Осмелюсь доложить, вмешался Шеман, что Будищев не дворянин и не офицер. Так что дуэль между ним и Бриллингом невозможна. К тому же мне приходилось видеть, как он стреляет. Это будет просто убийство.
Ну, положим, хорунжий тоже не за печкой уродился, не говоря уж о том, что он, как оскорбленная сторона, имеет право на выбор оружия. Выберет шашку и дело с концом. Хотя, кто, говорите, по происхождению ваш кондуктор?
Вообще из крестьян Ярославской губернии. Однако, будучи в Петербурге, вступил сначала в мещанское сословие, а потом и в купеческое. Ну и судя по участию в его судьбе графини Блудовой, он все-таки бастард ее брата.
Нет-нет, этого только не хватало. Дуэль офицера с купцом какая нелепость.
Та и тьфу на их, хитро усмехнулся Арцишевский. Пес колы не бачит, то вин и не гавкает. Развести хлопчиков подалее друг от друга и пусть служат. А после войны нехай хочь рубятся, хочь стреляются, хочь на кулачки бьются. Наше дело сторона.
А вот это дельно. Как вам наверняка известно, господа, нам в самом скором времени предстоит рекогносцировка. Лазутчики доложили, что Махмуд-кули-хан намеревается напасть на аулы здешних йомудов, чтобы наказать их за нежелание воевать с нами. Вот пойдем и переговорим с текинцами накоротке. Я намерен взять с собой половину ваших митральез, лейтенант. Так что распорядитесь, чтобы с ними отправился наш кондуктор. Пусть опробует свое изобретение в настоящем деле.
Есть!
А вы, полковник, отправьте своего подопечного с полусотней казаков в Михайловское укрепление. Так сказать, на усиление.
Слушаюсь.
Только строго-настрого предупредить обоих, чтобы больше по-пьяному языками не трепали!
Наконец-то поход! разнеслось по русскому лагерю в Бами. Наконец-то настоящее дело, ради которого тысячи людей, оторванных от своих семей и привычных занятий, собрались на краю земли. Хотя последнее относится только к солдатам, а для офицеров нет и не может быть иной доли, кроме военной. А потому каждый из них всеми силами души рвется в бой. Там в грохоте и пламени сражений найдет он свое счастьеновый чин или орден с мечами, прямо указывающими, что получен оный не за пропахшую нафталином безупречную службу, а за настоящее геройство!
Ну, а уж коли суждено быть раненым или, паче того, убитым что же, пуля виноватого найдет! Именно так и говорят эти склонные к фатализму суровые служители Марса. Если же рана кажется не смертельной, то упоминание о ней выгодно украсит формуляр выжившего, а уж коли совсем не повезет что же, одной скромной офицерской могилкой на чужбине станет больше. Выпьют за павшего товарища его друзья, всплакнут, быть может, о потере родные, да горько завоет маркитант, узнав, что некому будет отдать долг за выпитое и съеденное!
Но это все потом, а теперь надо приготовиться к походу. Получить патроны, припасы для солдат, фураж для лошадей и верблюдов и все это быстро, ибо всем известен крутой нрав Белого генерала!
Господин поручик, кричит долговязый прапорщик интенданту, извольте приказать отпустить нам патроны!
Господа, пропустите меня без очереди, нам выступать первыми! пытается урезонить толпящихся вокруг товарищей по несчастью усатый штабс-капитан.
Ваше благородие, лезет с запиской от командира батареи коренастый фейерверкер, так что их высокоблагородие просют отпустить сена!
Все это сопровождалось всеобщей суетой и руганью. Штабные офицеры бегали с приказами, начальство грозило подчиненным всевозможными карами, солдаты тащили на себе мешки и ящики с различными припасами, лошади испуганно ржали и даже обычно невозмутимые верблюды волновались и время от времени ревели так, будто их режут.
И за всем этим с тоской наблюдали те, кого в поход не взяли. Увы, Скобелев решил обойтись крайне незначительными силами, а посему большинство солдат и офицеров останутся в Бами. И тем и другим стоянка уже осточертела, хочется настоящего дела, но их не взяли. И теперь им оставалось только смотреть на своих более удачливых товарищей с плохо скрытой завистью.
