Как потом рассказал Пожарский, это масло придумала и наладила производство его крестьянка. Он только чуть помог. Что за странная "Пурецкая волость", там рождаются одни гении. И в этом пану Лукашу ещё не раз пришлось убедиться.
Событие тридцать пятое
Иван Пырьев, стрелец полка Афанасия Левшина, лежал без сил на лавке в своём новом дому и стонал. Сегодня был "кросс", так княжич называет это издевательство над людьми. Они в зимней одежде и с мушкетом тяжеленным за спиной пробежали десять вёрст. Если бы с ними не бежал в первых рядах сам Пётр Дмитриевич, то стрельцы не выдержали бы и остановились на отдых. Но княжич бежал впереди и задавал скорость. Приходилось стиснуть зубы и терпеть. Добежали. Только чуть отдышались, как Пётр погнал их на следующую пытку. "Перекладина" называется. И нужно было на той перекладине подтянуться сто раз. Не за один подход, конечно. Кто за сколько сможет. Сам княжич одолел за четыре раза. Некоторые и за двадцать подходов еле сладили. На этом "тренировка" закончилась, и стрельцы еле живые разбрелись по домам. Ничего. Сейчас Иван отлежится немного и пойдёт баню топить. Сегодня суббота, а значит, в бане нужно попариться обязательно. Завтра в церкву и потом общий сход всех жителей Пурецкой волости. Княжич уже второй раз это вече собирает. На первом он обещал, что все крестьяне скоро будут богатыми, а жёнки их будут в золотых серьгах щеголять. И что же, на одной Иван уже в церкви видел золотые серёжки, да такие, что и княгине впору носить. Чудной всё же отрок Пётр Дмитриевич.
Иван сейчас с лютой ненавистью вспоминал боярина Колтовского, по чьему указу его подрядили отравить княжича. Вот вернётся Пырьев в Москву и, как любит говорить Пожарский, Колтовскому с его прихвостнями "мало не покажется". Покажется аспиду в самый раз, уж, он Иван об этом позаботиться.
Сейчас, по истечении почти трёх месяцев с их выезда из Москвы, Иван отчётливо понимал, что воины из них всех двадцатерых были, как "из дерьма пуля", ещё одна шуточка княжья. Наверное, он сейчас один справился бы в лесу с двумя десятками таких горе воинов. Тренировки были каждый день. Они рубились под руководством ляха пана Янека на саблях. Они стреляли по мишеням из мушкетов и пищалей. Но не только на меткость с мушкетами были тренировки. Они ещё учились и быстро заряжать. Самая же интересная тренировка была "конвейер", это название немецкое тоже Пожарский придумал. Один стрелец прицеливался и стрелял из мушкета, а двое в это время заряжали. Получалась скорострельность такая, что попри против десятка таких "конвейеров" сотня стрельцов и ни один не добежит до стреляющих, все полягут. А ещё они учились кидать ножи. Ножи княжич заказал у кузнецов в Нижним Новгороде особые. Лезвие было тяжёлое и толстое, а рукоять наоборот лёгкая. Летели эти ножи в цель замечательно и обязательно впивались в мишень. Было упражнения на скорость бросания и на дальность и на меткость. Лучшим был пока он Иван Пырьев. Он бросал в цель до двадцати ножей за пятьдесят ударов сердца. Дать ему сотню таких ножей и ни один ворог не подойдёт к нему ближе, чем на десять шагов, все отправятся в преисподнюю одноглазыми.
Были у стрельцов и упражнения с арбалетами. А ещё бег ежедневный и подтягивания эти. На прошлой же неделе начались и новые упражнения. Их учили захватывать крепостные стены. Построили на опушки у леса забор трёхсаженный и выдали всем "кошки". Это тройные крюки такие с привязанной к ним верёвкой. Закидываешь ту кошку на забор, она цепляется там крюком, и забираешься по ней на самый верх. Пока получалось не очень. Тяжело по тонкой верёвке карабкаться на такую верхотуру, хоть на верёвке той и навязаны узлы.
