Алексею Орлову я доверять не мог. Пока не мог. Он, словно дикий зверь, прирученный умелым дрессировщиком, казался ласковым и ел с руки, но иногда, казалось, даже без явного раздражителя, мог сорваться и загрызть глупого человека, что возомнил себя его хозяином. Он учил меня фехтованию, стрельбе, верховой езде, мы часто с ним общались, я болтал с ним. Но не покидало меня ощущения, что из-за ласковых глаз на меня глядит такой вот зверь
Но, всё-таки я его сломал. Совпало несколько обстоятельств. Григорий очень хотел стать императором и терпеть до бесконечности не могне тот характер. Алексей в свою очередь видел, что оппозиция к Орловым в обществе усиливается, многим не нравилась их большая власть и влияние, к тому же мои позиции усиливались, и дальше ждать было уже рискованно.
Иван Орлов снова собрал братьев. Надо было решать, как и что делать.
Алексей, какое твое мнение? Иван сразу спросил брата, с разумом и хитростью которого уже никто из семьи не спорил.
Надо ломать! Ломать всё! Если так дальше пойдет, то нас уже через несколько месяцев уберут. Ты, Гриша, уж извини, но Катька твоя уже на тебя не так ласково смотрит. Глуп ты, братец, а она что-то видит.
А что я? Я же при ней, как собачка, прыгаю! Ни с кем другим даже не мыслю.
Тебе, Гришка, слова не давали! рыкнул на брата старший. Алешка всё правильно говорит. Только слепой не увидит, что Катька тобой не довольна! Может ты в постели слаб? Молчи! Важно ли это сейчас? и сам ответил на свой вопрос, Нет, не важно! Мы позиции теряем, а значит надо что-то делать. Алексей, продолжай!
Так вот, если так пойдет дальше, то скоро и Гришка из постели вылетит и мы Уже у Панина больше сил, чем у нас! А Воронцовы! Надо было их сразу сковыривать, а теперь они снова в фаворе. Где мы в такой комбинации? Мы должны были первыми при престоле встать, а сейчас мы дай бог первые среди прочих равных. Гришка умоляюще посмотрел на Ивана и тот кивнул, давая ему слово.
Вот если бы тогда мы Павла
Молчать! закричал на брата Иван! Не смей даже вспоминать об этом! Мы ничего об этом не знаем!
Молчу-молчу!
Алеша, ничего не вскроется?
Ничего, братец! Шешковского я уже двумя руками за шкирку держу, ничего он не откроет, мне в рот смотреть будет.
Так, а что ты предлагаешь-то?
Надо Гришку царем сделать! Пока ещё это возможно. А для этого.
Вот и вырвалось. В мае 1763 братья убили моего несчастного папашу. Сидел он у себя в Ораниенбауме, пил без остановки, и помер бы спокойно от цирроза через годик-другой. Нет, приспичило им вчетвером прискакать в Ораниенбаум и прибить его. Скандал и непонимание в обществе мы получили огромный. Более того, их действия показали нашу неуверенность, что вызвало ещё один скандал. Подпоручик Смоленского полка Мирович в Шлиссельбурге попытался освободить Иоанна Антоновича.
Несчастный бывший царь был заключен в крепость и, не представляя непосредственной угрозы. Более того под воздействием Левшина я начал тяготиться сложившимся положением и хотел простить мать о переводе узника в Соловецкий монастырь. А тут его убили. Нет, правильно убили, как приказано поступили, но
Практически одновременно убили двух бывших императоров. На меня и маму это легло темным пятном, несмотря на то, что к этому мы реально не имели отношения. Орловы решили давить дальше и фактически потребовали у мамы признания своего положения и официальной свадьбы её с Григорием. Они чувствовали себя героями и хозяевами ситуации.
Екатерина была обижена и напугана, к тому же Орловы решили не допускать её общения со всеми окружающими, даже со мной. Поэтому моя умная мама вынесла этот вопрос на обсуждение Сената и Синода. Орловы же решили зайти с козырей и прилюдно выбить на этом заседании из Алексея Григорьевича Разумовского признание в том, что он был супругом Елизаветы Петровны, и, на основании этого прецедента, получить желаемое. Им казалось, что подтверждение этого факта будет выгодно и самому Разумовскомуэто даст ему статус члена императорской фамилии.
