая, ушел к берегу моря, несмотря на опасность встречи с животными или дикарями. Но вождь не расставался с мечом, даже сейчас он держал его в руке, частично подложив под волосатый зад. Трезво обмозговав свое положение, я пришел к выводу, что пока мне придется мириться со своим положением не то пленника, не то члена племени. Сейчас разгар лета, мы упрямо идем на север. Но лето быстро пройдет и потом наступит осень, вместе с которой придут холода. И дикарям придется спускаться к югу, ближе к местам которые мне знакомы.
Как только мы окажемся вблизи побережья, уже ничто меня не удержит. Я пройду эти тысячи километров по берегу моря, какие бы трудности не встретились на моём пути. Мне есть ради чего стараться, в этом мире есть родные мне люди. Есть мои жены и дети, мои друзья. Мне просто надо продержаться несколько месяцев, а потом все изменится. Немного беспокоило то, как воспримут люди в Плаже известие, когда Тиландер вернется и объявит меня мертвым.
К кому перейдет власть, кто станет правитьамериканцы или моя семья. На стороне американцев знания и ум современного человека, но Миа имеет своих воительниц, а Нел и ее братья имеют всю армию. В лояльности Лара моей семье я не сомневался. Но и сомневаться в Лайтфуте и Тиландере не хотелось.
Однако власть заманчива Она ломает даже самых стойких и преданных, заставляя забывать клятвы верности и родство. История знает столько примеров, что трудно верить в бесконечную преданность идеалам.
В любом случае, первое время в Плаже кардинально ничего не изменится. Даже, если американцы и захотят взять власть, с наскоку этого не сделать. Огнестрел хранится во дворце, и Нел прекрасно знает его опасность в чужих руках. У Тиландера есть винтовка, которую я выдал ему на время экспедиции, но там даже магазин неполный был, семь или восемь патронов. Бар наверняка подумает о возможном захвате власти и, скорее всего. призовет Рага в Плаж, отправив в Форт замену. А если Гау, Бар, Лар и Раг будут на одной стороне, то все племя Русов будет их поддерживать.
Лежащий рядом дикарь заворочался, звучно выпустив газы. На мгновение у меня даже перехватило дыхание от удушья. Думаю, что у меня есть в запасе примерно полгода, может даже больше, прежде чем пошатнутся устои в племени Русов. Проблемы в племени возникнут при природных явлениях типа сильной засухи или нашествии саранчи. Или, если снова вторгнутся черные орды и пойдут серьезные потери среди Русов.
Прошло около двух часов с момента окончания трапезы. Вождь, наконец, заворочался и встал. Взгляд, брошенный им на дикаря, который до этого лез к нему с просьбами, не сулил ничего хорошего.
Глава 3. Уд
Бытует мнение, что первобытные люди, как неандертальцы, так и кроманьонцы, только тем и занимались, что постоянно враждовали и убивали друг друга. За шесть лет, которые я провел на этой первобытной планете, мне крайне редко приходилось видеть, чтобы дикари враждовали и ссорились внутри племени. Между племенами была вражда, лютая ненависть, выражавшаяся даже в поедании людей. Многие дикари верят, что, съев смелого и сильного врага, они получат часть его силы и смелости. В большинстве своем каннибализм несет в себе ритуальный смысл и лишь во времена голода он становится необходимостью среди дикарей.
То что мне, как и любому цивилизованному человеку, казалось дикостью, являлось одним из законов природы: родители поедают своих детенышей, как в животном мире, так и среди первобытных людей во времена сильного голода. Здесь есть логикаесли родители умрут от голода, детёныши в любом случае будут обречены. Если родители выживут, съев свое потомство, они смогут произвести его еще не один раз. Не будь таких жестоких законов природы, возможно, человечество просто не могло бы оправиться от серьезных климатических катастроф.
Все эти рассуждения, конечно, спорны, но что я мог знать о них? Да, я прослушал в свое время несколько лекций Дробышевского про первобытных людей. Знай, что попаду в каменный век, слушал бы внимательно, а сейчас приходилось напрягать извилины, чтобы вспоминать хоть какие-то фразы. Мне повезло, легко подчинив племя Гара, я без труда присоединил и племя Уна. Выдры практически пришли сами, а Нига меня упросила взять Миа. Мой авторитет, знания и огнестрельное оружие произвели на дикарей такое впечатление, что Русы дружно уживались между собой. Все помнили охотника, убившего свою жену, чей труп после казни выбросили в море.