Проводил с ними княжич и тренировке по бою с применением казачьих ухваток. До мастерства Петра Дмитриевича им всем было ещё ой как далеко, но ведь ещё и трёх месяцев не прошло. Что же будет, когда они год проучатся. Кто-то из более опытных стрельцов, кому доводилось пересекаться в стычках с ляхами, сказал, что если бы всех стрельцов учили так, как их учит воевать княжич, то ляхов ни то, что на Руси, но и в Речи Посполитой бы не было. Не так давно Иван поинтересовался у пана Янека, что тот думает об этих словах. Лях тогда криво усмехнулся и сказал странные слова. Иван тогда не понял. И только сейчас вот догадался. Лях сказал, что нет больше Речи Посполитой, они там думают, что есть, а её уже нету. Вот сейчас и дошло до Ивана, что понимает лях, зачем их готовят. С ляхами воевать. Нет, двадцать стрельцов армию в десять тысяч ляхов не одолеют. Только эти двадцать стрельцов могут обучить каждый по сотне, скажем. И тогда две тысячи "таких" воинов разнесут любое войско в кровавые ошмётки и ни одного своего стрельца при этом не потеряют. Нет больше Речи Посполитой. Прав пан Янек.
Иван кряхтя, как старый дед поднялся с лавки и пошёл топить баню. Завтра будет Михайлов день. Завтра нельзя будет ни топором работать, ни ножом резать ничего, чтобы Архистратиг Михаил не обиделся. Крестьяне завтра будут ублажать дворового. Нужно и Ивану поставить младшему брату домового ужин в хлеву. Вон, какой двор богатый, ни дай бог, дворовый обидится и уйдёт, а вместо него злой придёт. Такой справный двор беречь надо.
Событие тридцать шестое
Царь и великий государь всея Руси Михаил Фёдорович Романов пребывал в полном расстройстве чувств. Ляхи опять были под Москвой. Сколько бы войск не отправляли против проклятых латинян, и каких бы воевод не назначали вести полки, всё было напрасно. Полки или разбивали или они сами разбегались. Вся надежда оставалась на князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Воевода опять преграждал дорогу ляхам в самом опасном направлении. Эх, будь у Михаила хотя бы два Пожарских.
Сейчас перед царём лежало две грамотки с Нижегородской губернии. Одна была от воеводы Нижнего Новгорода князя Бутурлина. Михаил убрал нагар со свечки и принялся читать. Князь Василий Матвеевич докладывал, что прибыл в губернию сынок Дмитрия Михайловича Пожарского с двумя десятками стрельцов. Было на княжича Петра Дмитриевича два нападения разбойных людишек по дороге, но стрельцы те нападения без ущерба для себя отбили. Сейчас же дороги стараниями его, воеводы Василия Матвеевича Бутурлина и оных стрельцов полка Афанасия Левшина полностью от разбойных людишек очищены, больше двух десятков татей живыми изловлены и сейчас оне в остроге прибывают. Всего же побито больше сотни разбойных людишек, в том числе и атаман казацкий Ивашка Сокол, правая рука вора казнённого Ивашки Заруцкого. Тракт же Владимирский ныне от татей полностью очищен и безопасен для торговых людей.
Новость по сравнению с теми, что Михаилу докладывают каждый день бояре, была просто замечательная. Очищен от разбойников тракт Владимирский, значит, оживится торговля, потекут денежки в казну. Отлично. Нужно будет, как срок воеводства в Нижнем у князя Бутурлина закончится, перевести его воеводой поближе к Москве, хотя бы в тот же Владимир. Пусть и дальше тракт содержит в бережении, и грамотку с благодарностью послать князю Василию Матвеевичу.
Вторая грамотка была от самого Петра Пожарского. Царь прочитал её и задумался. Грамотка была очень странная. Петруша сообщал, что добрался до Пурецкой волости благополучно. Упоминал, что стрельцы отбили две вылазки татей и хвалил их умение воинское. Всё бы ничего, но в конце Пётр просил оставить ему тех стрельцов, ибо собирается он по весне, как реки вскроются, на лодьях идти к Урал камню, разведать, нет ли там чего полезного для державы, кроме соли и мехов. Так же просил княжич прислать по весне, если можно, ему пару рудознатцев хороших. А в самом конце была просьбица, разрешить тем стрельцам из Москвы семьи перевезти к нему в Пурецкую волость. Однако!
Михаил велел найти Афанасия Левшина и позвать к нему, не мешкая. Полковник появился через час, Михаил как раз отобедал с матерью и дядей. Все и разговаривали с Афанасием. Прочитав грамотку, Левшин хмыкнул и спросил:
- Позволь узнать царь батюшка, а сколько годков старшему сынку Дмитрия Михайловича?
- Поди, четырнадцатый идёт, - ответила за царя старица Марфа.
- Не молод ли он на Урал камень разведку вести? - покачал головой седобородый полковник.
- Мне шестнадцать было, когда на меня державу взвалили, - улыбнулся Михаил, вспоминая горячего княжича.
- Так-то ты, надёжа Государь, - опять неодобрительно хмыкнул Левшин.
