Привратной стражи не было, как, собственно, и самих ворот в башенной арке. Не зная к кому обратиться за советом, я обратился к первому встречному толстому купчине:
- Любезный, не укажешь, где найти московского дьяка Тараканова.
Я совершенно не знал, как с ними разговаривать. В голове крутилось похабщина, вроде: "Паки, паки... Иже херувимы.".
- Владимира Никитича? Извольте, осу, укажу. Ступайте за мной. Вы в Новогород по купеческой напасти? - Интерес у собеседника был не шуточный, но меня поразило его ко мне обращение.
- Прошу меня извинить, я плохо знаю ваш язык... Вы меня назвали "осу"... Что это?
- "Осу"? Э-э-э... Это как "осудар", или по-вашему - "ritter" - рыцар, воин. Вас это оскорбило? Но вы же - рыцар?
На мне, действительно, был надет полудоспех, а на левом боку на перевязи болталась длинная железяка в ножнах.
- Не извольте беспокоится. Конечно рыцарь, - сказал я, думая, как обращаться к нему. "Любезный", это как-то пошло. - А к вам, как правильно обращаться, а то... Любезный как-то...
- Любезный, - это как раз то обращение. Вы правильно выбрали.
Я "офигел".
- Могу и я к вам так обращаться. Это от сердца слово. Григорием Старковым меня кличут.
Мы шли по многолюдным улочкам Новгорода, но людской поток нас обступал, не затрагивая, а за нами образовалась, похожая на кильватерную струю, толпа любопытствующих. Вскоре на это обратил внимание и купец.
- Ваши великаны скоро соберут вокруг себя весь город.
Наши патагонские великаны выглядели устрашающе и роскошно. В стальной с позолотой полуброне на красной кожаной основе, стальной с позолотой кирасе, возвышаясь над людским морем почти на три головы, они походили на былинных богатырей.
Я давно обратил внимание, что в этих веках люд, в основной своей массе, не отличался даже "средним", по нашим меркам, ростом. От силы метр шестьдесят, но, в основном, даже меньше. Я здесь со своим метр семьдесят восемь, казался великаном. Моя жена мне была едва по грудь. А патагонцы со своим два десять... И это я ещё спрятал самых крупных. До трёх метров ребята вырастали. А какие у них были женщины! Но о них позже.
- А скажите... э-э-э, любезный, наместник сейчас в Новгороде?
- Константин Тимофеевич? Где там. Он здесь не задерживается. В крайний раз встречали годов шесть назад, когда он от ливонцев возвращался. Да он в дела Новгородские не вникает. Посол государев! Не абы кто. На дьяке Новогород держится.
Мы наконец пришли, и это стало понятно по скоплению возле дома хорошо одетых людей. Мы прошли Новгород почти насквозь и каменный дом дьяка, едва видневшийся из-за высокой каменной стены, стоял на его краю, на небольшом взгорке.
Перед воротами стоял разночинный люд.
- Тебя, любезный, как представить? - Спросил сопровождающий, останавливаясь у ворот.
- Посол короля Англии, Сэр Питер герцог Бекингем, сказал я громко, удивляясь несуразности обстановки и прозвучавших слов.
Разговоры от моих слов смолкли и толпа расступилась по мановению рук Григория Старкова.
Купец подошёл к стражнику, что-то сказал ему и тот стукнул кулаком в калитку ворот. Та мгновенно распахнулась. Григорий Старков, обернувшись ко мне, вдруг улыбнулся и опять что-то сказал стражнику.
Стражник посмотрел в нашу сторону и невозмутимость его пропала. До сих пор он стоял у ворот опустив очи долу", как говориться, чтобы не встречаться глазами с просителями, а тут...
Увидев нашу кавалькаду, он крикнул:
- Отворяй ворота!
Из калитки выглянул недовольный напарник.
- Чогось? - Попытался он воспротивиться, но первый стражник ткнул его кулаком под рёбра так, что того согнуло пополам.
- Отворяй говорю, - рявкнул страж, толкнул его в склонившуюся голову и напарник исчез в калитке.
Одна створка ворот качнулась вовнутрь.
Мы прошли коридор расступившихся просителей и вытянувшегося стражника, который зашёл вслед за нами и опрометью кинулся к дому. Ворота закрылись.
- Здесь подождём его сиятельства, - сказал Старков. - Бо осерчают.
- Строг? - Спросил я.
- Душка, - ласково ответил купец, - но порядок чтит.