Потом на помощь пришла и сама природа с землетрясением, грозами и солнечным затмением, после чего шаман Хер стал первым богословом в каменном веке. Его постоянные напоминания о силе и могуществе Бога, чьим посланником он меня провозглашал, тоже держали Русов в повиновении и дисциплине. Даже черные дикари, попавшие в плен и ставшие полноправными Русами, приняли уклад моего Правила Десяти. Все шло хорошо, пока я по неосторожности не попал в плен и теперь был не Великим Духом Макс Са, а обычным дикарем из племени неандертальцев, владевших односложными словами.
Оживление на поляне оторвало меня от размышлений. Видимо начинался Уд, потому что все уже были на ногах и усаживались на землю в ожидании зрелища. Оба вождя, к чему-то готовились: растирали себя руками, били по щекам, монотонно завывали. То, что произошло в дальнейшем, поначалу чуть не ввергло меня в ступор, а через секунду я уже еле удерживался от смеха, чтобы не привлекать к себе внимания.
Вождь охотников сорвал с себя кусок шкуры и продемонстрировал солидный детородный орган в состоянии эрекции. Однако вождь нашего племени не остался в долгу и таким же жестом показал всем, что ничем не уступает сопернику. Разочарованный гул прокатился по поляне. Видимо, это был первый раунд, который закончился ничьей.
Я и сам был немного разочарованвместо боя соперники вышли и померялись пиписьками. Даже не помню, было ли такое соревнование или такой поединок в истории моей Земли. Куски шкур соперники вновь замотали вокруг бедер, и начался второй раунд, который я назвал бы пантомимой. Оба вождя по очереди делали страшные лица, гримасничали и издавали нечленораздельные звуки, имитируя рев животных. Судя по всему, тут тоже никому не удалось одержать вверх. Гул снова прокатился по поляне. Соперники оказались под стать, никто не желал отступать.
Это становилось интересным, и я почему-то подумал, что теперь неандертальцы выйдут и разобьют друг другу головы каменными топорами или дубинами. Вождь охотников, который нас так приветливо встретил и поделился добычей, взял в руки свой каменный топор. Эти действия сопровождались одобрительным гулом. Видимо, наступала развязка. К моему удивлению, наш вождь не вооружился и стоял в центре поляны, опустив руки и вперив тяжелый взгляд в противника.
«Претендент», так я про себя окрестил вождя охотников, добывших буйвола, с громким ревом полетел на соперника, подняв дубину над головой. «Хана людоеду»,промелькнула у меня мысль, когда дикарь со всего размаха стал опускать топор. Но в последний момент он увел его в сторону и при ударе о землю еле удержал этот топор в руках. Сцена с боковым замахом повторилась еще несколько раз, в том числе и с атакой со стороны спины. Но вождь-мишень даже не шевельнулся.
Претендент бросил свой топор и теперь уже сам встал неподвижно в центре поляны. Роли поменялись, и теперь он был мишенью, а его противник всячески изощрялся, стараясь его напугать. Но и здесь результат оказался ничейный, после чего противники разошлись. Пару минут стояла тишина, которую прервал претендент, снова громогласно выкрикнув:
Уд!
Не знаю, может я ошибся, но сейчас это слово прозвучало зловеще. Однако дикари с обеих сторон встретили его радостным уханьем. Оба дикаря были примерно одинаково сложены, хотя претендент мне показался чуть более мускулистым. И он явно был моложе, на мой взгляд, ему было примерно лет двадцать. Вождь нашего племени был старше лет на десять, возможно это был не первый Уд в его жизни. Но с таким молодым и сильным противником он мог стать последним.
Оба вождя взялись за свои топоры и, слегка пригнувшись, сделали несколько шагов навстречу друг другу. Если наш вождь шел спокойно, держа топор обеими руками, то молодой претендент шел, явно порываясь ринуться в атаку. Топор он держал левой рукой, что меня сильно удивило, так как до сих пор мне встречались только правши. Когда между дикарями осталось около семи метров, молодой ринулся в атаку, целясь широким размашистым замахом в голову противника. Вождь увернулся от удара и в свою очередь нанес по противнику удар по горизонтали.
