Глава восемнадцатая. Звериная суть критиков
Поставив точку под первой главой романа, Городецкий с удовольствием потянулся и пошел на кухню к Маланье.
Што? Заиграла кишка-та? спросила, усмехаясь, кормилица. Ну, садись, попробуй мово варева. С горохом седня суп-та.
Совсем без мяса? наигранно ужаснулся Макс.
Как без мяса? Без няго, чай, не можно! Мужик должон мясо есть, а то отколь силушка бу-дит? Хотя те куда силу-то? Весь день ничо не делаш, токо пишаш. О чем хать?
Роман про гусар: как они от войны к дамам мечутся и обратно.
А-а У военных всех так, не токо у гусар. Пьют, правда, ишшо да в карты шьютса.
А ты с военными не шилась, Малаша?
Баба посмотрела на Макса с насмешинкой и сказала:
Много будиш знать, скоро состаришса. И продолжила:
Липа баяла, будто ты нашел каку-то барышню?
Кто кого нашел еще вопрос, усмехнулся Городецкий. К тому же мать, как у барынь во-дится, может взбрыкнуть и деву эту увезти туда, не знаю куда.
Все равно это лучша, чем сиднем сидеть. Кровь по жилушкам гонять нада!
Да понял я, Малаша, понял. Пожалуй, ты меня и подтолкнула к этой авантюре. Ну, славно ты меня накормила, аж в сон потянуло.
Была б женка под боком, щас ба и разговелса! хохотнула баба. А так што делать, иди спи.
Спать, правда, Макс не стал, а сел опять к столу, но не за роман, а за описание буду-щих подводных кораблей. "Люди до сих пор полагают, что плавать по воде и в воде могут только деревянные корабли, плавучие, так сказать, изначальнопотому что пористое дерево легче воды. Они при этом напрочь забывают о самом знаменитом законе Архимеда: "тело, погруженное в воду, выталкивается из нее с силой, равной весу вытесненной воды". Если же этот закон учесть, то окажется, что тонкостенные корабли из железа будут отлично плавать по воде, а особенно внутри воды
Дописав статью к вечеру, он немного поколебался: не пойти ли все же к дому Мещерских, поговорить с Лизой через окно А может она вообще исхитрится выйти на улицу и тогда мы с ней славно пообжимаемся и нацелуемся? Но тут перед ним всплыл грозный лик Елены Ивановны, и он сдулся. "Ладно, пойду в редакцию: статью отдам и о дальнейших пуб-ликациях покалякаем".
В редакции был один Белинский. Он молча взял текст, протянутый Городецким, пробежал его глазами, кинул взгляд на автора, пожал плечом и сказал:
Я начинаю уже привыкать к вашим фантазиям. Но все-таки передвижение в глубинах океана гигантских стальных бочек, нафаршированных торпедами, минами и ракетами, не говоря уже о пушках на их палубе вас самого-то не смущает?
Это теоретически возможно, а значит практически осуществимо, ответил Макс с упрямин-кой. Кстати, электродвигатель уже изобретен немецко-русским ученым Якоби, который, по моим сведениям, строит его в Петербурге наяву.
Откуда у вас такая осведомленность?
У меня есть знакомцы в Петербургском университете, соврал Макс. Они и пишут о но-винках по моей просьбе.
Ну ладно. Читатели вам не очень-то верят, судя по письмам в редакцию, но газета все равно идет на расхват. Придется опять вам премию выплатить.
Я не против. Расходы мои увеличились.
По вашим нарядам видно, покосился Виссарион. Явно не по средствам живете.
А где Николай Иванович?
Я проводил его сегодня в Баден. Он оставил меня за себя.
Это понятно, больше некому.
"Молву" он мог и на вас уже оставить
Упаси господи! К редакторской деятельности я совершенно не гожусь. Тем более, что начал вчера писать роман
О как! О чем же?
О приключениях бравого гусара в войне с Наполеоном.
Фантастических приключениях, надо полагать? В стиле барона Мюнхгаузена?
Ну, не настолько завиральных. Чувство меры-то должно быть
У каждого это чувство свое. Ваше, например, куда объемнее моего. Вроде Булгаринско-го
А знаете, что я недавно узнал? спросил Городецкий. Что сочинитель этот вовсе не Фад-дей, а Тадеуш и попал он в Россию вместе с армией Наполеона как враг, был взят в плен и тут прижился. А теперь он всем известный русский писатель, патриот русской старины.
