Павел, ну ты же знаешь, что его только назначилине разобрался он ещё
Гриша, ты же сам читал отчёты! Три доклада ему калмыцкая экспедиция предоставила, что грядёт большая замятня! А он даже ответа им не дал. Доклада в столицу не сделал! А когда началось там, он что, сразу войска запросил? Дождался, что вся степь вспыхнула! А может, он женщин и детей калмыцких и ногайских накормил-приютил? Нет! Сразу грабить их начал! Даже генерал Берг, который туда войска привёл, был поражён! Положительно негодный человек!
Вот, видишь, Пашенькараспалился, аж глаза запылали! Слухи о тебе по государству пошли, что ты Кречетникова изрубил. Потом его доктора откачали, чтобы ты его в каторгу загнал!
Изрубил Заехал по его наглой харе, не выдержал! Вот скажи мне, Гриш, у нас что, все губернаторы такие?
Что ты, Павел Петрович?! Вот Бекетов твойорёл! Сразу порядок навёл.
Знает Никита Афанасьевич порядок и честь имеет! Зря вот его с Астрахани убрали так не вовремя
Ну, что поделаешь-то Зато вот теперь боятся что-то скрыть и не так сделать! Вот Александр Михайлович Голицын, наместник Прикубанский, теперь мне уже пишет, боится гнева твоего.
И что пишет?
Да войск просит, опасается, что в Кабарде волнения начнутся, а он проспал.
А доклад где?
В пути ещё. А письмо он мне голубиной почтой заслал. Боится в Якутск воеводой отъехать на старости лет!
Так чтопроспал Кабарду, старый дурень?
Ну, не то что проспал Сложно там, все против всех, турки ещё воду мутят. А у него и людей походящих нет. Но и проспал тоже!
Войск у меня лишних нет. Да и давить Кабарду нельзя. Мы здесь со всего мира всех подряд собираем, страдаем, что людей не хватает. Вон уже евреев вербовать собираемся! А у нас почти триста тысяч кабардинцев сидят, а мы их войсками давить собрались. Ха! Вот туда Андрея пошлём! Засиделся Разумовский в крепостипусть в Кабарде порасхлёбывает кашу!
Ну, тоже дело. Но я не только об этом, Павел Петрович речь веду!
Ещё что?
Да, амур тебе, Пашенька нужен!
Чего? я сразу себе представил Амур, Хабаровск
Ну, баба тебе нужна! я аж подавился шампанским, которое потягивал. Совсем же озверел! Вяземский боится с докладами к тебе ходить, говорит так смотришь, будто со свету сжить хочешь! Спишь по три-четыре часа, даже в день воскресный отдыху не придаёшься! Вон глянь, как на тебя фрейлина Волконская смотрит, а ты даже не замечаешь! я невольно оглянулся на дамский кружок. Елена, вдова поручика Волконского, стреляла в меня своими синими глазками.
Вот ты, Гриша, выводы делаешь, поражаюсь.
А что поражаться? Женское влияние всегда покой приносит! Особенно молодому-то человеку! Вот я при Екатерине Алексеевне как остепенился! мама была на сносях, и уже даже пышные платья не скрывали её положение, она сидела в кресле, на тронном возвышении и принимала знаки внимания окружающих, Еленушка вон в твоём вкусе! Стройная, шустрая!
Елена, в девичестве Станислава Огинская, была и впрямь хороша. Правда хороша она была именно в представлении XXI века, а на век нынешний она была тоща и слишком подвижна. Да и блондинки с голубыми глазами в моду пока не вошли. Однако, покойный муж Елены, Лев Михайлович, будучи в Польше при князе Репнине, нашёл её столь прекрасной, что женился на ней незамедлительно, не обращая внимания на факт происхождения Станиславы из худородной ветви обширного рода Огинских и отсутствия у неё какого-либо приданного. Семья Волконских намерение сего брака не одобрила, да ещё и невеста была католичкой. Последний факт, правда, был быстро исправлен, Лев и Стася отправились в Ригу, где девушка стала православной Еленой, и брак их был закреплён венчанием.
Однако вскоре Лев Михайлович отправился к армии коронного гетмана, желая отличиться в сражениях, где при переправе через небольшую речку Пилицу, к несчастью, утонул, оставив молодую жену вдовой. Собственным состоянием Волконский ещё не обладал, но его семья всё же решила признать вдову членом фамилии, и его отец, генерал-аншеф Михаил Никитич, ходатайствовал за неё перед маменькой. Так что, состояла она её фрейлиной.
