Владимир ГолубевБедный Павел
Глава 1
Нервный я стал, дерганный какой-то. На людей срываюсь, сплю плохо, кошмары какие-то снятся. Иной раз накричу на человека, потом неудобно такчего сорвался?! Нервы шалят явно, а в отпуск некогда, да и к врачу специальному сходитьне сейчас, наверноеникогда!
Паша что-то чудить начал, а ведь столько лет душа в душу. Всё вместе прошлии огонь и воду и маски-шоу, А тут что-то уже третий месяц из командировок не возвращается, причем не абы каких, а из Европы не вылезает совсем: Швейцария, Франция, Германия. Причем смотрю на его передвижениябилеты, гостиницы, счета за телефон: не похоже, что просто отдыхаетмечется как электровеник из Мюнхена в Лион, из Женевы в Гамбургпо день-два в каждом городе проводит, не больше.
Явно что-то не так. А он не говорит чтотипа «не по телефону». И уехал внезапноничего не сказал. Может, кураторы наехали? Но не должны, я сними знаком, пусть и не очень близконе Паша все же, но общаемся-то с завидной регулярностью. Не должны были мы с ними поссориться. В авторитете они по прежнемуих шеф по телеку раз в пару недель стабильно мелькаетупитанный, уверенный. Странно это всё.
Ещё этот новый зам объявилсяОсман Минасов. Нет, поймите меня правильноя убежденный интернационалист, в СССР вырос. У самого мать из Салехардаей я физиономией скуластой обязан, а отец из Западной Украиныему я и фамилией своей, Поркуян, обязан. Самого всю жизнь за армянина принимают, да и Паша Гольдштейнмой лучший друг с институтане разлей вода.
Оба мы в Москву из Владика приехали, в один институт поступили. Институт не простой былчуть ли не лучший технический ВУЗ в стране. Только вот не выучились. Всё в стране изменилось, не до инженеров было. Так что, не закончили мы его на пару. Конечно, потом, высшее получили, да ещё и MBA в гарвардской школе бизнеса. Глупость конечно по нынешним временамчистый понт, но тогда для дела надо было, кто бы двух пацанам без образования кредиты бы на оборотку выдавал.
А тогда мы с Пашкой в одной комнате в общаге жили. Всё общее было. Да и до сих пор всё общее. Даже Маринка сначала моей женой была, а потом к нему ушла. Да и хрен с ней! У нас уже все закончилось, а через год у неё с Пашей началосьточно знаю, ящик Курвуазье тогда с ним выпилинеделю не просыхали. Сам ко мне пришел. По-другому не мог. Спросил, что ему делать. А я-то что мог сказать-то Нет, даже не друг он мнебрат.
Хотя Маринка потом и от него ушла, дальше поскакала свой идеал искать. Нет, баба она хорошая, красивая, добрая, образованная, даже, наверное, умная, но вот только мы с Пашей не для неё. Ей мужик нужен, чтобы рядом с ней, чтоб она им управляла, нервы ему мотала. Что б он её по клубам водил и развлекал на полную катушку. А вот мы носимся по городам и весям, всё бизнес делаем. А отдыхать семьей хотим, да тихо на берегу моря, чтоб гомон топы и вспышки фотоаппаратов не давили, когда её по клубам да театрам водить-то? А ей вот эта мишура нужна, а семья потом. Понял я это быстро, а и не любил её на самом деле никогда. Ну и ладно.
А Паша ей показался более покладистым: видок у него наивныйлысеющий блондин с растерянными глазами, да и еврейская фамилия без одесской матушкисейчас и в оборот возьмет. Только вот глаза растерянные от того, что очки всю жизнь стеснялся носить. Потом он операцию сделал, и жесткость в них появиласьпрямо стальная. Да и еврейская фамилия Любили мы с ним и его папашей поржать над этим.
Немецкая фамилия у него, от предков досталась, ещё в прошлом веке они на Дальний Восток попали, как польские ссыльные, да так и остались. И от еврейских предков у Пашки только бабуля, да и таГаяне Ефимовна. Железная бабуля кстати. Революционное дитя красного комиссара Ефима Грассмана и комсомолки Ануш Осипян. Деде погиб ещё в двадцатых, семеновцы его умучили, а Ануш Ашотовна дочку и двух её братишек вырастила одна. В войну и бабушка Ануш и братья её полегли. Про прабабушку Пашка мне много рассказывал, легендарная дама была, ничего не боялась, военным врачом была, её поезд разбомбили.