И Михаила Фёдоровича это задело. То Колтовский, то этот теперь.
- Думаю, надо разрешить Петру Дмитриевичу на Урал камень сходить, - проговорил с нажимом на "думаю" Михаил и вопросительно посмотрел на дядю.
Ивану Никитичу было не до младшего Пожарского, он думал, где достать войска для усиления старшего.
- Пусть сходит, - махнул рукой боярин Романов, - только пошли ему ещё десяток стрельцов, хоть из того же полка, - кивок в сторону Левшина.
- А есть ли у тебя полковник стрельцы уже бывавшие на Урал камне? - вдруг заинтересовалась старица.
- Попытаем, матушка государыня, - поклонился Афанасий.
- Порешили, - закончил Михаил, - Сейчас позову дьяка и продиктую грамотку, чтобы послать отряд из тридцати стрельцов и двух рудознатцев к Урал камню на лодьях по рекам, как вскроются. Старшим быть Петру Дмитриевичу Пожарскому. Готовь десять опытных стрельцов Афанасий и со стрельцами теми, не мешкая, отправь и семьи всех стрельцов и тех, что уже в Нижегородской губернии и вновь отправляемых. Сроку тебе седмица. Управишься?
- Всё исполню, царь батюшка, - покачал головой, но мысленно, взаправду не решился, Афанасий, и был отпущен.
- Эх, ещё бы пару Пожарских, - под нос себе прошептал Михаил Фёдорович и улыбнулся, час назад ведь о втором только мечтал.
Событие тридцать седьмое
Площадь перед церковью была запружена народом гораздо серьёзнее, чем в прошлый раз. Значит, решил Пётр, есть и чужие, а это не желательно. Ну, с этого и начнём.
- Здравствуйте, люди православные! - обратился к собранию княжич.
Одобрительный гул и разрозненные выкрики были ему ответом. Бывший генерал про себя усмехнулся, он привык, что солдаты отвечают на приветствие иначе.
- Сдаётся мне, что сейчас народу на нашем сборе значительно больше, чем было месяц назад. А ведь мы будем секретные вещи обсуждать, не забыли ли? Давайте-ка, поближе подтолкните пришлых, посмотрим, кто такие.
Не прошло и минуты как в первых рядах оказались пару десятков неизвестных.
Они перепихивались и перешёптывались, пока Пожарский их внимательно рассматривал. Наконец, от одной из групп, человек в десять вышел вперёд степенный старец.
- Мы гончары с Балахны и Нижнего, - он обвёл рукой группу поклонившихся мастеровых. Все мы вольные. Знаем, про твой запрет приводить в этот Юрьев день ищущих лучшей доли християн. Но у нас хозяев нет. Мы сами по себе. Хотим, вот всем миром к тебе, князь батюшка в Вершилово перебраться. Про условие, что ты с Дуняшей Фоминой заключил мы в курсе и согласны на них. Все они справедливые. Мы не лодыри и тебе за нас, господин, краснеть не придётся, - гончар низко поклонился. Вся остальная группа последовала его примеру.
Гончары нужны, обрадовался Пётр. И сейчас нужны, Дунины заказы выполнять, и для того, чтобы расширить её производство и уж тем более понадобятся, когда он фарфор начнёт делать.
- Что же подвигло вас, вольных людей дома свои бросить и прибылью делиться? - поинтересовался всё же у старика княжич.
- Многое, князь батюшка. И школа у тебя для детишек будет и храм, вон какой отгрохал. Про иконы твоих мастеров и говорить нечего, не рукотворны они. Опять заказы постоянные, не нужно с лебеды на воду перебиваться. Коровок, вот християнам роздал, ни у кого сейчас детишки не голодают. А хоромины каки у людишек твоих. Нет, князь батюшка лучшего места на всей Руси, чем Вершилово нету. Не гони ты нас, прими Христа ради, - и все гончары бухнулись на колени.
- Хорошо, подумаю я. Отойдите пока вон в сторонку, - Пётр указал на место рядом со стрельцами.
Оставшиеся пришлые разделились ещё на две группы. От одной, что побольше, тоже выпихнули переговорщика. Мужик долго прокашливался, но все, же собрался с духом и начал:
- Мы плотники, что храм сейчас доделываем. Те же беды у нас, что и у гончаров. Заказов нет почти, бедствует народ, не до строительства. Скоро закончим вот храм, и хоть по миру иди. Люди мы тоже вольные и на все твои условия согласные. А домины себе и гончарам построим, ты князь батюшка не переживай об этом. Прими и нас Христа ради, - и эти бухнулись на колени.