Да известно все это, досадливо сказал Белинский. Меня тоже многие считают поляком, только я натуральный русак, из-под Пензы и фамилия отца моего Белынский. Это в универ-ситете меня уже переиначили на польский лад, а мне надоело всех поправлять
Понятно, сказал Макс. Что нового выращено на ниве российской словесности?
Ни-че-го! заявил Белинский. Все заполонили сказки (опять Пушкин руку приложил), стихи бездарных поэтов вроде Ершова, да Загоскин опять разродился: на это раз заметками "Три жениха". Написал один совершенно неисторичный, но живой и увлекательный роман и стал производить ему подобные, только все хуже и хуже. Театры пьесами завалил, где один и тот же милый персонаж мечтает жениться на хорошей девушке, но ее тетушка этому препят-ствует, желая выдать за графа или князя. И только вмешательство брата или дяди разобла-чают преступные намерения знатного жениха и тогда все соглашаются, что добрая девушка должна жить в счастии с добрым малым.
А чем вам Ершов не угодил? Чудесный же "Конек-горбунок" у него получился!
Сусальная история, вроде сказки о ленивом дурачке Емеле! Концовка же такова, что на ме-сте императора я б том 3 "Библиотеки для чтения" изъял, автора же сослал назад в То-больск
"Вот тебе и гений нашей критики! мелькнуло в голове у Городецкого. Теперь я не удив-ляюсь, что он и о Шевченко отзывался пакостно и Гоголя затравил своей требовательностью. В общем, долой, долой этих критиканов, пусть лучше обычные читатели хвалу или хулу нам преподносят"
Глава девятнадцатая. Бал в Гродно
Желая избавиться от неприятного осадка на душе, Городецкий сел по возвращении до-мой за стол и решил написать перед сном еще главку о хитроумном поручике.
"Разместив в отведенной комнате свое малое имущество, Митя Ржевский пошел в биб-лиотеку, показанную ему хозяином, и стал рыться в ее стеллажах. Книги были на трех язы-ках: польском, латинском и французском (по нисходящей) и потому выбор оказался невелик, томов в 50. Откладывая в сторону Вольтера, Монтеня, Монтескье и эциклопедистов (их Дмитрий читал в библиотеке Эрмитажа, хоть и не полностью, конечно), он вдруг наткнулся на мемуары графа де Сегюра (1 и 2 тома) под названием "Notes sur le sejour en Russie sous le regne de Catherine 2" (Записки о пребывании в России в царствование Екатерины 2). Стал их пролистывать и всерьез увлекся: автор был послан ко двору императрицы в 1785 г в качестве посланника Людовика 16го, пробыл там до взятия Бастилии и приметил очень много осо-бенностей русской жизни. Кроме того, он описал свои впечатления о Польше, на которых Ржевский и сосредоточился.
Так вот вы где! сказал хозяин по-французски, внезапно появившись перед ним. Что из-волите читать? Сегюра? Интересный выбор, необычный. Впрочем, чудо, что вы вообще чи-таете по-французски: наши мелкопоместные шляхтичи на нем читать, как правило, не умеют.
Почему вы решили, что я мелкопоместный? осклабился Ржевский.
По всему, просто ответил Грудзинский. По малому имуществу, качеству мундира, а также по выражению лица: у знатных шляхтичей оно совсем другое.
Мда, усмехнулся поручик. Как же я появлюсь на бал, где будут ваши знатные красави-цы?
Знатные почти все поуезжали в Варшаву или Вильно, усмехнулся в ответ пан. Оставши-еся просто на бал не явятся из-за гонора, так что не переживайте понапрасну.
Они осмелятся вызвать неудовольствие губернатора?
Василий Сергеевичмилейший человек. К тому же в Гродно много красавиц среднего раз-бора. С другой стороны, вы ведь не жену явились себе здесь приискивать? Знатную да бога-тую?
Нет, нет, засмеялся Ржевский. Указом Павла Петровича офицерам запрещено до 30 лет женитьсячтобы не оставлять вдов без пенсиона.
Ну и ладно. Лучше ответьте: вы полонез, мазурку и кадриль уверенно танцуете?
Уже да, в том числе вальс.
Тогда бояться нечего: наши дамы и паненки более всего ценят у кавалеров ловкость в тан-цах. Иначе зачем бы им было так любить балы?
Но я для чего пришел? продолжил хозяин. В столовой прислуга уже накрыла стол. При-глашаю вас со мной отобедать.