А бабушка его папу коммунистом вырастила, только когда всё рушится начало, сжал он зубы и детей с внуками поднимать начал, хоть и как выпьет, всё проклинал тех, кто родину и идеалы предал Да.
В институте, ещё на третьем курсе, вместе с Игорем начали компы таскать с Япониисвязи мои и Пашины. Мой папаня, царствие ему небесное, генералом погранслужбы в отставку вышелу него все во Владике друзья были. Тогда только ленивый контрабас не возил, ну я туда жежить-то надо было, а Паша тоже человек не последнийу него батя во Владивостоке зам облисполкома сидел, при позициях и остался.
Раскрутились. Большой бизнес построилимагазины по всей России-матушке. Паша первый всегда, ему это сильно нравилось. Юридически у него и контрольный пакет бизнеса и директор он, а я такакционер, серый кардинал и старший по работе с людьми, магазинам, а его делозакупки и крыша. Крыша у нас хорошая, центральнаялюди правильные. Денег не просили, услугида, и регулярно. Чего надо по миру тихо провести, здесь людей пристроить.
Нормально все было. А тут что-то этот недоармянин объявился с полномочиями. Вот не пойму, как у армянина имя Осман может быть. Я спросил, он что-то про маму забормотал. Да и вообщемутный он какой-то. Что делает не ясно, лезет в каждую дырку, мешает. Полномочия притащил, заверенные нашим консулом в Гамбурге, объяснений никаких не было.
Нет, ну дурак он явнов этом деле вообще ничего не понимает, людей только обижать и прессовать умеет, с арендодателями ссорится, с поставщиками. Куда лезет не пойму, кто такой и с какого перепуга он к нам приплылне понятно, а Паша всётак надо, не по телефону, лично всё расскажу, держись Игорь. Я с юристами нашими поговорил, они, естественно ко мне пришли сначала. Минасов указания дает, они их исполняют, но аккуратно. Чтобы и я все исправить успевал. Я и успеваю. А вот как успеваюне пойму.
Муть. Вот мечусь как сумасшедший. Тоже, день в одном городе, на следующий в другом: персонал успокоить, арендодателей, партнеров убедить, что всё нормально, на новые документы юристам информацию дать, проверить, подписать
В главном офисе не дать всё в бардак превратитьтоже не оставишь без контроля. Что этот балбес лезет? Зачем Паша ему это разрешил? Что происходит-то? Одни вопросы, а ответов нет, и персоналу о том, что у меня ответов нет, сообщать нельзя. Вот и верчусь, вот и психую.
Хорошо то, что финансисты удар держат, этому новому заместителю воли не дают, а он явно хочет. Нутром чую, что хочет поживиться, как следует. Ох, Паша-Пашапустил ты козла в огород.
Приехали! это мне таксист говорит.
Да-да, конечно! тут пробка, и к областному правительству прямо сейчас не подъедешь. Лучше просто через дорогу перейтинадо в местное министерство торговли заглянуть. Ведь отношения поддерживать надо, там ждут уже. Опять принесся неожиданно, не предупредил местный филиал, и они машину не успели подогнать. На такси поехалнекогда, быстрее-быстрее!
И как я его не заметил! Только на нервы и усталость списать могу. Он на красный проскочить на своем черном с отливом Мерседесе захотел, а я тут как тутраньше всех на переходе. Ох, и отпрыгнуть не успелне заметил его совсем. Ах!
Ничего не помню, боли не былоувидел капот сбоку, успел подумать об усталости, пожалел, что не успеваю отпрыгнуть и всё. Темнота! Потом свет, яркий, глаза режет до головной боли. Ох, какая боль как вступило в голову-то! Застонал, а голоса-то толком нет, какой-то писк тонкий. Снова темнота.
Открыл снова глаза, уже не так ярко, свет какойто дерганый и сбоку откуда-то. Больно, Глаза режет сильно, в горле словно ершик застрял, голова болит. Где я? Всё списал на сотрясение мозга, дикую усталость и прочие неизвестные травмы. Только захрипел. Тут ко мне женщина какая-то метнулась, дышит тяжелодородная очень явно, глаза открыть не могубольно, только дыхание слышу и запах ощущаю. Странный запахдама в возрасте, моется редко, и полынью что ли от неё несет.
Уж ты, бедненький мой, очнулся? и бормочет чего-то неразличимо.
Пить! только и тяну. Пусть голос и хриплый, каркаю как ворона, но не мой это голос! Вообще не мойслова еле выговариваю, и голосок тоненький. Божечки, что это?
