Тишина. Генералы задумчиво смотрят на стол пытаясь ещё раз увидеть скоротечный рисунок боя. Тут Сталин встрепенулся:
Ну, что Лобов? Как тебе мой лейтенант-медиум? Подкинул идеи?
Интересно, говорит Лобов, это что же тактика немецких асов? Клюнул, и ушёл? А, ты знаешь может получиться. У МИГов новых скоростёнка ого-го, И пушки издалека бьют. А уж попадут так дырища будет А почему наших пятьдесят если корпус. Ах, давойна. Повыбивали. Так нужно заранее замену на Дальний Восток пригнать. Сколько? Сейчас посчитаем.
Довольный Сталин берёт коньяк, кривится, вероятно вспомнив про совещание, ставит обратно, и говорит мне:
Ну, всё. Дальше без тебя. Свободен.
Я ничего не придумал. Картину этого боя я прочитал в перестроечные времена сначала в популярном журнале "Авиация и космонавтика". Затем описание боя перекочевало на страницы газет, журналов и книг. Так, что кроме меня о чёрном дне американской авиации знали тысячи советских людей. Про наше участие в Корейской войне до перестройки было не принято рассказывать в газетах и вещать по ТВ. Как и про наше участие в других заграничных войнах. Меня удивляло, как наши штабы проспали высадку десанта в тылу у северных. Это как второй раз рядышком слона не заметить. Первыйв сорок первом. В Корее мы с китайцами бились за северных, а за южных войска ООН со всего мира. Молодёжь "демократической" России часто не понимала за что нас так не любят в мире. А вот за это и не любят. Что мы как и американцы учили других, как нужно жить. И полемика плавно переходила в кровавую драку. Одни против всехпривычный для нас расклад.
Пока шёл к общежитию вспомнил военное детство, родной посёлок Синявино. На высотах вокруг которого погибли десятки тысяч наших солдат, защищая ленинградскую "дорогу жизни". Вот и в Корее такая бойня будет. Американский напалм ходом пойдёт. В небольшой стране погибнет больше миллиона корейцев и китайцев.
Изотов, объяснил где получить форму (я в последнее время её часто получаю), в бухгалтерии пересчитали жалование добавив за звание и пайковые. Из общежития позвонил Джеджелаве. Объяснил причину неявки. Тот мрачно ответил: "Разбэрёмся".
Столкнулся в коридоре общаги с Абрамяном. Тот сразу запел:
Юра, где стенгазета. Уже февраль. Ты мне все показатели портишь.
Показатели. Они при развитом социализме стали визитной карточкой бюрократов. В Москве и окрестностях приписывали ещё по божески, а на Кавказе и в Средней Азии при рисовании показателей выделывались друг перед другом как в ресторане армянин с грузином в фильме "Мимино"
Сижу, рисую. Ватман размером А1 расчерчен на прямоугольники. Вот место под заметки на двойных тетрадных листочках. Обвожу контур прямоугольника цветным карандашом. Тут передовицу из "Правды" приклею. Тут рисунок или коллаж из журнальных фото О. да у меня журналы от прибалтов остались. Привлекаю для коллажа вернувшегося с тренировки Васечку. Он берет журналы и бормочет под нос:
Вот хоккеисты стоят на вбрасывании. Подходит. О, а тут девушки. Вот это буфера!!! Всё!!! Я в туалет на минутку.
Журналы куда попёр?
Я на минутку. отвечает из коридора колобковский голос.
Рисую гуашью пафосное название придуманное Абрамяном. "Сталинские соколы на боевом посту". Сочиняю поздравление ко дню теперь уже не Красной, а Советской армии. Анечка перепишет. У неё почерк красивый. Я хоть и отказался от неё во имя советского спорта, но порой от заигрываний с нею Ромео спирает в груди. А эта веселушка, дав любителю "яблочек" дежурный подзатыльник, учит его, как старшая сестра:
Васечка, кругом столько прекрасных девушек. говорит она разводя руки в стороны, А ты у нас и спортсмен, и комсомолец, и красавец.
Колобок, прям, "кавказская пленница" мужского рода.
Мой сосед при этом смотрит на углы комнаты где по словам Пилюли его ждут прекрасные девушки. Никого не видит. И, залившись краской от смущения, мямлит стишок что нравиться Пилюле:
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
Аня подходит к нему, обнимает, и говорит:
Васечка, ты мне как брат. Не расстраивайся
Мои лирические воспоминания резко прерываются. Со скрипом открывается дверь, влетает Колобок и прячет журналы под подушку. Слышен крик тёти Клавы откуда-то снизу:
Что ж ты, Колобков, за изверг, полчаса в туалете сидел. Гришенька, стучал, чуть не обделался
Полчаса прошло? Быстро летит время.