Я окинул двор взглядом, но ничего интересного не увидел. Вдоль стен вокруг дома шли широкие каменные дорожки. Перед домом, в два этажа и с двумя одноэтажными пристройками по бокам, имелась площадка, на которую выходило невысокое крытое крышей крыльцо.
Вскоре из дверей вышел пожилой человек в дорогом, вышитым золотыми жгутами, кафтане, длинной до пят, в высокой, вероятно собольей, шапке. Распахнутые полы кафтана окаймлялись мехом, да и сам кафтан, похоже, тоже был подбит мехом соболя. На шее дьяка висела, низко опускаясь на грудь, золотая цепь из хитро переплетённых звеньев с массивной брошью.
Я отшагнул в строну и пропустил Санчеса, державшего верительную грамоту, вперёд, а сам сделал едва заметный поклон.
Из-за спины дьяка появился человек и стал спускаться к нам.
"Подьячий", - подумал я, вспомнив инструктаж.
Получив из рук Санчеса грамоту, человек внимательно рассмотрел печать, едва не лизнув её, и изучив текст, громко объявил:
- Посол его величества короля Англии Генриха Восьмого Тюдора герцог Питер Диаш!
Я ещё раз чуть склонил голову. Всё-таки это был обычный клерк, а не царь, или даже наместник. По мнению инструкторов, и этого было слишком много. Даже для наместника.
Дьяк же, спустившись с крыльца, поклонился в пояс до земли и взяв из рук помощника грамоту мельком взглянул на неё.
- Господин посол, ну как же вы? Не по этикету? Без уведомления?
Однако я точно знал, что гонцы от Орешка отчалили вперёд нас и должны были поспеть гораздо раньше, но об этом умолчал. Пусть разбирается сам.
- Только прибыли и сразу к вам, любезный Владимир Никитич, сказал я.
- О! Вы складно говорите по-нашему. Хотя... Чего это я? Ране вся Ганза говорила по-нашему. И Англия тож. Весь берег варяжский жил Русью.
Он вздохнул.
- Изволите отдохнуть? Гостевой дом наместника к вашим услугам, а вечером прошу ко мне на приём в вашу честь.
* * *
Мы гостили в Новгороде три дня, считая с днём прибытия. После вечернего приёма у дьяка я весь следующий день отлёживался и отпивался квасом да капустным рассолом. Столько жирного и хмельного я и в той жизни не едал.
Поражало изобилие продуктов из рыбы. Сиги, осётры... Пареные, вареные, копчёные. И говядины. Тоже в разных видах. Чего только не было. А вот почек заячьих не было, как и самого зайца. Я спросил. Сказали, нельзя. Церковный канон. Не было свинины и свиного сала. Зато были яства из говяжьего жира: с хреном, с черемшой, который мазали на хлеб. Я не рискнул попробовать.
На третий день приём устраивал я, в основном, из тех же продуктов, но королевой стола была варёная картошка, посыпанная укропом и резаным чесноком.
Не буду вдаваться в описания пиршеств. Для меня они всегда были лишь источником сведений. Зато полезной информации было предостаточно. Хотя чувствовалась отчуждённость и недоверие. Все вели себя излишне чопорно в начале трапезы, на мой взгляд, поэтому я приказал внести вина. "Рейнские особые креплёные".
После первых выпитых кубков беседа потекла оживлённее.
Как оказалось, больше всего местные жители опасались войны с ливонцами и "литвой". Но и шведов они не раз поминали недобрым словом.
- А за кого Английский король? - Спросил меня дьяк, нетвёрдо держа голову на шее.
- Английский король выступает за дружбу между Англией и Московией, - ответил я не таясь.
* * *
До Москвы добирались долго. Двадцать восемь дней. Всем необходимым для дороги нас снабдили купцы немецкого дома, у который передал мне десяток крупных рыцарских лошадок. Весь мой товар и подарки уместились на пяти телегах, которые тянули крепкие, но совершенно низкорослые кони.
Дьяк выделил десяток сопровождающих и довольствие. Быть старшим десятка приставов вызвался воеводин сын Митяй Бутурлин с которым у меня сразу не сложились взаимоотношения. Что там ему наказал его отец-воевода не знаю, но отойти по нужде в кусты было проблематично.
Мне по здешним меркам шел сорок второй год, но телом я не менялся. Если только не толстел от безделья, конечно. Такое попервой замечалось, но сию тенденцию я пресёк ежедневными физическими нагрузками.
