Так вот, если отвлечься от мечтаний, то ещё до окончания войны, памятуя о проблемах с отоплением и необходимости осваивать степные земли, я дал техническое задание Иоганну на конструирование домашней печки, которую топят каменным углем или горючими сланцами, которых много в Нижнем Поволжье. Тот выписал из Англии двух каминных мастеров, знакомых с этим топливом, свёл их с нашими печными мастерами и уже через год получил вполне работоспособную печь, топящуюся сланцами, которая активно внедрялась в Заволжье.
Вариант на каменном угле тоже уже был создан. Так что наши печники по весне 1773-го отправились в Киев, который стал вре́менной базой для заселения Таврического и Придунайских наместничествпоселенцев и материалы спускали по Днепру к Чёрному морю. Там Румянцев создал временную школу печных дел, в которой обучали добровольцев из солдат, что должны были строить жильё для первой волны переселенцев.
В свою очередь, Теплов подыскал мне такого Петра Красильникова, потомка компаньона Никиты Демидова. Он не имел доступа к основным семейным капиталам довольно богатой семьи Красильниковых, но был обладателем небольшого состояния и являлся потомственным рудознатцем и металлургом. Для начала мне этого было достаточно, и Теплов предложил ему в товариществе со мной разрабатывать угольное месторождение у Лисьей балки на Северском Донце. Покупать уголь должна была казна, саму землю вносил Императорский приказтак что, при известном умении предприятие до́лжно было быть очень прибыльным.
Красильников набрал в Туле авантюрно настроенной молодёжи, основную массу рабочих навербовал из вольных переселенцев из Европы и башкир, которых прислал заинтересованный мной в проекте Тасимов, и уже к лету 1773 начал потихоньку добывать уголёк. Так что с топливом вопрос был снят.
Пришлось серьёзно заняться подбором руководства. Сразу было очевидногенерал-губернатором Малороссии оставался Румянцев, а ПридунавьяСуворов. В Прибалтику отправился Олиц, его немецкое происхождение и высокий статус должны были позволить ему контролировать ситуацию, а его преданность престолутвёрдо проводить наши решения.
Назначение прочих наместников было более сложной задачей. Готовых фигур на такое дело у нас не хватало. Назначать Потёмкина на Таврическое наместничество, что напрашивалось, было сейчас категорически нельзяслишком он был влюблён в мою мать, и уехать для него в далёкие степи было просто невозможно, да и с другой стороны, отнимать у матери любимого человека было тоже чревато. Мало ли какой ухарь объявится, начнёт против меня интриговатьне надо нам такого точно.
Вот кто ещё мог освоить эти новые земли, кроме Гришки? Он в истории, что была в моей прошлой жизни, приложил огромные, просто нечеловеческие усилия по освоению этих земель, стал легендой, а теперь кто может это сделать? А это нам нужно и оченьтысячи десятин богатейшей земли, реки, металлы, уголь! Ладно, вопрос пока закроет Румянцевон готов, кипит энергией, будто молодой.
Наместником в Заволжском наместничестве мама хотела назначить престарелого фельдмаршала Гольштейна-Бекского. Мама вызвала его к себе из Ревеля, где он ранее был губернатором. Старик весьма удивился, так как считал, что именно там закончит свои годы. К этому были предпосылки, ибо правил он в губернии, как в своём герцогстве. Он был очень популярен среди остзейского дворянства и даже местных крестьян, известен как заботливый и честный правитель.
Мама его очень уважала, и я, в принципе, против этого назначения не возражал, однако его значительный возрастстукнуло ему уже 77 лет, мог помешать в освоении этих земель, а его привычкион был немец до мозга костей, могли помешать построить там часть именно России.
Если с первой проблемой вопрос был решаеммама описала Гольштейн-Бекскому богатство и перспективы этих земель. Польстила ему, упомянув его огромный опыт в управлении и своё доверие к нему. И предложила ему пригласить для службы России своего внукаФридрих Карл Людвиг должен был наследовать фельдмаршалу в управлении наместничеством. Но что делать со второй?
Его внук тоже был немец, а учитывая привычки деда, который так и не выучил русский язык, хотя и прожил в России уже почти сорок лет, можно было сомневаться в его желании управлять именно русскими. Однако такой реверанс этой фамилии, должен был послужить дополнительным аргументом для удержания лояльности населения бывших Ревельской и Рижской губерний.
