Маргарита СвидерскаяКНЯЖНА
ЧАСТЬ I
Глава 1
В высоком тереме князя, что находился в древнем городе Искоростень, было шумно. Нискиняправитель древлян по праву и желанию народа, бушевал и разносил все, что попадалось ему под руку. Он уже разбил кувшинвалялся кучкой в углу комнаты; под столом пол украшали осколки глиняных плошек вперемешку с кусками жареного мяса, которые жадно, но с оглядкой на хозяина и, поджав хвосты, заглатывали собаки.
Сам Нискиня, здоровый мужик в простой рубахе и портах, восседал на лавке за столом, тяжело дышал и, попеременно то тряс кудлатой головой, то стучал огромным кулачищем по столу. Уцелевшая посуда жалобно дзвенькала, подпрыгивала и медленно-медленно продвигалась к краю в надежде спастись. Лицо князя от напряжения багровело, глаза, если б могли, как в сказке, кинули пару молний и испепелили нарушителя спокойствия, а пока Нискиня, лишь на манер взбесившегося быка, раздувал ноздри и скрипел зубами от собственного бессилия. Немощью и причиной гнева была женщина, которую ни ударить, ни убить, он не смел, не мог да, собственно, и не хотел. Вот и выплескивал злость в крике и воздушном помахивании кулаками.
Вот же дура!.. Ты понимаешь, что натворила?! Нет! Не понимаешь! Я тебя с дочерью пригрел, принял, как положено А ты мне та-а-кую свинью подложила! Нет, не мне, ты на корню сгубила дщерь!.. Вот где она?!
Распекаемая князем женщина безмолвно стояла перед ним в центре палаты. Темно-синее покрывало из шерстяной ткани полностью укутывало ее до пят. На опущенной голове вился тонкой змейкой золотой обод, что не давал ткани упасть и удерживал изящно и равномерно расположенные складки. От обода, прикрывая виски и уши, свисали три ряда золотых колец, украшенных крупным жемчугом и изумрудами. Женщина спокойно выдерживала крики и гнев князя и лишь беззвучно шевелила губами. Тонкие пальцы нервно перебирали жемчужные длинные бусы с брелкомкрупным золотым крестом.
Все своему распятому молишься, дура?! Одну за другой глупости сотворяешь, да так споро, что лишь баба быстрее караваи в печь кидает!.. Помог тебе твой бог?
Помог, Нискинюшка, помог,женщина подняла голову и взглянула на князя ярко-синими глазами,Он всем помогает. И мне помог: кров найти, защиту,голос ее был тих, но постепенно потерял смиренные ноты и приобрел суровость,Только ты не ори, как телок на заклании, забыл что ли, с кем разговор ведешь?! Я тебе не простая девка со двора, я род свой от самого Кия веду, и отец мой был Киеву князь!.. Нет у тебя права на меня голос повышать Или забыл, что ядщерь Аскольда Зверя?!
У-у-у!князь древлян потряс кулаком и резко опустил его на стол,Жулье ты ро-о-оме-ей-ско-о-е! Э-э-эх! Так и норовишь обхитрить!
Мне не ведомо, где уж ты жульничество узрел, Нискинюшка. Не лгала тебе, не обманывала. Богом клянусь! И ромейкой меня не обзывай, нет во мне той крови, не греши супротив правды-то,встрепенулась на мгновение, но вновь сникла, опустила голову женщина. Глаза подернулись слезами, пара их пробежала и скатилась прозрачными горошинами на пол.
Было с чего горевать.
Совсем юной отправил ее отецкиевский князь Аскольд Зверь в Константинополь, чтобы скрепить союз с Царьградом. Сам батюшка принял новую верухристианство, да и дочь крестил, выбрав чудное ей имя Евпраксия. Как же завидовали бывшей Прекрасе подружкиновый, неведомый, богатый мир узрит! Мужродственник императора, не так чтоб молодой, но и не старый, по рассказам настоящий воин Дом с полами из мраморных плит и воздушными террасами в виноградных лозах, вид на залив, сады вокруг Злато, богатства несметные Чисто сказки нянек
Мечты девичьи оказались разрушены сразу по приезду. Обвенчали новоявленную Евпраксию и забыли про нее, поселив в доме на берегу моря. Мужа своего она видела редко. Все дела государственные. Но долг перед семьей исполнялаисправно рожая деток, первые четыре года. Из детей выжила только старшая девочка, может быть, потому и пропал интерес к ней, да она не противиласьздоровьем не блистала, особой любви не питаланашла себе утешение. И не волновал ее вопрос: кто же она здесь, в далеком и чужом, поначалу, краюнелюбимая жена или заложница государственных интересов. Выходила из дому лишь на рынок да в церковь святой Богородицы во Влахерне. Но привыкла. Молитвой утешаласьнеожиданно с радостью поняв и приняв теперь в сердце христианскую веру, и радость испытывала при мысли, что никто уединение не нарушает, совсем как в монастырях, где любовь, мысли и душу отдают Богу.