Пришедшая Анечка переписала текст для стенгазеты. Всё вклеили, остался колобковский коллаж. Вася хотел в тихорца провернуть диверсию. А как ещё назвать появление полуголой девицы в печатном органе общежития сталинских лётчиков. Этот весёлый имбецил на фото хоккейного вбрасывания приклеил наклонившуюся в сторону "соперника" мамзель с шикарным задом и не менее шикарным бюстом. Из одежды на даме были трусики, бюстгалтер и коньки(мастерски нарисованные начинающим художником). Клюшка у дамы получилась кривоватой, видимо рука дрогнула от созерцания шикарных форм Пилюля смеялась до слёз. Попросила не разрывать "Васечкину картину", а отдать ей на память. Коллаж Колобку пришлось переделывать.
Подруга ускакала переодеваться к дню рождения. Мы с Колобком озаботились подарком. Прошлись по общаге. Сторговали наш довоенный лётный шлем почти новый и немецкий складной нож.
Я пастой ГОИ лезвие и вилку-открывалку почищу, и будет, как новый, говорит мне местный шлифовальщик, доставая из своего чемодана чистую бархотку и кусок зелёной пасты
Достаю из пачки "своих" спортивных журналов и газет итальянское довоенное издание. La Gazzetta dello Sport 1929 года. На обложке актриса-гонщица Мими Аймлер. Пытаюсь разобрать текст. Тысячемильная гонка. Одна без механика. Надёжный автомобиль Lancia Lambda. Там, на следующих страницах и про футбол есть. Думаю, Мстиславу понравиться.
Нагреваю на примусе утюг. Привык к электрическому, а нету. Мочу водой кусок простыни, и глажу на столе брюки. Колобок гипнотизирующе смотрит на дырку в своём носке, но та не затягивается. Берёт иголку, снимает носок и начинает штопать.
Идём к Художникам. Эти двое щебечут ниочём и похахатывают. А я смотрю, как идущая впереди навстречу женщина тянет салазки с лежащим пацанёнком. Тож лёжа на пузе, раскинул руки, смотрит на мелькающий перед лицом снег, и гудит.
Наверное, на бреющем идёт.
Заходим. Раздеваемся. Наблюдаем процесс дарения подарков. Именинник, выслушав поздравление, достаёт дар на всеобщее обозрение.
А здесь похоже кошельками родителей меряются
Мы с нашим сверхскромным подарком пристраиваемся в конец очереди. Пилюля явно комплексует из-за своего бедного прикида. Шепчу ей на ухо: "Ты здесь самая красивая." Она покрывшись румянцем, смотрит на меня с благодарностью. А я рассматриваю нашу "золотую" молодёжь. Она сильно отличается от виденной мной в 70-80-е. Здесь не принято зарываться, кичиться своей самостью, устраивать пьяные дебоши(сыновья Сталина и Хрущёваредкое исключение). За выходки и проступки детей Сталин часто строго спрашивал с родителей. Помню, дело детей элиты, основавших во время войны нацистскую организацию "Четвёртый рейх". Дети сидели в тюремном изоляторе, на допросах свалили всю вину на погибшего товарища и получили год высылки из Москвы. Легко отделались.
Основная часть молодой элиты получала хорошее образование. Многие из "золотых" детей стали впоследствии крупными руководителями, работниками науки и искусства. Но, они с юности поняли свою "особенность" и не очень стремились контактировать с "простыми" парнями и девушками. Вот в такую "золотую" компанию мы и попали.
Знакомьтесь, говорит Мстислав, представляя нас последней группе гостей спортсменами ВВС и будущей студенткой-медиком.
Девушки, улыбаясь представляются:
Рада Аджубей, студентка МГУ.
Майя Каганович, архитектор.
Пижонистый парень, щурясь от света лампы:
А я, возможно, скоро буду брать у вас интервью. Стажёр спортивного отдела "Комсомольской правды" Алексей Аджубей.
Не имей сто друзей, а женись, как Аджубей. Это же политбюровская родня. Едрить-колотить.
Звонит телефон. Юбиляр берёт трубку:
Да. Спасибо Светлана. В ресторан? Нет не могу. Мы сейчас начнём праздновать. Что? Вы приедете? Записывать? Ты, муж, Артём с женой, Света Молотова с мужем, Серго Берия и лётчики Лев Булганин и Степан Микоян. Что? Через полчаса? Конечно подождём.