Но в рот уже льется какой-то травяной настой, горлу легче, а голова уплывает
Опять очнулся, первая мысль через боль: «Где Пашка?». Подвел я нас, как неудачно-то всё. Он-то, небось, уже где-то рядом. Хриплю-пищу: «Павел!». Глаза не открываются, слиплись, режет, голова болит так, что мысли путаются, и не понимаю толком ничего, что с руками-ногами.
А ко мне опять пыхтит эта странная сиделка: «Да-да Павел Петрович, да-да!». И льет свою настойку мне в раскрытий пересохший рот. Последняя мысль перед провалом в беспамятство: «Почему Петрович-то, Пашка всю жизнь Владимировичем был».
Глаза открыл, будто только через неделю, до этого спал и спал. Просыпался раз десять, снова тетка заливала свою микстуру и я засыпал. Только понял, что что-то совсем не так. Вот совсем. Руками-ногами пошевелить слишком тяжело было, и нормально что-то сказать не выходилотолько писк.
Когда глаза открыл, то увидел потолок с росписью. Представляете с росписью! Что это за больничка? Или Пашка меня в какой-то особняк пристроил, и врачи меня тут собирают? Чудно. Смотрю прямо на потолок, на едва освещенную голую девицу с кувшином и виноградом, глазами пошевелить больно и через секунд десять только до меня доходит: свет, мерцающий, он от свечей! Вот тут я как дернусь, голова набок повернулась, господи, да что это? Вот опять дикая боль в голове, на сей раз без лекарства отрубился.
А вот когда очнулся в следующий раз, вспомнил, что увиделоколо кровати за столиком с канделябром и свечами дремала дама лет пятидесяти в платье, которое в наше время нормальный человек просто так не оденет. Я такое платье только в музеях видел, да ещё в Петергофе разок был, там дама в подобном облачении фотографировалась с туристами.
И свечи «Где я?». Это я сказать попытался. И вышел уже не такой хриплый, но всё-таки писк. Не мой писк точно. Каким-то диким напряжением я подтянул руку к лицу и увидел, что она детская, малюсенькая и несколько красных пятнышек на ней. Всё, на сегодня кино закончилось, опять сознание покинуло меня.
Итак, я ребенок. Маленький ребенок: ручка прямо-таки кукольная. Что происходит-то? Где я? Кто я? На бред списать как-то не выходит, слишком уж сознание четкое было. Хотя кто его знает, может всё-таки мозг поврежден и различить навь и явь не может? Будем разбираться.
Это я уже думаю, снова очнувшись и не спеша открывать глазаБог его знает, что я там ещё увижу, вдруг инопланетян-осминогов или гигантских микробов из мультика-рекламы. Голова уже не так сильно болит, а в глаза словно песка насыпали, а не как раньшебитого стекла. Итак, открываю глаза, медленно-медленно Ага, композиция не изменилась: все так же разрисованный потолок с голой красоткой, свечи в вычурном канделябре, толстая тетка дремлет в кресле. Освещен небольшой круг вокруг тетки, углы комнаты скрыты во мраке, стены покрыты тканями, окон не видно, толи нет совсем, то ли где-то на стенах задрапированы.
Опять медленно тяну руку к лицу. Малюсенькая ручонка, пятна какие-то красные на ней, но уже меньше, чем в прошлый раз увидел. Ребенок, однозначно. Похоже не бред, посмотрим дальше. Аккуратно, сберегая горло, пищу: «Пить!».
Голос совсем детский. Сколько же мне лет? Коли говорю, значит уже не совсем младенецгода два-три?
Сиделка вскочила, спит явно в полглаза, хватает опять кувшин со стола, стаканточнее бокал на ножке, явно дорогущий, вроде хрустальный и ко мне. А я её притормаживаю: «Воды, пожалуйста!»и так ручонкой отталкиваю настой. Спать сейчас рано, надо хоть как разобраться, что происходит.
Моё мнение тут значение имеет, та метнулась в один из темных углов и притащила другой кувшинчиккомпотик какой-то, горло хорошо промочило. Говорить стало легче, да и головная боль как-то уменьшилась. Теперь дальше: «Зеркало!»уже отчетливей выговариваю.
Ой, господи, Павел Петрович! Не страшись, оспа личико почти не задела!»
Эвона как, значит, я Павел Петрович и болел оспой: «Зеркало!»я упрямый.
Охая, сиделка мелкими шашками выскочила из комнаты, на секунду осветился дверной проем, скрытый за драпировкой и показалось, что я заметил контур мужской фигуры в какой-то форме и странной формы головой. А! Треуголка, похоже. Про треуголки я помню только из детствафильм Петр I. Но делать выводы пока преждевременно.