На галерных веслах дожимать приходится ногами и спиной, так что жир сходит быстро. Ну и моя любимая скакалка - лучший сжигатель жира.
Митяя Бутурлина закусило, что я, такой молодой, а уже целый герцог и посол Англии и он стал меня доставать.
Он был крепок и, для этих мест, высок, около метра семидесяти, но был молод и горяч.
Я допустил банальную ошибку вербовщика, пытаясь его разговорить на "короткой руке" по дружески, так сказать. Я проявил к нему излишнее предрасположение и он посчитал, что превосходит меня в статусе, и стал отвечать мне "через губу".
Я понял, что исправлять ошибку поздно, перестал загружать его вопросами, и окружил рыцарями.
Увидя моё резкое изменение к нему отношения, десятник начал донимать меня анекдотами про королей принцев и принцесс. Это были незамысловатые истории, некоторые даже забавные, но в основном похабные. Он начинал с вопроса:
- Сэр, а правда, что .... И следовала история. Конвойные похохатывали скромно, он же заливался искренним мальчишеским смехом.
Ни я ни мои спутники не реагировали просто потому, что абсолютно не знали русской речи. Я иногда сдерживал себя усилием воли.
Но вскоре он перешёл на истории Английских персонажей и я вынужден был ему напомнить о чести и достоинстве.
- Молодой человек, - перебил я его, когда он спросил меня: "А правда, сэр, что король Англии Генрих....", - если вы продолжите, я буду вынужден вас убить, потому что вы, оскорбляя короля Англии, оскорбляете и меня. Не знаю, как здесь, но в Англии есть такое понятие, как поединок чести. И будьте уверены, мой меч, найдет ваше сердце даже в этих доспехах.
- Это вы первый оскорбили меня, перестав со мной разговаривать и перестав отвечать на мои вопросы.
- Я готов удовлетворить вас, как только выполню свою посольскую миссию, а пока, сударь, извольте заткнутся.
К молодому Бутурлину подъехал всадник лет сорока и что-то ему тихо сказал. Бутурлин дёрнулся всем телом и дал лошади шпоры.
С тех пор мы с ним больше не говорили. В Твери он сдал нас на ночь местному дьяку, а утром мы тронулись в путь без него. Руководил приставами тот сорокалетний мужичок, боярин Лыков, с которым мы до конца путешествия не обмолвились ни единым словом.
Но нам с Санчесом скучно не было. Проходя ручьями и озёрами мы встречали много пернатой дичи. Апрель и у нас охотничий сезон и здесь, оказалось, что охотиться на селезней можно, чем мы с Санчесом и занялись. И тут пригодились мои верные Герда и Бой. Они уже вполне адаптировались за почти два года жизни на "северах": сначала Англия, потом Балтика, а сейчас и Московия.
Эти две чёрные безволосые собаки вызывали среди моих "предков" едва не умопомешательство. При виде собак все без исключения встречные крестились. Но для нас Санчесом безрадостное и утомительное путешествие закончилось. Я перестал обращать внимание на конвой и дал команду своей охране везде сопровождать меня, даже в кусты.
Первые же попытки конвоя препятствовать моему перемещению были пресечены жёстко. Громадные и тяжёлые копья из аргентинского бакаута в руках гигантов стали весомым аргументом в нашем противостоянии. Два всадника легко вылетели из сёдел при столкновении с тупыми концами железного дерева.
Патагонцы обладали невероятной силой и такой же добротой и наивностью. Когда мы с Магельяншом и моими индейцами исследовали юг Америки на предмет поиска пролива, мы и встретили этих добряков. Встретили их у костра, где они грелись и ели сырое мясо какого-то рогатого копытного.
Дело было в сумерках и я сначала принял их, сидевших вокруг костра, за жерло вулкана, облизываемого пламенем огня. Настолько они были громадны. К тому же и сидели они не на земле, а на камнях.
- Ёшкин дрын, - вырвалось у меня, когда "жерло зашевелилось и в наши стороны посмотрели глаза размером с советский рубль. Всполохи костра, отражавшиеся в них, не добавляли во взгляды нежности.
Драпали мы на корабль всем скопом и очень быстро.
Утром мы увидели мирно сидевших на берегу великанов. У их ног лежало две оленьи туши.
Лун, командир индейского взвода рейдеров, вызвался наладить переговоры, с чем легко справился. Языки индейцев побережья были схожи.