Так что назначение наместником Гольштейн-Бекского обязано было носить формальный характер, а вот фактическое руководство наместничеством должно́ было осуществляться другим лицом. Получается, что таким образом мы не решали вопрос о руководителе заволжских земель, а лишь усложняли егоновому человеку предстоит ещё решать вопрос с Гольштейн-Бекскими.
Между тем в сентябре произошло и ещё одно событие, что несколько изменило политическую конфигурацию внутри страны. Я был чрезвычайно занят подготовкой реформ и текущими делами, исполняя фактически функции главы правительства, а мама с Потёмкиным уже с мая отдыхали в Петергофе. Императрица была измучена мятежом и волнениями, и ей действительно требовался отдых. Мне же нужна была работа как отдушина от мыслей о Маше, и я стремился как можно больше времени заниматься делами.
Я, конечно, обсуждал и согласовывал все решения с мамой, но лично мы виделись за лето всего пару раз. И вот получилось провести с мамой несколько дней вместе.
Москва была разрушена, но порядок там навели, и теперь Московский губернатор генерал-аншеф Еропкин настоятельно просил начать восстановление города. Естественно, оставить его без поддержки мы не могли, хотя это и сильно напрягало и без того измотанные государственные финансы. Главным архитектором «Комиссии по устроению Москвы» назначили молодого академика Академии художеств Ивана Старова.
Он подготовил проекты новой планировки города и ряда новых зданий. Так что мама предложила мне совместно осмотреть их и утвердить. И я с радостью устремился к ней. Мне не хватало общения с ней, пусть и не мальчик уже, но всё-таки
Я с утра приехал к ней в Петергоф, откуда мы уже вместе отправились в Ропшу, где в Инженерном корпусе должно́ было состояться мероприятие, которое в будущем получило бы наименование презентации. Грустный Потёмкин остался в Петергофе, как он сказал, пересчитывать бутылки в винном погребе.
На следующий день Старов устроил нам замечательное представление. Молодые инженеры помогли ему с изготовлением макетов зданий и пространств, так это было действительно грандиозно. Иван Егорович был адептом классицизма, и его проекты зданий были просто фантастичны. Изначально мы планировали соорудить в Москве присутственные места для администрации, учредить новые корпуса, которые должны были послужить увеличению количества образованных людей, и возвести несколько церквейкуда сейчас без них.
Старов представил нам требуемый проект, но он нас с мамой не устроил. Уточнения требовали не столько проекты зданий, сколько планировка улиц, их общий облик. Архитектор рассчитал всё почти по линиям, которые сложились исторически, то есть этот хаотичный рисунок узких кривых переулков он намеревался сохранить.
Я же видел в своих мечтах город, подобный Петербургу, с прямыми дорогами, красивый в своей строгости и блеске. Москва после бунта была сильно разрушена, причём центр города представлял собой практически руины. Сетку улиц и внешний вид домов можно было менять почти совсем без оглядки на прошлое. И маме мои идеи тоже нравились. Так что, поняв наши мысли, Старов просто отправил свою фантазию в полёт.
Три дня мы провели в Ропше, рисуя широкие проспекты, бульвары, сады, пруды и набережные, храмы и административные здания. Москва должна был стать сказочным городом, подобным старому Константинополю, со строгим зонированием и удобным проездом. Мама была поэтична, энергична и просто прекрасна, она как бы светилась изнутри, и все окружающие были просто очарованы ей. Казалось, что она помолодела. Какие там сорок четыре года!
Я долго думал, к чему всё это, и вот уже на обратном пути в Петергоф меня осенило:
Матушка, а Вы, часом, не беременны? вот вогнать Екатерину II в краску я не ожидал. Маменька была особой не просто острой на язык, а просто настоящей змеёй, которая могла словами стереть в порошок любого, чем она часто и пользовалась. А тут она покраснела и смутилась как девочка, Приехали, Екатерина Алексеевна! улыбнулся я ей, Гришка-то знает?
Нет ещё! шёпотом отвечала она.
Что же муж и не знает? продолжал я шутить. Ещё в мае они с Потёмкиным тайно обвенчались, ибо негоже жить во грехе людям любящим и преданным.
Сама недавно узнала! мама потихоньку преодолевала смущение, Павлуша, а делать-то что с этим будем?