Тихая благодать закончилось внезапно. Евпраксия и не поняла сначала, что за шум и суета поздним вечером в ее одиноком доме. Босая, в длинной рубашке, прижимая перепуганную дочь Елену, она рассматривала со страхом мужчину и с трудом узнавала в нем мужа, все такого же безразличного и чужого.
Выгнав из покоев слуг и дочь, супруг налил себе в чашу вина, присел к столу и заговорил так, что и перечить не было смысла. Суть сказанного до Евпраксии доходила с трудом: идут перемены во власти, много врагов, могут использовать его семью, чтобы заставить уступить политическим притязаниям. Он не хочет потерять семью, но временно укрыть должен. А еще, все может пойти так, что ему самому придется бежать из Царьграда, если его партия проиграет. И только она тогда останется его единственным спасением. Поэтому она с дочерью немедленно отплывает в
Киев
Ей нельзя оставаться в империи
И не знала Евпраксия радоваться ли ей, что домой едет, а как же воскресные службы? Как же праздники, такие светлые, проникнутые таинством службы, что при выходе из церкви словно покрывало благодати накрывает? Как все это бросить?!
«О, Господи! Прости неразумную! Елена! Она, прежде всего, в опасности!»спохватилась Евпраксия и не подумав перечить решению мужа. Местные порядки зналасемью предателя казнят; в лучшем случае ее с дочерью в монастырь отправят. Она-то с радостью примет долю монахини, а вот дочь Рано. Ни любви, ни материнства не познала, да и единственная она у нее, у деда, к которому отправится придется.
Как скажешь, так и сделаю,смиренно склонила голову, даже не посмотрев на супругане видела годами, а сейчас чего глазеть? Были чужими и остались, но решила уточнить:Когда нам уезжать?
Корабль готов, сегодня поутру и отправитесь. Слуги уже собирают ваши вещи.
Нужно взять побольше теплых,воспоминания о зимах, которых не знала пятнадцать лет, вдруг всплыли в голове, оттеснив все сказанное мужем.
Я знаю, слугам приказал, они соберут,супруг опрокинул бокал, поставил его на стол и замер. Он все решил, все подготовил. Тонкая фигурка жены не вызывала обычного плотского желания, но мысль, что в ней может оказаться единственное его спасение, при проигрыше, назойливо билась и требовала что-то сделать еще. Не чужие же люди! Переламывая себя, он подошел к ней, привычным жестом поднял голову за подбородок. Теперь бы поцелуем завершить прощание, но не смог. Лишь в глаза заглянул, испуганные и робкие. Прижать женщину-монахиню у него хватило сил. Погладил по спине, утешая и оторвал ее от себя:
Прощай! Иди, собирай Елену. Как все решитьсявызову.
Евпраксия вздохнула облегченно, послушно кивнула и, машинально перебирая четки, направилась из комнаты.
«Какое счастье! Не согрешила!»
«Какое счастье! Ни слез, ни горечи. Правду доносилисовсем уж монахиней стала! Мне и на руку: если выживетв монастырь уйдет, я свободным буду, если сгинуттоже не помеха!»
Не знала Евпраксия, что отправляют ее домой, а дома-то и нет! Новый теперь у Киева правительОльх! Нет Аскольда Зверя в живыхобманом убит новым князем
Узнала она это вовремя, не доехав до Киева совсем чуть, просто повезло. Остановились на ночлег, а хозяин, видя, что они ромейцы, потчевал не только ужином, но и новостями. Внутри все задрожало, сердце холодом окатила волна. Едва смогла сдержаться и ничем не выдать себя. Утром ни свет ни заря встали и объехали столицу, направив возки в сторону древлянской земли. Киев увидела издалека. Но не было больше радости в сердце. Чужим оказалось все вокруг. Новый путь был безопасней, они уехали с земель князя киевского, а путь теперь их лежал в храм Макоши. Только там был шанс укрыться. Но не спешила Евпраксия туда, заехала к Нискинедревлянскому правителю, чтобы обдумать, как дальше бытьможет, и там ее не примут. А может и дочь отберут И вместо светлых, выложенных цветной мозаикой окон храмов Царьграда увидит она лишь деревянные стены или каменные в своей темнице. Потому что к Макоши уходят, но никто не возвращается. Так случилось давным-давно и с ее матерьюДира ушла и не вернулась. Случилось это, едва отец крестился сам, а затем ееЕвпраксию в христианскую веру обратил. И боялась она пуще нового князя в Киеве этой встречи! Знала, что мать, если жива, не простит ей веры в Христа. Потому и поехала сначала в Искоростень.