Моряки тоже готовились к выступлению, точнее полубатарея митральез, во главе с Шеманом. Впрочем, лейтенанту заниматься хозяйственными вопросами недосуг, а потому он с чистой совестью взвалил эту почетную обязанность на Майера, которому и в голову не пришло, что он мог бы сделать то же самое.
Таким образом, пока гардемарин бегал как ужаленный от одного интенданта к другому, пытаясь выбить «все от казны положенное», ставший командиром взвода Будищев тем временем пинал болт, «осуществляя общий контроль над личным составом». Иными словами, нагрузил всех кого поймал работой, а сам немного свысока взирал на их суету, изредка давая ценные указания.
Это же надо, столько воды! покачал головой унтер Нечипоренко, знакомый с кондуктором еще по прошлой войне и оттого держащийся с ним почти по-приятельски.
Еще мало будет, смачно зевнув, отозвался строгий начальник.
Справедливости ради, надо заметить, что накануне Дмитрий самостоятельно разобрал и собрал механизмы митральез, проверил все движущиеся детали, заменил смазку и от всего этого чертовски устал. Так что теперь ему было просто влом отвечать на дурацкие вопросы.
Дык, сколько туда ее влезет? простодушно удивился один из молодых матросов. Кубыть трети довольно было бы.
Пустыня кругом, дурик! цыкнул на него унтер, погрозив кулаком. Выкипит, глазом моргнуть не успеешь!
Ну, рази что выкипит, поспешно согласился тот, уважительно поглядывая на пудовые кулаки Нечипоренко.
Тут появился тяжело нагруженный припасами Шматов и вопросительно посмотрел на своего «барина», дескать, куда это все девать? На обоих плечах денщика висело по хурджину с разнообразной снедью, закупленной перед походом у Петросяна. Рядом с ним, тяжело дыша, стоял матрос, у которого припасами заняты не только плечи, но и руки.
Тащи туда, скомандовал Будищев и, стряхнув с себя усталость и апатию, бросился укладывать принесенное.
Артиллерийские офицеры в походесамые счастливые люди, оттого, что в передках и зарядных ящиках их пушек всегда довольно места, которое можно употребить не только под бомбы, шрапнели или заряды. Поэтому-то у них на бивуаках всегда найдется выпивка и закуска, вызывающая неизменную зависть у пехоты.
Моряки в сухопутных делах были еще очень неопытны, даже не подозревали о некоторых тонкостях походной службы. Зато у кондуктора, ставшего волею судьбы командиром взвода, опыта хватало на целую дивизию, и теперь он беззастенчиво пользовался выпавшими ему возможностями.
Ашот не бухтел? поинтересовался Будищев у Шматова.
А что ему? удивился тот, не зная всех подробностей взаимоотношений маркитанта и «барина». Расплатились мы с ним честь по чести, пусть радуется, что таковые клиенты есть.
И сильно радовался?
Ну кривил рожу маленько может, зубы болели?
Наверное.
Тут на батарее наконец-то появился уставший как черт Майер в сопровождении матросов, тащивших последние мешки и ящики с припасами.
Кажется, все, выдохнул гардемарин, обессиленно прислонившись к передку. Ты не представляешь, сколько нервов мне стоила эта подготовка!
Поздравляю, отозвался Дмитрий, вытирая руки ветошью.
Издеваешься?
Ну что вы, ваше благородие. Как можно-с!
Кстати, я пока стоял в очереди, переговорил с несколькими офицерами из Таманского полка, многозначительно начал Майер.
И о чем тебе поведали казачуры?
Ты напрасно иронизируешь, мой друг. Многие из них встали на сторону Бриллинга и настроены крайне решительно.
Что, прямо все?
Нет, не все. Я бы сказал, что мнения разделились.
Саш, не тяни кота за хвост, а лучше сразу скажи, что там за фигня?
В общем, большинство полагает, что как только поступит известие о твоем производстве, Бриллингу следует прислать секундантов.
На это он вряд ли решится. Скорее, наш бывший гвардиозиус попытается пришить меня до этого знаменательного момента.
Зачем ты так говоришь? возмутился гардемарин. Я допускаю, что он тебе неприятен, но зачем же оскорблять человека?! Насколько я знаю, никто не может сказать, что у него нет чести
Никто, охотно согласился кондуктор и после короткой паузы добавил: Никто, кроме офицерского собрания лейб-гусарского полка и меня.
О чем ты говоришь?
Не бери дурного в голову, Сашка. Лучше давай сегодня отдохнем, а то завтра вставать ни свет ни заря.