Мстислав тупо смотрит на телефон. Рада развеселившись объявляет:
Заседание Политбюро ЦК ВКП(б) объявляю открытым.
Захлопала одна Каганович. Остальные в ауте.
Подошла из столовой в белом халате старшая сестра МстиславаОльга. Выслушав, неунывающую Раду, сестра именинника, хлопнув в ладоши по-военному распорядилась:
Мстислав, вызывай маэстро Каца и директора столовой. Мероприятие получает высшую категорию сложности. Девочки, если хотите помочь, надевайте халаты, и со мной строгать салаты и чистить картошку. Мальчики, тащите из подсобки ещё три стола и стулья. Что смотрим, поехали.
Прибежал взволнованный Кац, бережно держащий скрипку. Накрыли столы, поставили приборы. Вваливается толпа. Встречает Ольга.
Слушатель военно-воздушной академии майор Микоян для вручения подарка прибыл. весёлый лётчик достаёт из корзины жаренного поросёнка на блюде, ещё вчера хрюкал. Доклад закончил.
И, цокает каблуками по-изотовски. Как бы невзначай, расстёгивает шинель демонстрируя два ордена и несколько медалей.
Доклад приняла лейтенант раздбатальона девятнадцатого стрелкового корпуса Ольга Строева. и расстегнув халат столового работника, демонстрирует два аналогичных ордена и медали.
О. а вы тут знакомитесь уже, вещает старшая (судя по вытянувшемся лицам многих присутствовавших) ввалившейся компании.
Знакомится со всеми, протягивая руку и коротко говоря: "Светлана".
Когда услыхала про ВВС при знакомстве с нами, заулыбалась и сказала:
А, "васины соколы".
Балерину-красавицу Ольгу Лепешинскую Светлана Сталина обняла и сказала:
Привет, Лёша. Ты как всегдаочаровательна.
Не называй меня так, притворно обиделась звезда балета, Я чувствую себя снова маленькой девочкой
Из пришедших ранее подошли знакомится партработник Пётр Демичев с женой Марией, второй комсомольский секретарь Александр Шелепин с женой Верой, художники Мыльников и Булгакова, студент Георгий Данелия с невестой Ириной Гинсбург, инженер-конструктор Башир Рамеев и наша футболистка Любочка в офигенном вечернем платье.
Заносите подарок, распоряжается дочь вождя народов.
Сын Жданова и приёмный сын Сталина заносят судя по весу тяжеленный ящик с надписьюмагнитофон "Днепр-1".
Перед Новым Годом в ГУМ завезли, делится информацией Юрий Жданов, он же муж Светланы Сталиной и он же сын члена Политбюро Андрея Жданова.
А давайте уже пойдём за стол, произносит слегка покачиваясь капитан Лев Булганин, и подняв сумку вверх, гремит бутылками.
Проходим, проходим, повторяет гостям Мстислав, а нам с Колобком кивает на ящик и на дверь подсобки.
Ну вот. Получай деревня трактор. Опять припахали.
Обе СветыСталина и Молотова, как находящиеся в положении дамы постоянно подкидывали мужьям вводные. То. столы нужно в кружок переставить, чтобы разговаривать со всеми, то подстелить мягкое на стул, а то сидеть жёстко, то мел им подавай, то варёные яйца. Колобок и Пилюля смотрели на это квадратными глазами. А я усмехался про себя, вспоминая жёнушкин суп с конфетами, мороженное с чесноком, нюхание хозяйственного мыла и выхлопных газов нашей машины из прошлой жизни
Когда Вася потянулся к бутылке водкия на него так глянул, что он быстро налил себе "Боржоми". По краю ходим. За дверью и по углам здесь стоят с десяток телохранителей которым завтра отчёты рисовать. Маэстро Кац что-то потихоньку наигрывает на пианино. Типа для улучшения пищеварения. Молча мечу пищу не чувствуя вкуса. Постепенно адаптируюсь и вникаю в ведущиеся разговоры.
Сталина обращаясь к Амайе, жене своего брата Артёма:
А правда, что твоя мать придумала вот это, Светлана поднимает правую руку согнутую в локте вверх и сжимает кулак
Нет. отвечает дочь Долорес Ибаррури. Она придумала наш клич. "Но пасаран."
А вы музыканты? обращается ко мне набравшийся Лев Булганин, не переставая ковырять вилкой в тарелке, Исполните-ка нам что нибудь эдакое, крутит в воздухе столовым прибором и ржёт.