Двери снова распахнулись, и в комнату влетела целая делегация, одетая ещё вычурнее и явно богаче, самой тетки в этой толпе не было. Зато были ещё одна дама лет пятидесяти, три девицы лет двадцати, и двое мужчин среднего возраста и один молодой.
Что это они, за дверями дежурили, что ли?
Одна девица вела себя слишком нервно, уставилась на меня, не отрывая взор и даже, похоже не моргая. Она явно еле сдерживала всхлипы, к ней я сразу почувствовал явную приязнь, и теплое ощущение зашевелилось в моей груди. Похоже, это моя матьмедленно проплыло в голове. Остальные посетители смотрели скорее не на меня, а на представительную даму, вошедшую первой.
Очнулся? дама заговорила первой, голос у неё был властный и сильный. Она явно была главной в этом обществе.
В ответ я решил слабо пискнуть, ибо не понимал, кто это ко мне явился и как следует себя вести.
Алексей Григорьевич, что думаешь? дама говорила так, будто отдавала приказание.
Мужчина постарше дернул уголком рта и ответил:
Елизавета Петровна, думаю ему явно лучше. Кондоиди говорит, что опасности уже нет, струпы отпали.
И уже ко мне:
Павел Петрович, как Вы себя чувствуете?
Голова болит. мой голос звучал тоненько, жалобно и крайне неуверенно, что было следствием не только моего желания не допустить ошибки в общении, но и все-таки явно крайне небольшого возраста тела, в котором я прибывал.
Ха, передай ему, что его счастье, что последнего потомка Петра великого не загубилпусть в церковь сходит и благодарственный молебен закажет. Екатерина Алексеевна! дама взглядом дала разрешение молодой женщине, которую я предварительно определил как мать.
Та бросилась ко мне, уже не удерживая всхлипы, прижалась, целуя. Я в ответ слабо обнял её: «Мама!»тихо шептал это слово, повторяя и повторяя его снова. Тепло пришло ко мне, стало радостно и уютно, даже голова стала болеть явно меньше.
Наше единение прервал строгий голос старшей дамы:
А где муж ваш, Екатерина Алексеевна? Где племянник мой? Где он? при каждом вопросе голос становился всё жестче и жестче.
Ваше Величество! опа, так она королева или царица? Петр Федорович занят военными учениями и Закончить свои объяснения ей не удалось, так как её прервал мужчина помоложе,
В солдатики играет! с такой усмешкой он это сказал, что стало очевидно его отношение к моему, видимо, отцу.
В солдатики?! голос её Величества пахнул таким гневом, что даже по моему телу побежали мурашки, В солдатики, когда его единственный сын при смерти?
Две пока молчавшие девицы тут же затрещали, осуждая его поведение, называя его бездельником и трутнем.
Ко мне егопрошипела дама и резко вышла из комнаты, с ней вышли все, кроме мамы и Алексея Григорьевича, который подошел ко мне, потрепал пеня по голове и ласково спросил:
Хочешь чего?
Я в ответ помотал головой, боль в которой резко усилилась и слабо улыбнувшись, сказал
Спасибо!
Тот снова ласково улыбнулся:
Ну, выздоравливай, наследник, выздоравливай! и тоже быстро вышел.
Я прижался к маме и закрыл глаза.
Итак, разобралисья Павел, будущий Павел I, тот самый бедный, бедный Павел и творец поручика Киже, неудачливый сын Екатерины Великой, убитый заговорщиками во главе с сыном своим Александром и недолгий магистр Мальтийского орденавот собственно всё, что я знал о себе новом из своего прошлого. Та, строгая дамаЕлизавета ПетровнаРоссийская императрица, мама моятут всё понятно, пожилой дядькаРазумовский, бывший фаворит и доверенное лицо императрицы, а тот, что помоложефаворит нынешний Иван Шувалов. А тетка, что поила меня отвараминянька мояМавра.
Мне всего два года, я заболел и по тем временам страшнооспой и меня уже не чаяли видеть в живых. Видимо вот тогда-то и стал я Павлом Петровичем, вместо этого несчастного ребенка. Что ж, карты розданыизвольте играть
В таком раннем возрасте делать что-то существенноевообще крайне глупо, с другой стороны у меня немаленький временной лаг есть. Насколько помню, Екатерина правила долго и успешно, а у нас на престоле ещё Елизавета, так что впереди много времени на анализ ситуации и решение. Не любитель я принимать скоропалительные решения без знания обстановки Так что первая задача выжить и получить хорошие стартовые позиции.