Но пришедшее на заседание высшее руководство империи их не поддержало. Категорически! Разумовский просто рассмеялся им в лицо, Воронцовы ревели о несогласии, Панин возмущенно орал о недопустимости, остальные грозно роптали, всё завершил опять-таки Разумовский своими словами: «Нами правит императрица Екатерина, а не госпожа Орлова!»
Оскорбленные братья попробовали обратиться к гвардии, но получили жесточайший отпор от своих же товарищей, которые совсем недавно поддержали их в мятеже. Группа гвардейцев во главе с Хитрово чуть не убила их за непотребные речи.
А довершил их катастрофу я. Люди Захара, с подачи дядьки Остапа, нашли Черткова. Алексей Орлов оказался не таким негодяем, как я опасался, он не убил верного ему товарища, а попытался спрятать его. Почему его не нашли люди Шешковского мне было не понятно, тут либо неумение, либо нежелание ссориться с фаворитом. Эту его ошибку я запомню. Но вот мои люди нашли. Он проживал под чужой фамилией в усадьбе Винниково одного из союзников Орловых.
Гайдуки, во главе с Белошапко, аккуратно выкрали Черткова, изобразив несчастный случай во время купания, и спрятали его уже у себя.
Так что, на уроке фехтования, состоявшемся на следующий день после инцидента с Хитрово, когда Орловых отбили от преображенцев только конные гвардейцы, я невзначай спросил, бывал ли Алексей в Винниково. Тот понял всё и принял правильное решениерухнул на колени и умолял о пощаде, которая, после демонстрации раздумий, была ему дана в обмен на обязательства поддерживать меня. Ведь, если бы до мамы дошла эта информацияему бы просто не жить. Да и мой верный Белошапка убил бы его без раздумий за смерть своего брата.
Теперь я мог быть спокоен, самый опасный на данный момент противник был повержен. Я мог вернуться к обучению, наукам и мыслям об устроении России.
По просьбе Алексея, Иван опять собрал братьев на семейный совет.
Что ты хотел нам сообщить, Алеша? уверенно и спокойно произнес Иван.
Наследник всё знает о ночи переворота! глухо произнес Алексей, обнимая руками голову, на бледном лице его черными дырами выделялись ввалившиеся глаза.
Что? все братья его вскочили, и крик их слился в один голос.
У него Чертков, кто возглавлял покушение.
Как, он жив? вскричал Григорий, и на сей раз Иван даже не попытался остановить его, как нарушившего правила семейного совета. Четыре пары пытливый глаз уставились на Алексея.
Жив! Он был верен нам, а такое не может наказываться смертью.
Ты должен был его убить! продолжал Григорий.
Моя честь, это всё, что принадлежит мне! так же глухо, но твердо продолжал Алексей. Всё остальное принадлежит моей семье, но этомоё! И я не поступлюсь ею, не убью друга!
Значит, как императоров убивать, тут честь твоя не причём
Остановись, Гриша! так же устало, как и Алексей, остановил его Иван. Чтобы найти твоего Черткова, Павел должен был что-то знать о самом заговоре.
Похоже, он знал. Я думаю, что он всегда знал.
Но как?
Не знаю. Может, вычислил, а может Шешковский не так верен нам, как говорит.
И не выдал нас Императрице? Думаю, что за сына она бы и Гришку не помиловала, а нас-то и подавно.
Мы ему нужны.
Как?
Он сам мне сказал.
Что?
Он мне сам рассказал о нашем заговоре. И о том, что готов нас простить.
А в обмен?
В обмен мы будем служить ему и России. Не будем предпринимать каких-либо действий без его согласия.
И что?
И я согласился. И за вас тоже согласился. Он действительно очень умен и хитер. И мог бы давно стереть нас в порошок, рассказав о нашем деле матери или даже тому же Панину. Но он никому об этом не рассказал. И даже сейчас он мог бы столкнуть нас вниз, дав даже небольшой толчок. Но он не сделал и этого. Мы ему нужны!
В качестве кого? с горечью спросил Григорий.
В качестве верных людей. Не только ему, но и России верных. Он сказал, что глупостей мы много сделали, но Родину не предали. Поэтому он готов дать нам шанс. Но он будет последним. Даже, если императрица Гришку отвергнет, он нас будет помнить и в обиду не даст. И против чести идти не заставит. Мне показалось, что он откровенен со мной. Да и не нужны мы ему прямо сейчас. Мы уже почти все проиграли.