Ты думаешь?
Я знаю. Пока всех запрягут, пока навьючат бедлам тот еще будет. Так что приходи утром завтракать, я что-нибудь сварганю.
Удивляюсь, зачем тебе твой Федор, если ты все можешь делать сам?
Не все. Верблюда завтра он будет навьючивать. И лошадей запрягать. Кстати, как и твой Абабков Слушай, есть тема!
Какая еще тема?
Нам ведь с тобой положено по верблюду, так ведь?
Так.
Во-от! А если запрячь их в арбу, то груза эти два дромадера утащат вчетверо больше!
Заманчиво, задумался гардемарин. Только где же мы возьмем арбу, да еще и с упряжью?
Хм, вопрос, конечно, интересный, задумался кондуктор.
Найти арбузадача и впрямь нетривиальная. Весь транспорт, что имелся в Бами и его окрестностях, принадлежал либо интендантам, либо маркитантам. И совершенно очевидно, что ни те, ни другие не захотят расстаться с ним ни за какие коврижки. Правда, есть еще жители окрестных аулов, и тут могут быть разные варианты По лицу Будищева видно, что он поочередно обдумывал их все, пока, наконец, не пришел к какому-то одному.
Федька, ты где? позвал он денщика, но тот отчего-то не отозвался.
Как оказалось, Шматов сидел у их палатки и, вооружившись копировальным карандашом, что-то старательно выводил на клочке бумаги, высунув от усердия язык. Деликатность никогда не входила в число добродетелей Будищева, а потому он беззастенчиво заглянул приятелю через плечо и громко прочитал:
Здравствуй, дорогая моя и ненаглядная Аннушка. Ты уж прости меня за то, что я уехал не попрощавшись, а только отпустить Дмитрия Николаевича одного мне было неспособно. А ты бы меня не отпустила, хоть я бы все одно уехал
Дмитрию на минуту стало стыдно. Ему за все время так и не пришло в голову написать хоть пару строк о своем житье-бытье Гесе или Стеше. Он вообще не привык писать письма. В прошлой жизни было особо некому. Невесты он так и не завел, а спившимся родителям не хотелось. Да, если честно, он и не знал, живы ли они, или быть может, уже умерли, сгинув в пьяном угаре.
Я тут это смутился Федор, прикрывая листок рукой, а то мало ли, в бою ить всякое бывает.
Ну-ну, с деланым безразличием пожал плечами кондуктор, пиши, писатель. Можешь от меня привет передать.
Ага, с готовностью отозвался приятель и снова взялся за карандаш, но тут его снова прервали, на этот раз Майер.
До чего же скучно ты пишешь, братец, заявил он. Если уж взялся за письмо к женщине, так не поленись и добавь каких-нибудь описаний. Окружающих красот, или еще чего.
Скажете тоже, ваше благородие, ухмыльнулся Шматов. Какие уж тут красоты? Одна сплошная степь кругом, да жара, а более и нет ничего.
Эх, Федя, ничего-то ты не понимаешь в загадочной женской натуре!
Ты сам-то давно таким знатоком стал? ухмыльнулся про себя Будищев, но, решив не прерывать товарища, с интересом прислушивался.
Ну вот послушайте, продолжал разливаться соловьем гардемаринГромадные, нависшие над пустыней скалы, покрытые темной зеленью кипарисов, освещенные бледно-розовым светом восходящего солнца
Тебе бы книжки писать, не выдержал высокого стиля кондуктор.
А что, может, и напишу!
Федор некоторое время прислушивался к их беседе, но затем тряхнул головой, будто отгоняя наваждение, и продолжил свою работу:
«Дмитрий Николаевич велел тебе кланяться и просил сильно на меня не гневаться, потому как ему одному тут совсем бы худо пришлось. Вдвоем-то оно куда как способнее. А ты, коли будешь у госпожи Берг по какому делу или просто в гостях, так поклонись ей и Степаниде с Семеном от нас обоих. Да скажи, что тут совсем не опасно, и сражениев никаких покуда нет. Правда, Графа, то есть Дмитрия Николаевича, еще одним крестом наградили. Он даже смеялся, дескать, скоро на спину вешать придется. За сим прощаюсь, потому как надо собираться, а оказия письмо отправить когда еще будет. Верный тебе запасной ефрейтор и егориевский кавалер Федор Шматов».