Мам, ну что делать? Муж у тебя есть, он тебя любит! Так что всё нормальнородишь, воспитаем! Ну, что ты нервничаешь-то? Чай, вот Алёша Акулинин растёт, мальчик хороший, скоро в корпус, какой выберет, пойдёт. Неужели мы ещё одного ребёнка не выкормим, не воспитаем! и я тепло её обнял.
Гриша, как узнал, так только в пляс не пустился. Как же! Вечером мы с ним посидели, как водится, на берегу. Счастливый он был, смешной
Теперь уже ни о каком возвращении мамы из Петергофа и речи не шло. Мы договорились, что она будет сидеть здесь, беречь себя и ребёнка. Ладно, работы большеэто даже к лучшему. Вообще, весь бы в работу ушёл, чтобы все мысли только там были.
За окном кареты мелькали зелёные деревца, одно, другое, третье «На равном расстоянии, одно за другим, как день за днём мелькают и мелькают Где же конец их будет?»думал Пётр, не отводя взгляда от оконца кареты. Дорога в Ораниенбаум казалась бесконечной. Карету ему прислали из канцелярии наследника, с приказом немедленно явиться к Павлу Петровичу, который инспектировал артиллерийский корпус.
Его погрузили в карету, едва дав одеть парадный мундир и чиркнуть пару строк супруге. «Как на допрос везут, право слово!»нервничал он. А ведь мог быть и допрос. Пётр Бакунин долго был секретарём самого́ Никиты Панина и его правой рукой, он знал о мятеже чуть ли не больше, чем сам Панин. Но, буквально перед самым штурмом Зимнего дворца, каким-то шестым чувством Пётр понял, что авантюра не удастся, и бежал к императрице, где и рассказал всё.
Не факт, что следствие в отношении его завершилось окончательно, и не открылись новые факты, которые могут привести его на плаху. Пётр зналгрешки за ним водились, и хоть он надеялся, что они никогда не всплывут, но чем чёрт не шутит Его везли в Ораниенбаум, где, по слухам, были и пыточные! Что его там ждёт?!
Деревца мелькали и мелькали. «Один, два, три».
Наконец, карета въехала во внутренний двор. Остановилась прямо перед крыльцом. Молчаливые гайдуки открыли двери и проводили Бакунина к кабинету, где передали на руки новому караулу. Внутри его уже ждали.
Бакунин Пётр Васильевич?
Я Конечно, я! Ваше Императорское Высочество! голос Петра дрожал. Павел сидел перед ним за широким столом и пристально смотрел на него.
Думаете, Вас сюда привезли на пытку? Успокойтесь. Бакунин испуганно закивал, Вас привезли сюда, потому что у меня очень мало времени!
А, понимаю! он по-прежнему очень нервничал.
Не волнуйтесь, Ваши былые дела мне известны! Как были известны и следователям. И они Вам прощены. Возврата к прошлому не будет. Но если согрешите вновьпощады не ждите! Понятно?
Да, Ваше Императорское Высочество! Будьте уверены, не подведу!
Вас считают негодяем, который предал своего благодетеля и друганизким человеком. С Вами не желают работать даже Ваши былые товарищи из коллегии иностранных дел, Вам не подают руки. Вы сидите дома и не посещаете приёмов, ибо Вас не принимает никто из Петербургского общества. Только Ваша супруга, урождённая Татищева, пытается найти Вам протекцию по службе и через своих и Ваших родственников хлопочет за Вас. Всё так?
Да, Ваше Императорское Высочество! лицо Бакунина выражало высшую степень душевной боли.
Вы, Пётр Васильевич, знали столько о заговоре, но открылись властям только после его начала. Почему? Если бы Вы пришли к императрице раньше, то возможно было избежать стольких жертв. Если бы Вы пришли позже, то к Вам не было бы претензий у общества. Так почему именно тогда Вы покинули лагерь заговорщиков?
Я знал, что Шешковский в заговоре и не понимал, кому я могу довериться
Неправда! Вы знали всех крупных заговорщиков и вполне могли обратиться к тому, кто точно был бы вне этого круга.