Горемычной князь Нискиня показался добрым простаком, и гостеприимным хозяином, долгие беседы вечерами водил, она и купилась. Возрадовалась, думала поначалу, что Бог ее направил древлянам правду о христианстве принести, от язычества освободить. Видать возгордилась. Да не тут-то было.
Князь древлян оказался крепким орешком, такой и белке не угрызть. Свою выгоду он как волк учуял сразу, едва изгнанница на пороге появилась. Долго не тянул, выложил сразуЕлену за сына своего Мала сватать начал, с приглядкой на Киевский престол.
И поняла Евпраксия, что пора из древлянской земли бежать. Откажет прямо, так силком Елену заставят в неравный брак вступить. И не так высок Нискиня, чтобы в случае беды смог бы мужу помощь оказать. Но больше всего устрашало Евпраксию, что Елена станет женой язычника. Нет, не позволит она дочери-христианке от веры святой отречься!
Сговорилась она с мужичком по имени Хвост, который крутился на подворье, чтобы указал в путь храм Макоши, к поляницам и берегиням: там леса глухие, да и с бабами мало кто воевать хочет. Всегда так было, потому что ни чести, ни славы победа не принесет. А уж прислужниц Макоши и тем пачеобходят стороной, если без надобности. Евпраксия, ожидая проводника в те края, тянула до последнего, не отказывала Нискине, но и не соглашалась, все верой новой прикрывалась, уговаривала Мала крестить, выжидала удобного случая. А наступилуехала на двух возах, молясь о спасении души своей и дочери.
Только недалече от Искоростеня при первой же остановке в поселении домов на пять напали тати. С дрожью вспоминала Евпраксия, как, не успев сойти следом за Еленой, услышала шум. Сразу всадники налетели и рассыпались по дворам, размахивая мечами и копьями, конями топча выскакивающих из дома жителей. У нее на глазах один такой и сшиб Елену Дочь едва успела нож достать, да повалилась на обочину. Свой крик и то, как подбитой птицей бросилась она к телупомнила. Помнила, что добежать не успеланакрыло темное покрывало, и свет померк.
Очнулась на телеге во дворе Нискини, кругом плачь да крик стоит, что только княжий голос перекрыть смог:
Как мертва?! Какие тати?!
Попону, что прикрывала Евпраксию с головой, откинул, она и вздохнуть смогла.
Жива!толи огорченно, толи с насмешкой произнес Нискиня,Дышит! Чего ей сделаетсяраспятый чай уберег! Где Елена?!
Евпраксия и сама хотела бы знать, да боялась услышать недобрую весть. Осторожно, с помощью своих сползла с телеги и прислушалась, как князю докладывали.
Нам дозор княжича Игоря отбиться от татей помог Порешили они татей. Стали искать госпожу и дочь ее. Елену мы не нашли. Госпожа не дышала, мы думалипомерла, вот сюда и вернулись
Эх-х! Видишь, чем обернулось-то?! Срочно вернитесь, обыщите каждый куст, бестолочи!зло прошипел Нискиня, махнул огорченно рукой и в дом пошел.
Евпраксия прикрыла глазаи голова кружилась, и свет стал не мил, и слезы удержать хотела. Подавив вздох, пошла следом за князем, замешкалась на крыльце, сурово глянула на слуг:
Кто осматривал? Езжайте с людьми князя. Живую, мертвую, а Елену привезите!
Люди вернулись на следующий день. Евпраксия, которая всю ночь не сомкнула глаз и молилась у икон, едва нашла в себе силы выйти. Нискиня уже допросил людей.
Злой, весь аж трясся. Сквозь зубы, но слова вернувшихся, передал:
Никого они не нашли. Люди сказали, что когда трупы собирать стали, один дышалэто и была твоя Елена. Тут же княжичу доложили. Он и решил ее к Макоши отвезти. Сам, ты слышишь, женщина, он сам отвез твою дочь в храм! А что как дознается кто она?! Думаешь у князя Ольха нет глаз и ушей?! Не знает он, кто в моем доме гостевал?! Если выживет Елена, уж и не знаю, как ее возвернуть
Только бы выжилапрошептала Евпраксия, наказав себе, что немедленно отправит своей матери Дире весть. Да будет ли толк?!
Теперь вот стоит, слезы унижения глотает, и нет им конца.