- Ладно, и про вас подумаю.
От последней группы в четыре человека переговорщик вышел сам.
- Мы, князь батюшка, известь обжигаем. Пока от тебя заказ не появился, уже думали детишек в кабалу продавать, так обнищали. Никто каменных зданий сейчас не возводит. Если ты нас не возьмёшь, зимой с голоду сдохнем и сами и детки и жёнки. Пожалей деток, князь батюшка, Христа ради молим, - эти не только бухнулись на колени, но и поползли к трибуне.
- И вы люди добрые отойдите пока вон к товарищам вашим, - Пётр мысленно ликовал. Это ведь не крестьяне безлошадные пришли. Это мастера. Да ещё как раз тех профессий, что и нужны, будут ему в ближайшее время.
- Народ православный, - обратился княжич к своим, - как решит общество, согласны ли вы мастеров к себе взять, люди все мастеровые, к ним и мальцов ваших приставить учиться можно и денежку в казну общественную они могут не малую принести. Что скажите?
Отвечать за всех выделил себя вершиловский староста Коровин:
- Плотники нам вон храм, какой построили, как их не взять. Гончары тоже нужны, домины-то ты нам князь батюшка отгрохал, а кашу как варили в черепках, так и варят многие. Нужны обществу гончары. Ну, а про строителей, что сказать. Храм ведь каменный мы в Вершилово будем по весне затевать, как же без строителей-то храм строить. Нужны нам и строители. Берёт их общество, князь батюшка, - народ при последних словах одобрительно загудел.
- Что ж, быть по сему, - с радостью утвердил Пожарский.
Пришлые опять бухнулись на колени и поснимали шапки, молясь на храм.
- Ладно, народ православный. Теперь давайте про секреты наши поговорим.
Вмиг наступила такая тишина, что казалось, люди и дышать перестали.
- Сначала хочу рассказать вам об успехах наших. Начнём с Храма Рождества Христова. Плотники свою часть работы во вторник закончат. Печники обещают к Юрьеву дню тоже закончить. И в среду уже приступят к работам иконописцы. Работа эта не быстрая, да и спешки не терпит. Ведь у нас должен красивый храм получиться. Только раз назвали мы его Храм Рождества Христова, то на Рождество и позовём митрополита освятить новый храм.
Народ начал истово креститься. Ведь Рождество уже скоро, чуть больше месяца осталось.
- Теперь про успехи наши в "переработке" хочу поговорить. Дуняшиного масла продали мы в Нижнем Новгороде уже сорок два горшочка. И это только начало. Три дня назад пришёл ко мне купец из Владимира и попросил сделать ему партию в двадцать пять горшочков. Только просит, за большую партию скидку сделать и продать те горшочки за восемь рублей. Согласился я с купцом. Ведь это двести рублёв. Денег у него, понятно таких с собой нет. Но поверил я ему, что как расторгуется, всё сполна привезёт, обещал до Крещенья возвернуться. Сейчас Дуня ему срочно последние доделывает, завтра и отбывает купец во Владимир. А сегодня приехал ко мне гость московский. Хочет он договор заключить на поставку в его лавку в Москву сто таких горшочков. Оплата будет так же, после продажи. Сроки, правда, купец не называет, но, думаю, и у этого быстро всё раскупят. Договорились мы по семи рублёв горшочки с маслом ему продать, ведь дорога дальняя и партия очень большая. Просьба у меня к вам православные, по возможности больше молока Дуняше нашей продавайте. Деньги ведь на Храм каменный собираем и на школу часть пойдёт. Нужно книги ребятам закупить и чернила и бумагу, а это всё не дёшево.
Православные стали перешёптываться.
- Теперь о новых наших "переработках" давайте поговорим, - не дал разгореться спорам и обсуждениям Пожарский, - Силантий Бобыль предлагает дать ему денег на разведение кроликов. Занимался он раньше этим, но жёнка померла и не до кроликов ему стало. Теперь вот женился он, - княжич указал на смутившихся молодожёнов, стоявших недалеко от трибуны, - Нужно будет Силантию клеток построить и купить пару десятков кролей на развод, да сена прикупить. Но дело должно выгореть. Только будет нужен нам ещё мастер, который шкурки кролей будет выделывать, и шапки с шубами из них шить. Вот тогда это будет полная переработка. Так что, кто мастера такого знает, который захочет в Вершилово перебраться, милости прошу, ко мне подходите.
- Есть у меня шурин в Жарской волости, но он в крепости у боярского сыны Тимофея Зыкина, - раздалось из толпы.