Разгром карателей все же заставил немцев немного активизироваться в плане контрпартизанской борьбы. И если налеты на отдельно идущие конвои они связывали с действием солдат окруженцев, выбирающихся из глубокого немецкого тыла к передовой, хотя фронт давно уже ушел на многие сотни километров. То нападение на своих выкормышей, они посчитали действием бандитов. Так в их лексиконе именовались партизаны. После чего, усилили охрану конвоев на дорогах приближенных к месту нападения на карательный отряд полиции. Свободных войск на прочесывание большого лесного массива они в тот момент не имели, потому ограничились полумерами.
Откуда мы это узнали, так наши разведчики смогли взять языка, причем не просто, захватить, но и разговорить его. А языком оказался немецкий гаупман, служащий при комендатуре данного района. Он как раз развозил приказы об усилении, но сам при этом перемещался вдвоем с водителем на легковой машине, да еще по проселочной дороге, по которой передвигались в основном крестьянские подводы и изредка колонны грузовиков вермахта.
Выслушав вернувшихся разведчиков, пленного они тащить не стали. Взялись обдумывать сложившуюся ситуацию.
Да забыл сказать у Антона Сашко, оказался очень хороший почерк, и по совету Воскобойникова ему поручили вести дневник отряда, записывая туда по поручению командира или комиссара, действия отряда день за днем, дабы, как выразился, Петр Фролович нам не вменили дезертирство и укрывательство от войны в Белорусских лесах. У Анны тоже нашлось занятие, как выяснили девушки, она в село к родителям приехала на каникулы, а так уже год обучалась в Пинске, в фельдшерско-акушерской школе.
И все же прикинув наши силы, мы решили пока воздержаться от идеи атаки с ловушкой, а направить свои усилия на увеличение численности боевого состава.
Я понимал, что мое первоначальное желание не раздувать штат партизанского отряда, идет прахом, но в данной ситуации манипулировать маленькой группой было чревато, если не полным разгромом, то большими потерями, так как у нас в отряде уже насчитывалось под тридцать процентов небоеспособного состава. Не принимать в отряд гражданских, обрекая их на смерть, мы не могли, потому вставал серьезный вопрос о том, чтобы не скатиться из боевого отряда в табор лиц прячущихся от немцев, на повестке дня которого, стоит только два вопроса, выживание и пропитание.
Была правда еще одна идея поискать в округе другие партизанские отряды. Напрягая память, вспомнил, что в районе Коссово в то время действовал отряд приблизительно по численности равный нашему, но активные действия в этот период они не вели, сосредоточившись на поиске оружия, в местах боев. В Озаричах был лагерь смерти, но кажется это уже году так в 43м, потом вспоминается священник из Ружан, когда впервые месяцы войны на территории церкви фашисты устроили тюрьму для пленных, он сумел организовать в храме лазарет, где даже оперировали раненых бойцов.
Блин, все близко, но не совсем то, что нужно. Что еще? Так про прячущихся на одном из островов руководителях подполья, нет тоже не то. Да, память не поможет, нужно находить варианты самим.
Мелькнула мысль послать Мойшу, по знакомым, но вовремя сам себя остановил. Кого он может позвать? Евреев, так их к этому времени уже сгоняли в гетто, поляков, а где гарантия, что они не выстрелят в спину. Нет, это тоже не вариант.
От раздумий отвлек взрыв. Когда похватав оружие, все были готовы занять оборону, появившийся один из караульных успокоил, на наше минное поле, перед проходом в лагерь забрел лось. В результате взрыва, животное лишилось ноги, и было добито нашей охраной. Однако свежее мясо.
В общем, так ничего и, не придумав с увеличением отряда, решили провести задуманную операцию не на основных дорогах немецких войск, как хотели первоначально, а на одной из небольших дорог между населенными пунктами в месте временного лагеря отряда. Для этого сил у нас должно было хватить, естественно, если подвернется там, подходящая для нас колонна противника.