Хорошенько поразмыслив над словами Будищева, Майер все же решил, что просто отправиться спать накануне похода не годится и надо пойти к маркитанту, с тем, чтобы немного развеяться напоследок, да попрощаться на всякий случай с приятелями, остающимися в Бами. Как водится, «немного» не получилось, и он подобно многим другим офицерам как следует надрался. Отчего к себе в палатку вернулся хоть и на своих двоих, но при дружеской поддержке лейтенанта Шемана. Доставив подчиненного до места, командир батареи передал его молодое и совсем еще недавно полное сил тело вестовому, после чего счел свой долг старшего товарища исполненным.
Абабков, а где Будищев? покачнувшись, спросил он у матроса.
Должно в батарее, вашбродь, отозвался тот, накрывая своего барчука буркой.
Прелестно! кивнул головой моряк и на минуту задумался, что делать дальше. Возвращаться к маркитанту или идти спать?
После недолгого размышления чувство долга перевесило, и лейтенант решительным шагом направился в сторону лавки Ашота.
Николай Абабковстарослужащий матрос одного из балтийских экипажей, назначенный Майеру вестовым, или говоря по-сухопутномуденщиком, относился к своему подопечному почти с отеческой заботой. Коли случалось молодому человеку выпить лишнего или проиграться в картынаутро непременно следовало кроткое внушение. Трудно сказать, удавалось ли ему пристыдить гардемарина, но тот всякий раз смущался и обещал больше так не делать. Впрочем, матрос сам был не без греха и тоже любил заложить за воротник. Тогда их роли менялись, и уже Майер пытался выговаривать матросу. Абабков же в ответ, к вящему удовольствию свидетелей, также припоминал офицеру былое, после чего они обыкновенно мирились и вестовой получал денежку на опохмел.
Однако следующее утро обошлось без упреков и внушений, потому что все денщики оказались крепко заняты. Надо уложить офицерские вещи, навьючить их на верблюдов и все это как можно быстрее, чтобы не опоздать к выступлению. Где уж тут готовить их благородиям завтрак?! Хотя некоторым не до еды.
Абабков, дай закурить, почти простонал Майер, с тоской наблюдавший за тем, как тот собирается.
Все кончились, вашбродь, хладнокровно отвечал матрос, не выпуская изо рта дымящейся папиросы, которая еще не далее как вчера принадлежала его начальнику.
Как это? всполошился гардемарин.
Да вот так! Я давеча говорил вам, что надобно прикупить
Но я получал припасы!
А табак вам что? удивился подобной непонятливости матрос, после чего вытащил из-за уха заначку и протянул ее барину.
Получив папироску, Майер с удовольствием затянулся и, подобно мифическому дракону, выпустил через ноздри целое облако дыма. За этим занятием его и застал Будищев, принесший с собой стакан обжигающе-горячего чая.
На, попей, хмыкнул он, поставив обрезанную бутыль рядом с приятелем. С утра самое то!
Спасибо, не хочу, помотал головой молодой человек.
Ну, как знаешь, пожал плечами Дмитрий, после чего доверительно наклонился к товарищу и назидательным тоном произнес: Только помни, избыточный опохмел может привести к запою, а недостаточный к смерти!
Да ну тебя! отмахнулся гардемарин, собираясь вставать.
Ты далеко? поинтересовался с усмешкой кондуктор. Смотри, Шеман уже бегает по батарее и рыкает аки лютая тигра!
К маркитанту. Представь себе, совсем забыл про папиросы.
Тогда поторопись.
Сам он уже одет по-походному в туркменский чекмень поверх мундира. На ногах легкие поршни, отчего его можно было бы принять за местного, если бы не офицерское кепи с белым назатыльником. На поясе Будищева кобура с револьвером и кортик. Совсем без холодного оружия в походе нельзя, но сабли, палаши или шашки вызывают у Дмитрия тоску. Даже верный «шарпс» сейчас в футляре, притороченном к вьючной лошади, ибо главное его оружие в этом походепулеметы.
Поставленные на неповоротливые лафеты, они напоминали скорее небольшие артиллерийские орудия и имели точно такую же подвижность. Изготовленный им трехногий станок на вооружение принят не был, поэтому так и остался в единственном экземпляре. Шеман хоть и возражал поначалу, но все же взял его с собой, за что ему отдельное спасибо.