Да протянул разочаровано Иван. Не ожидал я такого. Но никто не ожидал. Наследник
Долго сидели братья, выпили много вина, много говорили, но всё-таки решили, что Алексей правдеваться некуда, да и незачем уже. Григорию императором не быть, а в Берёзово, или даже на плаху, смысла рваться нет. Надо соглашаться.
Мама продолжала поддерживать отношения с Григорием Орловым, но страсть, да и любовь уже ушлиосталась привычка. Он не лишался чинов и званий, но влияние фамилии резко пошло на спад. Она начала много советоваться со мной. Что тут было первично, то, что я начал уже демонстрировать свои таланты, или то, что Дидро назвал меня «Самым талантливым юношей в Европе, царству которого позавидуют примеры Древней Греции»не знаю, но факт налицо.
Я же пережил новое потрясение. Моя старая нянюшка Марфа умерла. Я сидел с Ломоносовым, когда в дверь тихонько постучалия всегда настаивал, чтобы без стука не входили. Заглянул молодой слуга и замялся. Я просил:
Чего хотел-то? тот что-то мнется и теряется.
Ты говори, что хотелзашел же уже.
Там это Старушка помирает, просит Вас позвать
Подожди, какая старушка? я даже не понял сразу о ком он. Столько интересного было, а тут какая-то старушка. Не догадался про Марфукак-то сложно было мне её старушкой называтьнянюшка, Марфуша
Ну, дык! Марфа вроде
Марфа?! так получилось, что именно этот молодой парень дежурил. Он даже не догадывался, что Марфаэто моя нянюшка. Хорошо, что он уважил старушку и всё-таки решился заглянуть ко мне.
Я бросился к ней. Она уже отходила, никого не узнавалаво всех видела своего братца Петеньку. Я сел рядом, заплакал и гладил её по седым волосам, пока она не затихла. Уходило моё детство, уходил первый сильно любимый человек в этом мире. Как она умерла, я поцеловал её в лоб. «Боже! Прошу тебя, пусть эта несчастная, но очень добрая женщина, хоть после смерти обретет счастья в лучшем мире!» И на секунду, как наяву увидел: молодого высокого мужчину в форме, очень красивую светловолосую женщину в шубке и двух детишекмальчика и девочку. Все смотрят друг на друга с нежностью и любовью, все раскраснелись от мороза, хохоча, спускаются с ледяной горки на санках. Все крепко-крепко держат друг друга за руки. И чуть в сторонемедведь, рыча, борется с дюжим мужиком
Летом 1764, к концу второго года обучения у него Карпова, Котельников подошел к Ломоносову.
Михаил Васильевич! Я хотел бы обсудить студента Карпова.
Что с ним, Семен Кириллович? Манеры? Уж, извините егопока крестьянство не выветрилось!
Михаил Васильевич! Манеры его вполне приятные, этому он учится быстро. Я и сам из простого люда
Так что Вас смущает?
Кхм Михаил Васильевич, мне больно об этом говорить. Но Я не могу его учить.
Не понимаю?
Он уже знает всё, что знаю я. Ему надо идти дальше, а я уже, к сожалению, не могу его научить ничему новому. Мне очень неприятно об этом говорить, но он талантливее меня. Математикаего призвание в большей мере, чем для меня
Семён Кириллович! Вы меня порадовали! Причем, два раза! Я восхищен, причем в первую очередь Вашим талантом учителя и вашей честностью, а потом и талантом Вашего ученика. Я очень рад, что у науки русской, Вашим тщанием, появляется новый служитель.
Ну, Вы льстите мне Михаил Васильевич!
Нисколько! Примите мои поздравления, ибо, что может быть радостнее для учителя, чем тот факт, что его ученик превзошел его!
Спасибо, Михаил Васильевич!
Что вы посоветуете для него дальше?
Я бы рекомендовал отправить его за границу. Я думаю, что сейчас только Эйлер способен огранить этот алмаз.
Леонард? Ну, что же, Семен Кириллович, я буду ходатайствовать
Ломоносов пришел ко мне просить отправить Емельяна в Берлин, в ученичество к Эйлеру, ибо в России нет для него достойных учителей.
Что же так, Михаил Васильевич? Почему до сих пор у нас нет достойных учителей, а у Фридриха есть?
Достойный математиков в мире не много, да и немчура проклятая не даёт нашей науке развиваться! он опять вскарабкался на своего конька германофобии. Ну, что ж придется его с него ссаживатьнадоело уже.