Смех подхватывают другие. Кладу ладонь на ладонь нервно дёрнувшейся и готовой разрыдаться Пилюли.
Вы хочите песен их есть у меня.
Встаю. Беру гитару. Вижу обеспокоенный взгляд Каца из-за непоняток. Встаю, чтобы все видели. Кто то отложил вилки и смотрит, кто-то продолжает есть и разговаривать.
Смотрю на испанку, и начинаю песню нашей преподавательской агитбригады. Мы столько раз её репетировали, а потом пели, что слова записались в мозг намертво
Амайя встаёт после первых слов, прижимает левую руку к сердцу, а правую поднимает в уже показанном жесте. Подпевает в припеве. Встаёт Пилюля, тоже подняла руку, подпевает припев. Обе плачут, хотя наша не понимает слов.
Моя мама говорила бойцам, уходящим на бой с франкистами: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях." Эта песня об этом говорит чуть успокоившись Амайя, А ещё я вспомнила брата Рубена. Его не сломил вражеский плен. Он погиб за свою новую Родину под Сталинградом.
Я тоже был в плену, а потом сражался, встает сын Сталина Артём, и обняв жену говорит, за Рубена Ибаррури.
За Тимура Фрунзе, встаёт Серго Берия.
За Володю Микояна, говорит Лева Булганин, кивая его брату Степану.
За Лёню Хрущёва, Степан кивает заслезившейся Раде.
Встаёт Светлана Сталина. Посмотрела в сторону на охрану. И глядя на фужер, словно преодолевая какой-то барьер, произносит:
За моего брата Якова Джугашвили
Все сели загремели рюмками и приборами. Опытный конферансье Кац поняв, что празднование пошло не туда, подошёл к чете Демечевых и попросил:
Мария Николаевна. Вы же прекрасно поёте в Государственном хоре. Исполните что-нибудь лирическое.
Пётр Демичев присоединяясь, кивнул жене. Та, подходя к инструменту, сообщила Самуилу Абрамовичу:
"Утомлённое солнце", а потом "Ах, эти чёрные глаза".
После этих песен Самуил Абрамович берёт инициативу в свои руки и вызывает Колобка спеть "Вершину", а затем и Анечка исполняет "Перевал".
После аплодисментов, Лепешинская замечает:
Необычно. Весьма необычно. Никто не поёт в такой манере. У Вас. Как? Аня? У Вас, Анечка большое будущее. В консерваторию пробовали? Нет? В медицинский? Что ж, хорошие врачи нам тоже нужны
Сестра Мстислава Ольга Строева интересуется у Пилюли:
Читали про теорию однофамилицы нашей примы Лепешинской о новообразовании клеток? Что скажете, коллега? А вы, что думаете, товарищи?
Врачом стать я только собираюсь Я очень хотела бы, чтобы советские учёные научились делать "живое" из "неживого", но пока это, вероятно невозможно отвечает Аня.
Я против оживления неживого, говорит инженер-конструктор, Это как ящик Пандоры, открыв который мы погубим человечество. Мы вот создали год назад автоматическую цифровую электронную машину. За такими устройствами будущее.
А вы, что скажете, товарищ спортсмен?
Это сестра юбиляра ко мне обращается. Я же, наблюдая как Любочка пытается откусить кусок эклера не испачкав выдавленным кремом платье, несколько прослушал дискуссию уловив лишь живое-неживое и электронная машина.
Из неживого живое не сделают, констатирую я, забивая гвозди в гроб научной теории, а цифровые машины станут привычными и повсеместными везде и всюду.
Что и в самолёт такую громаду, Микоян разводит руки, охватывая весь зал, И в истребитель впихнут.
Нельзя впихнуть невпихуемое, отвечаю, А со временем вычислительные машины станут маленькими. Вот, как блюдце. Наука летит вперёд стремительно.
Точно, встревает Серго Берия, Ещё пять лет назад слово реактивный снаряд или неуправляемая ракета можно было соотнести с "Катюшами" и штурмовыми самолётами. А сейчас ракеты становятся управляемыми. Уничтожим с земли любую армаду врагов.
Ракетыэто хорошо, подключается Юрий Жданов, муж Светланы Сталиной, но во многих отраслях науки у нас образовались национальные или кумовские группы, которые мешают продвигать молодым учёным свои идеи.
Сталина посмотрела на покрасневшую за своих Майю Коганович, и перевела тему:
Рада, а тебе учиться нравится? О чём хочешь написать в первой статье?