Да что такое! Я же помню Машу! Она была моей любимой! Как же я могу даже думать о женщинах! Моё делобиться за Родину, делать её лучше! Всё-всё! Я выпил ещё пару бокалов вина́, поговорил с мамой, постаравшись успокоить её относительно своего нервного состояния, станцевал с Еленой Никитичной Вяземской, передав свои самые добрые слова её мужу и дочерям. Затем, понимая, что торжество подходит к концу, откланялся и проследовал к себе.
Устроившись у камина с бокалом вина́, я по привычке смотрел в огонь и размышлял, но мои думы были неожиданно прерваны. С тихим смехом ко мне вошла Волконская. Я был слегка нетрезв, да и я всё-таки мужчина в самом расцвете сил, у которого не было женщины почти год! А Стася, как я её называл, была действительно чудо как хорошагде мне тут удержаться Ох, моя хитрая мамочка!
Андрей Разумовский был переведён из камеры в Шлиссельбургском замке в Ораниенбаумв Артиллерийский корпус, там он получил в своё распоряжение комнату, так называемую келью, где должны были размещаться два ученика-новика. Его привезли туда в декабре, без каких-либо объяснений, без традиционного мешка на голове, просто провели в комнату и оставили.
Разумовский устало прилёг на кровать, одну из двух, что стояли в комнате и внезапно заснул. Когда проснулся, не мог понять, какое время сейчасза окном была всё так же серость, но ему показалось, что прошло довольно много времени. Он аккуратно выглянул за дверь и с замиранием сердца понял, что она не заперта, и охраны за ней нет.
В остолбенении Разумовский тихо её закрыл и заглянул ещё за одну дверь в комнате. Там он с удивлением обнаружил туалетную комнату с ночным стулом [vii]и акватермой[viii], которые только входили в моду в Петербурге перед попыткой переворота. Андрей не смог удержаться и простоял под струями акватермы почти полчаса, смывая нервную усталость и пот, пахнущий страхом за его судьбу, ведь князь думал, что везут его на казнь. Струи акватермы были сильными и горячими, это, после почти года в крепости, где только изредка была баня, воспринималось им как чудо, и он не мог заставить себя остановить наслаждение. Потом он всё-таки справился с собой и воспользовался чистыми полотенцами и бельём, которые лежали там же в шкафчиках. Единственное о чём он сожалелоб отсутствии цирюльника, который сбрил бы его десятидневную щетину.
Наконец он вышел из туалетной комнаты и с удивлением обнаружил, что вторая койка в его комнате занята каким-то молодым человеком, лежавшим в одной сорочке без камзола.
А-а-а! Андрей Кириллович! Наконец-то! он энергично вскочил с кровати, и Андрей понял, что у него нет правой руки. После всех сегодняшних событий он воспринял это с каким-то равнодушием. Молча сел на свою кровать и посмотрел на стоя́щего соседа. Что это Вы кислый такой? Я отставной поручик Астраханского карабинерного полка Александр Кривонос! Ваш, так сказать, компаньон!
Что?
Павел Петрович меня напутствовал, что я к Вам приставлен, дабы Вы не чувствовали себя брошенным, но при этом не забывали, о своей несвободе! и он добродушно засмеялся. Лицо Кривоноса было открытым и твёрдым. До увечья он наверняка считался красавцем, да и теперь, несмотря на тень страдания на его лице, он был вполне симпатичен. Такой красавец кавалерист, от вида которого в былые времена не одно девичье сердце забилось чаще.
Откуда Вы, Кривонос? довольно грубо равнодушным тоном спросил Андрей.