Снова разведка. Дороги гитлеровцами используются, но не с той активностью, как основные. Ну, ничего, если что посидим в засаде подольше подождем. Просто после гибели людей нужно было в ближайшее время устроить немцам большую бяку, для поднятия боевого духа. Минную ловушку делать не будем, там большие колонны сейчас не ездят, а вот пулеметную засаду организуем обязательно.
Вышедшая группа из десяти человек, под командованием комиссара, вернулась в лагерь через день без потерь и с трофеями. В результате засады было уничтожено три грузовых автомашины гитлеровцев, а также до пятнадцати человек живой силы. Из трофеев порадовали большим количеством так необходимых нам патронов 9*19 парабеллум. Целых пять больших деревянных ящиков, в которых лежали картонные коробки с укупорками, маленькими бумажными упаковками по 16 патронов, в каждой коробке по 52 укупорки. Еще нам достались 10 ящиков 7,92 по 1500 патронов, а также 6 ящиков с минами для ротного миномета. В третьей машине везли какие-то запчасти, для чего Сорокин не вникал. Минами ребята пожертвовали, для уничтожения техники, патроны же и оружие гитлеровцев, а это 12 винтовок, два MP38/40 (автор знает правильное название MP.38 Gemischt ) и пистолет LP08, артиллерийскую модель люггера с деревянной кобурой - прикладом, который решили презентовать Воскобойникову. Хорошо, что политрук взял с собой 6 лошадей, а то пришлось бы тяжко с таким грузом. Бонусом от немцев были две четверти самогона, в кабине машины с солдатами. На что комиссар сразу наложил свою руку, объявив лекарственным препаратом с обязательной передачей старшему военфельдшеру. Хоть какое-то обезболивающее и дезинфицирующее средство.
Я же в то время пока Сорокин проводил рейд, с оставшимися бойцами озаботился подготовкой двух схронов с отечественным вооружением. Один малый, на 10 винтовок Мосина с 30 патронами к каждой, второй большой, с остальными винтовками, доставшимися от литовских карателей, а также 2 пулеметами ДП.
В результате этих действий наш отряд заимел уже 3 нычки с оружием, на непредвиденный случай.
Кто-то подумает, что я не люблю отечественное вооружение, оставляя в постоянном ношении трофейное. Вовсе нет, та же наша СВТ, на порядок превосходила все используемые немцами винтовки, но дело не в этом. Патроны. Если те же 7,92 худо, бедно но мы могли пополнять, за счет самих гитлеровцев, то по 7,62 мы были ограничены местами боев, первых дней войны. А это могло вызвать патронный голод. Исключительно из-за этого отряд полностью перешел на трофейное вооружение, за исключением нескольких наганов, и СВТ40 Кротова, который отказался менять свою 'Свету', на что- либо другое. Ну, одну то винтовку, пусть и такую прожорливую в плане патронов, мы прокормим. После некоторого раздумья в схроны, два последних, было добавлено по коробке перлового концентрата, завернутого для сохранности в плащ палатки, на всякий, всякий.
Во время крайней закладки, Кривонос, находившийся со мной вместе с Патрикеевым, и занимавшийся обеспечением нашей безопасности во время закладки оружия и продовольствия, остановил идущую в нашем направлении группу людей в составе четырех человек.
Впереди шел крепкий такой на вид дедок, держащий в руках Берданку, за ним шли двое детей, мальчишка лет 13, и девочка на два, три года постарше. Замыкала эту группу, женщина лет 40. Оружие, было только у мужчины, все остальные перемещались по лесу с небольшими узелками, вероятно с одеждой и продуктами.
Освободившись, переговорил с беженцами, это слово как-то более емко отражало суть данных людей.