Тогда позвольте отдать вам деньги, выданные мне на кормление, встрепенулся Дмитрий.
Не позволю, пан, с утрированной суровостью возразил Грудзинский. То не позволяет наш кодекс чести!
А мне честь не позволяет оказаться в долгу, встречно возразил Ржевский.
Судьба непременно сравняет наши долги, слегка улыбнулся потертый жизнью мужчина. Не в этом году, так через десять лет.
Бал был объявлен на третий день по прибытии полка. С утра все офицеры начистили до блеска парадные ботики (короткие сапожки), отпарили доломаны и чакчиры, начистили пуговицы и галуны (не сами конечно, а руками денщиков), одели свежие рубашки и преис-полнились радужными надеждами, после чего чинно отправились в обширный дворец Радзи-виллов, стоящий на центральной площади Старого городаодноэтажный, но высокий, с дву-мя подъездами в колоннах и протяженной мансардой. Внутри дворца, за входом, гостей встречали пан Радзивилл (склонный к полноте мужчина лет под сорок) и его жена (статная дама второй свежести, то есть за 30 лет), а также губернатор Ланской (еще статный, но седой человек лет 55) с супругой (лет 45), полковник Новосельцев (бравый, высокий, большеглазый и кудрявый несмотря на свои 35 лет) и атаман Платов (какой-то невзрачный, 60-летний, с жиденьким волосиками на почти плешивой голове).
Когда Ржевский вошел во дворец, он был полон гостей, толпившихся (как это было видно из вестибюля) уже в бальной зале. Чеканя шаг, поручик подошел к чете Радзивиллов, представился и приложился к надушенной ручке дамы. Тотчас он полуобернулся к губерна-тору, отдал честь и поцеловал руку уже подусталой Варвары Матвеевны. Скосив глаз на полковника, получил от него яростный взгляд и даже краешек сжатого кулака из-за спины, после чего, оставив кивер на попечение ливрейного слуги, направился в зал. Там он мигом сориентировался и подошел к своей братии, прибывшей на бал в полном составе, то есть всемером.
Где тебя носило, Ржевский? спросил командир его эскадрона ротмистр Епанчин. Мы тут уже полчаса толкаемся, а ты тянешься? Вот-вот начнут полонез играть
Так все ждали меня? вполголоса, но форсированно спросил Ржевский и чуть еще прибавил звука:Я пришел господа, можно начинать!
В ответ он услышал смешки из другой группы офицеров, а также из кучки русских, видимо, девушек. Ротмистр вновь открыл рот, чтобы обрушиться на авантюриста, но тут в зал вошли распорядители бала, образовали три пары (Новосельцев с Анной, старшей дочерью Ланско-го, а Платов, видать, танцором не был) и под торжественные звуки полонеза двинулись с лег-кой присядью вдоль длинного-длинного зала. За ними тотчас стали выстраиваться все новые и новые пары, к которым смогли присоединиться и гусары 1 эскадрона, наскоро пригласив стоящих у стен польско-литовских паненок и дам. Был среди них и Ржевский.
Танцевал он со своей дамой механически, скользя взглядом по другим парам и отмечая выдающихся красотой паненок, Таких было, разумеется, немного, но одна (статная, полно-грудая, надменная blond лет около 1819) ему очень приглянулась. "Ее и буду арканить", сказал он себе и стал поджидать "цепочки"прохода дам вдоль строя мужчин с обменом рукопожатиями (в перчатках, конечно). Вот вожделенная блондина приближается, вот каса-ется его руки и
Мильпардон! негромко воскликнул он и засеменил за паненкой, зацепившись рукавом до-ломана за ее рукав (посредством незаметного крючка, им самим нашитого) Мой доломан опять сошел с ума!
Что? также негромко воскликнула она по-французски, дернула рукой, но только еще крепче нанизалась на крючок. При чем тут доломан? Отцепитесь от меня!
Прошу, не подавайте виду, шепнул негодник. Для окружающих будем делать вид что ничего особенного не происходит. Я постараюсь нас расцепить, иначе сумасшествие моего доломана, влюбившегося в ваше платье, может перекинуться на нас. А нам нельзя влюбляться!
Почему это? машинально спросила блондина и тут вгляделась в статного гусара.
Поздно, трагическим тоном сказал Ржевский. Ваш взгляд меня уже пронзил, сердце мое забилось лихорадочно, руки запылали, а дыханье перехватило. Можете потрогать меня в лю-бом месте, и вы убедитесь, как сильно треплет меня страстное чувство к вам!