От Румянцева я, Андрей Кириллович! Был секретарём у него в канцелярии, воевал, а потом вот под Ларгой он показал левой рукой на пустой рукав, при этом добрая, но грустная улыбка не сходила с его лица, Доктора меня спасли, но какой теперь из меня секретарь, да и офицер тоже Вот Пётр Александрович и походатайствовал, чтобы меня куда пристроили. К землето тяги не имею, силы есть, а что руки нет Так я вот левой писать учусь! и он тихо засмеялся. Андрей смотрел на него и представлял себя в таком же положении, что и его собеседник. Без руки, молодой, а жить дальше как? А он живёт и даже вон, смеётся, учится левой рукой писать. А ведь секретарём был, значит, писал хорошо
Александр, а вы рисовать умели? Ну, когда ещё
Пока с рукой-то был? Умел, Андрей Кириллович. как-то сухо ответил весельчак, и взгляд его на секунду затуманился. Андрей понял, что бередит рану. Уже потом, он узнал, что рана была очень глубокая. Когда они пришли на лекцию Бецкого, который доводил до слушателей свою систему воспитания, то сам Иван Иванович оказался близким знакомцем Кривоноса, и очень огорчился его ранению, помянув отказ «славного живописца» от поездки в Италию на обучение рисованию. Как у Александра скулы свело! Вот, оказывается, он был художником, и коли его сам Бецкой посылал на учёбу в Италиюочень неплохим.
А пока Андрей смирился с проживанием в корпусе. Он ходил на лекции, имел возможность посещать местную библиотеку, по праву считающуюся одной из лучших в России, но всё это делал вместе с Кривоносом, который действительно стал его тенью. Возможность переписки у него отсутствовала, но сейчас он этого и не хотел. С Александром он вполне сдружился, даже завидовал тому, что у того внутри стержень, который не даёт упасть, растечься горем от своего ранения и потери смысла в жизни. С удивлением Андрей понял, что ему нравится быть рядом с таким человеком, называть его своим другом. Он быстрее начал приходить в себя и даже ждал, что же будет дальше.
Вскоре после Нового года в Ораниенбаум прибыл сам Павел. Разумовский попал в кабинет директора, где принимал Наследник, сразу после Кривоноса, который, выходя, улыбнулся ему.
Здравствуй, Андрей! Павел, принимая его стоя, как он всегда любил, у окна. Он смотрел на заснеженный пейзаж за окном, скрестив руки на груди и не оглядываясь на Разумовского. Тот подошёл к нему и встал рядом:
Здравствуй, Павел!
Как тебе Кривонос?
Александр очень сильный человек, Павел. Ты специально приставил мне именно его?
Молодец! Догадался голос Наследника был почти равнодушный, он так и не посмотрел на Андрея. Повисла пауза.
Кривонос прекрасный офицер и человек. Ты знаешь, что он отказался от свадьбы с Машенькой Загряжской, так как не хотел стеснять её увечьем своим?
Нет, не слышал! А что она?
Она Она уже помолвлена с другим.
Вот как Ты знаешь, Павел, мне кажется, что Александрчеловек лучше, чем я
Да и лучше, чем я, наверное, Андрей.
Что ты, Павел! В тебе тоже есть сила, что может рвать цепи!
Как поэтично Знаешь, Андрюша, я ведь тоже слаб
Ты не можешь быть слабым, Павел! Никогда не мог! Ты сильнее нас! Тыбудущий император!
Да! Знаю, спасибо! Тебе лучше?
Да! Я готов к своей судьбе! Куда ты меня отправляешь? Берёзов? Нерчинск?
Не говори ерунды, Андрюша! Ты неглуп и понимаешь, что ты бы здесь не сидел, и я бы к тебе не приезжал ради этого!
Так куда?
Кабарда. Голицын не справляется. Будет создана Кабардинская экспедиция, ты её возглавишь. Мне нужна Кабарда. Вся! Все люди и земли. Она России нужна, Андрей! Вон Черкасские [ix]одни чего стоят. Мы выпустили Кабарду из вида, забыли о них, об их верности и силе. Теперь настало время вспомнить.
Ясно А что говорит Голицын?
Войска проситхочет порядок навести силой.
Там плохо?
Похоже! впервые наследник отвлёкся от вида из окна и взглянул на Разумовского. Насмешливо так взглянул.
Кого мне дашь?
Вот, Кривоноса.
Одного?!
Ещё солдат, человек десять.
Смеёшься, Павел? Наследник повернулся и внимательно посмотрел на Андрея.
Это твой крест, Андрей! И мой тоже вторая часть фразу прозвучало глухо, будто слова были сказаны для себя, Ты должен показать мне и прочим, что считают тебя мятежником, коей должен следовать на Камчатку вместе со всеми, свою волю и умения. Доказать, что ты не казнён мною не напрасно, и восстановить своё доброе имя. А может, и больше! Сможешь?