Несмотря на свои коренастые и неуклюжие фигуры, оба дикаря двигались превосходно. Мне впервые приходилось видеть бой неандертальцев со стороны и признаюсь, их скорость и ловкость меня неприятно поразили. В моем представлении это были увальни типа Кангов, с которыми мне дважды пришлось сражаться. То ли Канги были с заторможенной реакцией, то ли эти дикари были с другой лиги, но разница между ними была громадная. Я даже не мог навскидку определить, кто более ловокмои кроманьонцы или эти неандертальцы. Пожалуй, только покойный вождь черных Сих заметно превосходил в ловкости и реакции этих двух дикарей, что схватились насмерть из-за говорящего человека.
Молодой снова ринулся в атаку, но, если пару минут назад я ставил на него, то теперь его торопливость позволяла предположить, что его можно легко подловить. Так и случилось, когда он, вложившись в удар со всей силой, промахнулся. Инерция удара была столь велика, что претендента повело вслед за топором и он, сделав два шага, подставил спину противнику. С противным глухим звуком, напоминавшим чавканье ног в грязи, каменный топор вонзился в заросшую волосами спину.
Глухой стон сорвался с губ претендента, мощные широченные ноги, усеянные буграми мускулов, подломились и он упал на колени. Вождь рывком выдернул свой топор из спины противника, который тут же завалился назад.
Бой был окончен. Поставив ногу на поверженного противника, победитель издал рычание и закончил его зловещим «Уд», произнесенным с ликованием в голосе. Никто не отозвался на вызов. Вождь обвел глазами всю поляну и снова повторил:
Уд!
Убедившись, что больше никто не оспаривает его власть, и говорящая игрушка остается у него, он показал топором на четверых соплеменников убитого противника.
Га!
На этот приказ встать и повиноваться все четверо отреагировали мгновенно. Подбежав к вождю, они присели у его ног, сгорбившись, словно побитая собака. Только хвостов, поджатых между ног, не хватало для полной аналогии.
Вождь пару секунд помедлил и затем произнес:
Ха?
В этом возгласе мне почудился вопрос, и я вспомнил, что такая же интонация была, когда меня принимали в племя.
Ха!откликнулись все четверо.
В их голосах чувствовалась покорность. Инцидент был исчерпан, победитель потерял интерес к соплеменникам побежденного и снова засел за трапезу, к которой стали присоединяться и остальные мужчины-дикари.
Я подошел к побежденному, грудь которого еще вздымалась и глаза осмысленно смотрели на мир. Под взглядами дикарей я, поднатужившись, перевернул его на живот. На спине прямо по позвоночнику зияла страшная рана, из которой текла кровь. В ране был виден край раздробленных грудных позвонков. С такими ранениями пострадавший не выжил бы и в современном мире. Острие топора просто перебило несколько позвонков, раздробив их на мелкие кусочки, и оставило рану, в которую мог влезть мой кулак. Даже если бы человек выжил с такой раной, он на всю жизнь остался бы парализованным. Могучее тело хотело жить, но даже такой организм был бессилен. Претендент умер через минуту, обмочившись перед смертью и громко выпустив смердящие газы.
Кушать мне не хотелось, я даже не успел проголодаться, однако дикари ели так, словно неделю обходились без пищи. Под властное «Да», сказанное вождем, все мужчины, перевернули тушу буйвола, чтобы добраться до стороны, которая лежала на земле и была нетронута. Когда мужчины насытились, все повторилось сноваопять на остатки налетели женщины и дети. Отрезав рубилом кусок, они насаживали его на палку и жарили на костре. Не дожидаясь готовности, они вгрызались в него зубами, по их подбородкам текла кровь, смешанная со слюной.
Волосатые тушки дикарей снова устроились поудобнее, настраиваясь на отдых после еды. Солнце клонилось к горизонту, и сытые женщины вместе с детьми стали собирать хворост.
Я заметил одну особенность, пока был с дикарями: указаний насчет поиска растительной пищи или хвороста для костра женщины никогда не дожидались. Эти функции у них были отработаны до автоматизма: как только племя останавливалось на ночь или для еды, женщины и дети сразу разжигали костер и терпеливо ждали, пока наедятся мужчины. И снова мне вспомнились слова Дробышевского, когда он давал характеристику кроманьонцам и неандертальцам: «Кроманьонцы хаос и изобретательность, неандертальцы дисциплина и порядок». Или что-то в этом роде, дословно вспомнить уже было трудно.