Вы смеетесь надо мной, поручик! воскликнула девушка.
Я бы не осмелился, со всей возможной серьезностью заверил Митя. Обозревая этот зал, я неизбежно наткнулся взглядом на вас и в самом деле затрепетал. А тут случай свел нас вместе и мой трепет достиг апогея. Я, Дмитрий Ржевский, умоляю, ма шери, скажите мне свое имя, чтобы я отныне повторял его изо дня в день, из ночи в ночь!
Что? Вы Ржевский?! почти вскричала паненка и вдруг заулыбалась. Значит, вы хотите знать мое имя? ЯКаролина Ржевуская! Быть может, ваша сестра в каком-нибудь колене!
Дмитрий ошалело на нее посмотрел и тоже заулыбался, все больше и больше.
Расстались Ржевский и Ржевуская по-дружески, но без обещаний. В ходе последующих танцев (кадрили, вальса, мазурки и снова кадрили) Дмитрий танцевал с разнообразными женщинами и все с большим воодушевлением. Ибо следил за Каролиной и заметил, что она посматривает в его сторону. Но вот был объявлен последний танец перед ужином (вальс), и Ржевский стремительно оказался возле прекрасной полячки.
Я могу пригласить вас на вальс? спросил он с наигранным спокойствием. Каролина сме-рила его тем самым надменным взглядом и вдруг сказала:Только в том случае, если от своего права на вальс откажется пан Михал.
И обернувшись к уже подошедшему молодому польскому "шпаку", посмотрела ему вырази-тельно в глаза.
Ну, раз этот бал устроен для приветствия гусарского полка, неохотно промямлил пан, то мне придется так и поступить.
Каролина повернулась к поручику, победительно улыбнулась и протянула ему свои руки. Дмитрий ощутил такой подъем чувств, что понесся с желанной Кралей сквозь ряды танцующих с удвоенной быстротой, умудряясь искусно лавировать и властно вращать деву то влево, то вправо, то волчком, а также падать на колено и пускать ее вкруг себя, похлопы-вая в ладоши. Их танец так всех заворожил, что большинство пар остановилось для того, чтобы увидеть в деталях эту блестящую импровизацию. В его конце им захлопали как пан Радзивилл с женой, так и губернатор Ланской, (бывший уже без жены), а следом и прочие гости.
A teraz prosze kavalerow i ich panie do mojego stoluodgryzc, co Bog poslalзвучно произ-нес пан Разивилл, что было понято русскими без перевода.
За столом Каролина отбросила приличия и оказалась рядом со Ржевским. Кому-то из-за этого пришлось пересесть, но ее это ничуть не обеспокоило. Между ними завязался ожив-ленный разговор: фактически ни о чем, но для них он был полон затаенного смысла. Она будто бы его спрашивала:"Откуда ты свалился на мою голову?", а он ей отвечал: "Меня вела сюда путеводная звездата, что сияет сейчас в твоих глазах!". Она поднимала голову, окидывала его тем самым сияющим взглядом и спрашивала: "И что, коханый, мы теперь бу-дем делать?". "То, чего захочешь ты, моя милая! Но поцеловаться нам нужно обязательноиначе мое сердце лопнет!".
После ужина гостям настала пора расходиться и тут вдруг пошел дождьлетний, сильный! Ржевский, намеревавшийся напроситься на прогулку с Каролиной, в отчаяньи на нее посмотрел.
У меня недалеко стоит карета, шепнула она:Бежим!
Они выскочили под дождь и через минуту оказались внутри уютной, сухой и абсолютно тем-ной клетушки.
Поезжай! крикнула паненка кучеру, после чего припала к груди своего избранника, предо-ставив его горячим губам и настойчивым рукам взращивать пыл ее стремящегося к насла-ждению существа".
Глава двадцатая. Два успеха
Пришел новый день и новая пища для ума. От Краузе принесли записку: "Максим Фе-дорович, мощную батарею Вольта я собрал и свечу в гипсовом держателе сделал. Горит све-ча сильно, но не более часа. Подскажите, что можно еще сделать?". Городецкий, севший бы-ло за свой роман, в два счета собрался и пошел в университет.
В лаборатории Краузе он увидел стоящую на столе ярко светящуюся стеклянную кол-бу конусовидной формы и рядом плоский ящик, густо уставленный попарными дисками, от клемм которого к лампе шло два медный провода.