Смогу! Андрей ответил не сразу, он будто раздумывал, и его ответ был тем более твёрдым.
На Соборной площади было не протолкнуться. Солдаты, что разделяли людей, не давая начаться давке, возвышались столбами, эдакими скалами в бушующем море. Правда, я знал, что главная толпа там, за стенамина Красной площади, вот там воистину собралась половина Москвы. Здесь же были только приглашённые.
Собор, без сомнений, определил необходимость восстановления патриаршества и избрал патриархом митрополита Платона. Не пришлось принимать никаких мер в его поддержку, Платон действительно стал олицетворением нового мира в церковной жизни, особенно после церковного следствия по Чумному бунту. Церковное собрание пришлось проводить в Петербурге, ибо Москва была ещё порядком разрушена. Но вот интронизация не могла проходить нигде кроме Москвы.
Но столование нового патриарха вызвало такой ажиотаж, что Еропкин, бедняга, чуть с ума не сошёл, обеспечивая порядок на улицах и размещая приезжающих. Февраль был ледяным, а люди прибываликрестьяне, горожане, дворяне, священники Все хотели увидеть нового патриарха и церемонию, которая проводилась по древним обычаям с участием целых двух православных патриарховИерусалимского и Александрийского.
Платон стоял на крыльце Успенского собора и благословлял восхищённую паству. Я был одинмама только разрешилась от бремени слабенькой девочкой, крещёной Марией, и не могла быть в Москве. Стасю я тоже с собой брать не сталофициально из-за нежелания портить отношения с церковьюмне казалось неправильным присутствовать на религиозных церемониях вместе с любовницей, а на самом делея хотел посетить могилу Маши, а делать это в присутствии Стаси
Пришлось вырядиться в белые с золотым одежды и участвовать в церемонии, подавая новому патриарху его жезл. Шум стоял чудовищный. В толпу метали монеты и пряники. Платон был настолько величествен, что я опасался выглядеть на его фоне мелкой сошкой, но и ко мне рвались люди, тянули руки, желая дотронуться или просто привлечь внимание. Наконец Платон сошёл с крыльца и сел на приготовленного ему для следования по Москве осла. Новый Патриарх категорически отказывался от кареты, настаивая на традиционном осле, потому его маршрут пролегал от церкви к церкви, где он должен был произносить проповеди, дарить подарки, а главноегреться. Простудить патриарха было бы крайне опасно.
Торжества, торжества Праздновали возобновление патриаршества десять дней и я участвовал во всех мероприятиях. Нужно было показать полное доверие новому церковному руководству и свою боголюбивость. Следом мы собирались вернуться в столицу, где должен будет продолжить свои работу Поместный Собор.
Но провести всё это время, только празднуя и молясь, было решительно невозможно. Вместе с Платоном мы провели переговоры с патриархом Иерусалимским Софронием о передаче молдавской епархии Русской церкви. Все уже прекрасно понимали, кто именно станет следующим вселенским патриархом, ибо нынешнийФеодосий оказался замешанным в неблаговидных делах и уже почти не влиял на позицию Константинопольского патриархата.
Я каждый день осматривал Москву, то в компании Платона, то в одиночестве, искренне нахваливая Еропкина и Старова. Патриарх тоже поражался масштабами планируемых изменений. Он радовался восстановлению и строительству храмов, живо интересовался сроками перестройки Заиконоспасского монастыря для нужд Славяно-греко-латинской академии, которая должны была занять уже весь монастырь. Платон очень хотел ускорить строительство нового кафедрального Богоявленского собора, но пока это было невозможноне было у нас сил сделать всё и сразу.
Москва должна было стать совсем не такой, как я помнил. Стены Белого города и Китай-города разбирались, вал Земляного города срывался. Однако башни должны были сохраниться, приспосабливаясь к функциям пожарных станций и городовых участков. Правильная сетка улиц бульваров уже была размечена, и любое строительство должно́ было вестись только по линиям разметки. Еропкин ежедневно объезжал город и самолично следил за этим.
Были заложены огромные здания присутственных мест, комплекс Московских Императорских корпусов за Таганскими воротами, широкие полосы бульваров, сады и паркивсё это обещало сделать Москву образцовым городом для всей России. Конечно, сразу построить весь город было невозможно, поэтому работы велись пока в основном земляные по расчистке новых улиц и дорог для доставки строительных материалов.