Себя они называли "теуэльче" и разговаривали на нескольких языках, в том числе и на схожим с языком "тупи".
Меня поразила их обувь, но это было потом. Сначала я думал, что в место ног у них медвежьи лапы. И только позже я понял, что это медвежья шкура с медвежьих лап. С когтями, между прочим. То ещё зрелище.
Но оказались они настолько мирными и приятными в общении, что легко согласились покататься с нами в поисках пролива. Главным аргументом для них была наша вкусная еда.
У них были прекрасные лингвистические способности и вскоре даже я легко общался с ними на языке тупи.
Поняв, что индейцы подчиняются именно мне и великаны стали слушаться меня и выполнять сначала просьбы, а потом и команды.
Жизнь на сорок пятой параллели, где мы их встретили, была, судя по бедности флоры и фауны, была тяжёлой, а в тёплые места великаны не перебирались, встречая воинственных соседей. Мохнолапые не хотели воевать.
Однако, под примером наших тупи, ежедневно тренировавших свое тело, в строй встали и патагонцы. Я провёл с ними разъяснительную беседу и они прониклись военным порядком и дисциплиной. Но за хорошую еду.
С собой я взял не самых больших, но самых надёжных. Среди патагонцев тоже оказались ленивые ребята, которые, получив приличное питание, "забили на работу". Таких перевоспитывал Магельянш. Его напора и гнева хватило бы, чтобы перевоспитать мамонта.
Патагонцы были сильны, быстры, бесстрашны и, главное, спокойны. Патагонец, или спал, или охотился. Тяжело было приучить их к жареному мясу. Солонина для них была деликатесом, а вот жареному, или варёному мясу они предпочитали сырое.
Я привык, а московиты сильно пугались. Да и охотились патагонцы своеобразно. Они снимали доспехи, надевали свои шкуры с медвежьими лапами на ногах и отправлялись в лес, легко переходя на бег на четырёх лапах, прости господи.
Когда московиты это узрели, многие в буквальном смысле попадали наземь и стали креститься. Убежавшие в лес патагонцы скоро выгнали на нашу поляну громадного лесного козла, коего я и убил стрелой из лука.
Жуткое зрелище, на самом деле. А уж если бы они разорвали козла голыми руками, как они обычно делают, московиты сбежали бы от нас тотчас.
Поэтому, конфликт дальше не развился, а мы получили свободу перемещений.
Глава третья.
Москва расстраивалась, расширялась. Я это понял по тому, что когда вдоль дороги стали появляться кузни, я их насчитал шестьдесят три, уже как минут десять шли дворовые постройки. А я знал наверняка, что кузни выносили далеко за город.
За кузнями дорога расширилась в торговую площадь с мясными и хлебными рядами. Зеваки и здесь обступили нашу кавалькаду, тыкали пальцами и громко обсуждали нас, в основном, патагонских гигантов.
- Татарва глядикось кака громадна...
- То не татарва, то ляхи таких уродили. Витовт, небось, прижил жёнок татарских, вот и наплодил...
Послышался смех в толпе.
- Та ни... То наши поморы...
- И где ты таких поморов видал? На чём им там расти? На тюленьем жире, или на ихней копальке?
- Свят-свят... Не приведи господь. Сказывали купцы, что до белого моря хаживали, как они тех тюленей в болотах хранят, а потом сырьмя едят.
- Та не уж-то?
- Вот тебе крест!
Сразу за площадью нас встретила группа всадников с боярином, поклонившемся не сходя с седла, и попытавшемуся пристроиться сразу за мной, оттеснив моих гвардейцев, но поняв, тщетность попытки, возглавил колонну приставов.
Через два квартала нас встретил очередной боярин с десятком слуг, и процедура повторилась.
Так мы ехали через Москву и наконец увидели кирпичные стены Кремля. Новые, красные, высокие. Возле Никольских ворот нас встретила пышная процессия с хоругвями, крестом и мужика в соответствующих одеждах. Наверное, какого-то высокого священнического сана.
Мы остановились. Сойдя с коня и, перекрестившись по православному, я понял, что прокололся.
Я шагнул вперёд и приложился к руке священника.
- Благослови, отче.
Приходилось ковать железо пока горячо. Никак этого не планировал. В голове крутились мысли: "Что дальше? По какому сценарию действовать?"
- Вы православный христианин?
- Крещён по Константинопольскому обряду.