Глава 2
Кап
Кап
Прохладные, мокрые точки, легкие и невесомые, в разнобой упав на кожу, неожиданно причинили боль.
Стремительную.
Оглушающую.
Боль проникла в мозг, разбудив и вынудив осознать себя и сделать слабую попытку соотнести пространство, время и вспомнить, почему так больно от простых капель, упавших на щеку.
"Капли какие-то странные",мелькнула первая здравая мысль, она ухватилась за нее, постаралась развить поскорее, чтобы сознание опять не ухнуло в темноту.
"Это не дождь"все, что ей удалось определить до закрутившегося водоворота проснувшейся памяти. Она, словно насмехаясь, яркими вспышками продемонстрировала короткие эпизоды, вырвав их из упорядоченных временных отрезков и перетасовав по своему разумению.
Знакомое лицо мужчины, который наклонился над нею и занес кулак, чтобы ударить. Она успела рассмотреть каждую волосинку на толстых пальцах с наколками Вспомнила и восстановила движение тяжелого удара, после которого погрузилась в темноту
"Кто он?! Почему?"моментально возникли вопросы, но их смели новые эпизоды услужливой памяти.
Мужчина в милицейской форме, с погонами майора. Сидит в кабинете за обшарпанным столом и что-то резкое выговаривает ей Она тоже в форме, но рассмотреть свои погоны не успевает. Мужчина встает и подходит к ней. Она ощущает его гнев и тревогу, и непонятное, близкое, очень ощутимое чувство надежности и родствамайор протягивает руку и заправляет ей за ухо выбившуюся прядь светлых волос.
Я все равно всегда буду любить вас с Наташкой, Ольга!..
Да, все правильно, онаОльга, ей двадцать четыре года, ее мамаучитель русского языка и литературы, а отецмайор милиции, еще в их семье есть сестра Натальяученица выпускного класса.
Но как же мало она вспомнилаКак же мало это ей дало, да и дало ли? Собственное имя. Родственников. Но их нет рядом. Она интуитивно ощущала отсутствие знакомых запаховтолько сырость и хвойные ароматы; не витали, как их тамнезримые флюиды родства, которые ощущает любой человек, когда рядом близкие. Откуда запах сырой хвои?.. Да и вообщев сознании ли она? Судя по "рваному", дерганому покачиванию, а она его чувствуетда. С нею случилась беда и ее куда-то несут. Почему несут? В скорой помощи сломались все каталки?..
Снова всполох света обрывает нить вопросов. Из темноты услужливо выплывает новая картинка из жизни до непонятного удара, погрузившего ее в темноту.
Сдала?спросила женщина строго. Это ее мать? Стоит на пороге и сверлит ее взглядом, входная дверь распахнута. Она оббита для защиты от сквозняков дерматином, стареньким, местами облупившимся, а кое-где и вовсе с проплешинами, из которых выглядывали, ставшие когда-то ненужными, детские вещи. Строгий вид женщины не отталкивает, а пробуждает нежность, терпение, непонятное чувство весьма далекой вины.
"За что?"ей нестерпимо хочется немедленно получить ответ на этот вопрос, потому что чувство любви к женщине пробивается сквозь зыбкую память, врывается и требует от Ольги нежности и терпения
Отменили, перенесли на субботу,не поднимая глаз, онаОльга скидывает кроссовки и ставит аккуратно на колошницу, гадая, удалось скрыть радость или нет: к сдаче экзамена по старославянскому не была готова, и ее необычайно обрадовало благоприятное стечение обстоятельствтри дополнительных дня на подготовкуможно только и мечтать.
Ольга тут же переживает свои тогдашние ощущения радости и облегчения. Вихрем проносится информация, очень напоминая баннеры на мониторе, когда всплывают слова старославянского языка, что она успела выучить.
В квартире прохладно (совсем как сейчас)отопительные батареи уже не греют, а весна затянулась. С интересом Ольга, нынешняя, рассматривает обои на стенах: старенькие в мелкий рисунок из незабудок и ромашек, выцвели местами, но, как и запахи квартирыпривычно родные и знакомые.
Елена Николаевна!
Да, именно так зовут ее мать, что кутается в бордовый махровый халат, постоянно запахивая его на груди, строго поглядывая на дочь.
Повезло, спасибо случаюне опозорила,женщина направляется в маленькую кухню,Иди чай пить и садись зубрить, но успеешь ли? Сколько раз тебе говорила: увольняйся!
Зачем напоминаешь? Я уволилась, не отпускали меня,присаживаясь к столу на скрипнувшую табуретку, Ольга слышит свой голос, он тихий, в нем слышаться нотки робости.