Немчура? Это Вы опять своих Миллера с Шумахером вспоминаете?
Ну, а кого же Ваше Высочество?!
Признаться, думал, меня! вот тут академика чуть удар не хватил. У меня просто в привычку вошло выбивать из него дурь шоком, как бы ни загубить! Конечно, он человек здоровый, но как инфаркт его хватит, где такого умницу ещё найду? Ну, как же, у меня маменька с папенькой, всё-таки немцы Получается, что и я, с Вашей точки зрения, Михаил Васильевич, немчура поганая
Ваше Высочество!
Извольте, всё-таки в приватных беседах называть меня, как мы условились Павлом Петровичем!
Я нисколько
Вы уж определитесь, Михаил Васильевич, что для Вас важнее, человек или его происхождение! Науки на Руси без немцев и не было бы! Ну, что поделаешь, отставали, извольте догонять. А уже если, первый князь у нас немцем был, так и я по крови немец. Однако пусть Господь покарает меня, если моя Родинане Россия! разозлился я, да
Павел Петрович, я никогда
Михаил Васильевич, как в Вас может уживаться такое? Вы женаты на немке! Ваша дочь, наполовину немка! А Вы нас немцев не терпите, а?
Я ученый просто не мог вымолвить ни слова от переполнявших его чувств.
Я прошу Вас, Михаил Васильевич, оставьте Вы Ваше пустое неприятие. Поймите, когда Вы отвергаете немцев просто за то, что они немцы, Вы можете потерять важное в науке! Простите, Бога ради, если я Вас обидел. Я не сомневаюсь в Вашей лояльности, но ваша нелюбовь к немцам противоречит вашей разумности и вредит делу науки
Тот же Шумахер, да, он человек небезгрешный, но ведь лучше библиотекаря у нас просто нет! У него учиться надо именно этому! А Миллер? Да, он везде рассказывает о том, что так многому нас научили немцы, но ведь он историк! Причем он у нас один из немногих! Он находит такое, что даже никто раньше и не видел. И он делает выводы вполне обоснованные, путь зачастую и нелицеприятные. Но он не врет и часто бывает прав.
В конце концов, кто был этот Рюрикшвед, датчанин, немец или славянинважно только для политики! Чтобы шведы с пруссаками не заносились! А для науки, его потомки были русскими, даже, если предки у них были немцы или венгры, или татары! Кто может сказать, что Владимир Святой был немец, будь даже его прадед Рюрик немцем? Или Владимир Мономах грек, ибо его мать гречанка? Или Александр Невский чех, так как бабка его чешка? Да, пока кричать о нашей учебе у иностранцев не стоит, да и вообще не стоитесли будем верить в свою неполноценность, ничего у нас и не получится.
А так, отстаем мы пока от европейцев! Нам надо догонять, рваться и опережать! А вот когда опередим, там посмотрим мне было чуть грустно, но тут Ломоносов показал, что я не зря верил в его могучий разум, который может побороть его чувства.
Павел Петрович! Я постараюсь исправить этот недостаток! Оправдать доверие, которое Вы ко мне проявляете. Я не думал об этом так. Я буду думать.
Идите, Михаил Васильевич, думайте. Если решите обсудить что-то, то як Вашим услугам. Да и насчет Карпова я с Кириллом Григорьевичем поговорю! так закончил я на мажорной ноте.
Мой учитель и в правду после этого разговора изменился. Подошел к Миллеру, тот, бедняга, весь сжался, решил, что Ломоносов по своей вечной привычке бить его будет А тот возьми, да прилюдно подал ему руку и просил прощения за свои слова и действия. Академия наук на уши встала от удивления.
К Шумахеру он так подойти не смог, но мне и этого достаточно, личная неприязнь, куда её денешь, бывает
Я взрослел и в конце 1765 году по исполнению мне одиннадцати лет, в качестве новых учителей у меня появились Эйлер, Миних и Теплов.
Первого привез Ломоносов. Уговорить старого ученого, хорошо в прошлом зарекомендовавшего себя в России, он смог благодаря Карпову, который очень быстро стал любимым учеником швейцарца. А вот для того, чтобы разрешение на переезд дал его покровительФридрих II, в уговорах пришлось активно поучаствовать маме, да и мне, после обсуждения с Екатериной, пришлось начать переписку с королем Пруссии, которая имела длительное продолжение.