Я боялся, Ваше Императорское Высочество! Я понимал, что мятеж не удастся, но не мог решиться бежать! глухо проговорил Бакунин, опустив голову на руки. Наследник встал и начал ходить по комнате. На боку его покачивалась сабля турецкого образца. Качалась равномерно, и Пётр опять начал считать её движения. Из транса его вырвал голос Наследника:
Это уже лучше, Пётр Васильевич! Хорошо, что Вы понимаете это. Я долго думал, что с Вами дальше делать. Отправить Вас на Камчатку, как следовало быВы же заговорщик, хоть и раскаявшийсяозначало бы приговорить Вас к верной смерти. Бакунин испуганно замотал головой, Работать в столице или даже в Москве Вы не сможетеВас презирают. Но Вы всё-таки человек умный и способный, а Ваша слабость делу не помеха. М-да, если только правильно выбрать Вам дело
Ваше Императорское Высочество! Клянусь, я не предам Вас! Верен буду до конца!
Верю. неожиданно твёрдо ответил Павел и снова внимательно посмотрел на Петра, Верю! Ведь я сейчас Ваша единственная надежда. И будучи верным мне, Вы обеспечите себе будущее. Вы, Пётр Васильевич, отправитесь в Заволжье. Будете вице-наместником при Петре Августе Гольштейн-Бекском.
Я? Вице-наместник? Покинуть Петербург с семьёй? Уехать в Заволжье? Бакунин, казалось, на секунду потерял ощущение происходящего, но резко тряхнул головой и продолжил уже совсем другим тоном, Какие будут мои задачи, Ваше Императорское Высочество?
Хорошо! Наследник с удовлетворением кивнул и продолжил расхаживать по кабинету, Гольштейн-Бекский, человек неплохой, но всё-таки немец и к немцам имеет особое благоволение. Не мешайте ему чувствовать себя властителем наместничества. Также и внуку его Фридриху Карлу потакайте. Но, Вы должны обеспечить исполнение всех инструкций, что будете получать из моей или матушкиной канцелярий. Мне надо, чтобы ни Гольштейн-Бекские, ни прочие остзейцы не сомневались, что они правят краем. Но правили бы им Вы! Справитесь?
Думаю, да, Ваше Императорское Высочество!
Я тоже так думаю Я хочу видеть наместничество процветающим русским краем и вижу именно Вас человеком, что сможет такое сотворить. А уж после такого успеха, Вы вернёте себе и уважение столичного общества и моё уважение.
Фельдмаршал Голицын отправился на Кубань, а на Таврию решено было назначить Алексея Орлова, но уже после окончания работы военной комиссии, а пока Румянцев посидит и на этом посту. Иван Орлов готовился отправиться на Уралтам пригодится его рассудительность. На Зауралье мама помогла уговорить встать победителя при Чесмеадмирала Спиридова, а главой Камчатского наместничества будет назначен Панин, как только прибудет на место и немного освоится.
Меж тем настал октябрь, дороги захватила распутица, и дела естественным образом затихали, а у меня появилось время на решение уже и второстепенных дел. Я занялся вопросами последних арестованных. Сложный вопрос был с Глебовым, негодяй же, но умный, организаторские способности на высочайшем уровнеаж целых две сети создал, одну по хищению в ведомстве Кригс-комиссариата, а вторую по выводу денег за рубеж.
Однако, подумав хорошенько, пообсуждав его дела, я понял, что вариантов с ним нетслишком много людей Глебов погубил своими махинациями. Сколько солдат погибло от плохого снабженияне сосчитать Всеми ими он пожертвовал ради своего прибытка. Нет у него чести, и не будет, так что использовать его в управлении себе будет дороже. Но казнить уже не хотелось, людей и так по всему свету собираем. Так что пошёл он на каторгу, теперь и каторжанам было чем занятьсяне одним Нерчинском [v]единым живём, по всей стране дороги надо вести, мосты и гати строить, городки и деревни возводить, лес валить.
Со Строгановым было ещё сложнее. Хитрец, авантюрист, дипломатон оказался просто гением интриги и убеждения. Уговорить неглупых вельмож европейских дворов дать денег ему лично, под переворот, причём ещё и под его личный переворот уже после переворота Паниныхэто просто высший пилотаж. Если бы не во многом случайный его арест в Ригеслучайный, я посмотрел отчёты и поговорил с исполнителямиу Строганова могло что-то получиться. Он всё хорошо просчитал, всё спланировал. Положительно, талант.