Мария Серафимовна, являлась женой командира Красной Армии, Константин и Люба, ее дети. Иван Герасимович, так звали дедка, был местным смотрителем леса, до прихода Советских войск, позже переселился в одну из деревень стоящую почти на дороге Пинск-Иванцевичи. Семью Кириловых, такую фамилию носили Мария Серафимовна с детьми, Иван Герасимович встретил когда, те попросились к нему в дом переночевать, еще в конце июня. Немцы уже несколько раз наведывались в его деревеньку, в результате чего были расстреляны две семьи, переехавшие в деревню из центра России, а также выведена под корень вся домашняя птица, господам несущим Новый Порядок, захотелось ее отведать.
Поговорив с постояльцами, он узнал, что они семья красного командира, муж Марии Серафимовны был полковником Красной Армии. Они пытались эвакуироваться на машине, полуторке, еще с двумя семьями. Но, почему-то всегда есть но. Машина сломалась, и они уже несколько дней шли пешком. Семьи других командиров РККА, остались в одном из сел, у дальних родственников одной семьи, предлагали остаться и им, но Мария Серафимовна, решила продолжить путь, не хотелось стеснять людей, да и подспудное чувство опасности, толкало ее на продолжение маршрута.
Узнав данную информацию, и прекрасно понимая, чем семье красного командира грозит встреча с немцами, старый ротмистр, а именно такой чин носил еще молодой Иван Герасимович в царской армии, решил вывести семью Кириловых на озера. Там, в охотничьем домике, можно было переждать нашествие немцев, то, что оно долго не продлиться все время говорила Мария Серафимовна, хотя у старого ротмистра, были и свои думки на этот счет. Но, опять возникло, но. По дороге заболел младший ребенок Кириловой, Костя. Повезло, что недалеко, находился старый домик лесника, так и не используемый ни кем при Советской власти, хотя, как слышал Иван Герасимович, должность лесника была. Ну да на нет и суда нет. После выздоровления Константина, а в отсутствии лекарств, болезнь затянулась, Иван Герасимович повел Кириловых дальше, в результате чего произошла встреча с Кривоносом.
Сначала немного настороженный, и ждущий от нас подвоха Иван Герасимович, после некоторого раздумья, узнав, что мы не просто отсиживаемся в лесу, предложил включить его в наш отряд. Поставив, правда, при этом два условия. Позаботиться о семье Кириловых и если есть на что, то поменять его стреляющий раритет.
Пообещав выполнить обе его просьбы - условия, мы получили в отряде знатока, здешнего леса, о котором могли только мечтать, знающего все прилегающие окрестности.
На мой провокационный вопрос, по поводу, того, что он бывший царский офицер, и вместе с бойцами Красной Армии, будет бить немцев. Бывший ротмистр усмехнувшись, ответил, что, в моей речи главное, это заключительные слова. По поводу уничтожения германца, а все остальное, преходяще - уходящее, кроме Родины. А германец, Иван Герасимович так упорно, вероятно в силу привычки, именовал немцев, он враг, что в 14, что в 41.
Придя в лагерь, мы как раз застали возвращение группы Сорокина.
То, что он увидел, старый ротмистр, его явно удовлетворило. Тем более ему был презентован один Маузер 98к с полусотней патронов.
А я, глядя на наше пополнение, все больше и больше переживал за нашу боеспособность.
Отряду явно не хватало бойцов, но вместо них шел прирост гражданского населения, за которое мы несли моральную ответственность.
И опять в месте нашего лагеря пищат пилы и стучат топоры, увеличивая количество жилых землянок, стараясь все это делать так, чтобы с пролетающего самолета, не обратили бы внимание на вырубки.
Прошло несколько дней. Семья Кириловых полностью освоилась в отряде. Мария Серафимовна взяла на себя приготовление пищи, задействовав в помощницы, дочку Любу. Чему наша Ульяна была очень рада, сосредоточившись на сборе лекарственных трав.
В течении следующей недели, разбившись на две группы по шесть человек, нанесли визиты в десяток близлежащий сел и деревень, в которых не стояли немецкие гарнизоны.
В результате наших действий, было уничтожено четверо полицейских, и расстреляно два сельских старосты, отличившихся перед немцами, выдавая на смерть сельских коммунистов, евреев, а также, в одном селе, сдавших немцам трех раненых красноармейцев, которых фашисты сразу и застрелили.
В остальных деревнях и селах, с представителями Новой власти, из местного населения, которых в основном просто назначили, либо как фольксдойче, или посчитав людей потерпевшими от Советской власти, провели профилактические беседы. В которых, потребовали не обижать народ, и не забывать, что Красная Армия, хоть и отступила, перед превосходящими силами врага, но она еще вернется. А когда она вернется, со всех по их деяниям будет и спрос.
Так же в результате этих рейдов наш личный состав увеличился на пять человек, но об этом чуть поподробнее.
Двух красноармейцев, молодые ребята, только весной призванные в армию, группа Сорокина встретила на одном из хуторов, вдали от дорог, на который еще даже не заглядывали немцы. Увидев политрука, в форме РККА, да с ним еще двоих пехотинцев и трех пограничников, эти ребята сами подошли к комиссару. Одеты они были в гражданскую одежду, предоставленную им хозяином хутора, где за еду и кров, они работали, но их форма и оружие, две мосинские винтовки, с тремя патронами на двоих, были припрятаны на том, же хуторе.
На вопрос как они там оказались, и почему отстали от части, Сергей Ухтомский и Михаил Снегирев, честно признались, что когда их часть бросили останавливать немецкие танки, забыв как всегда, а возможно просто было нечем, усилить кроме станкового пулемета, какими либо средствами борьбы с бронированными целями, все побежали. Когда прошел первый страх, Сергей с Михаилом были уже далеко от места обороны их подразделения, правда, не одни, с ними было еще четверо военнослужащих. На извечный русский вопрос было предложено три варианта ответа. Сдаться немцам в плен, как и решило, поступить большинство, пытаться пробиться к своим, от чего усиленно отговаривали, решившие сдаться, мотивируя возможным расстрелом, за оставление без приказа места обороны, или попробовать отсидеться до подхода наших войск в какой ни будь деревне, или отдаленном хуторе. Что данные бойцы и сделали. Правда при виде комиссара, сразу вышли к нему и обо всем доложили. Сорокин, выслушав красноармейцев, отобрал у них оружие, сообщив, что решение по их вопросу будет принято в отряде. После чего переодев бойцов обратно в форму РККА, привел их в наш лагерь.
Увидев, что двоих молодых парнишек в форме, но без оружия комиссар привел в лагерь, я было подумал, узнав их историю, что Сорокин будет требовать для них максимального наказания. Однако младший политрук меня неожиданно приятно удивил, пытаясь передо мной заступиться за приведенных пареньков. Вероятно, он думал, что я захочу поступить с ними так же как и с Резуном. Но выслушав комиссара, я поддержал его идею зачислить обоих бойцов в отряд, как бы с испытательным сроком. Сорокин сообщил это решение Ухтомскому и Снегиреву, вызвав, как мне кажется вздох облегчения у обоих. Бойцы заверили нас, что больше трусости и малодушия они не допустят, и мы, ни сколько не пожалеем, что поверили им.
Еще два человека, это брат и сестра Давид и Роза Айзерман. Давиду было двадцать, Розе восемнадцать лет. Их практически выгнали в лес родители, понимая, какую опасность для них несет Новый порядок. Оружия у них не было, они просто искали место, где переждать неприятности, сгустившиеся над ними, и грозящие летальным исходом. Наткнувшись на нашу группу, они упросили меня взять их в отряд, более того, Давид очень просил оружие, чтобы биться с ненавистным врагом. Роза же, стала помогать по хозяйству Марии Серафимовне.
С последним из этой пятерки вышло довольно интересно. Зайдя в одно из сел, оно было уже далеко не первое, и потому действия были отработаны: Узнаем о наличии полицейских. Опрашиваем местных жителей о старосте. Проводим беседу или приводим в исполнение приговор.
В этом селе полицейских не оказалось. О назначенном немцами старосте, люди отзывались уважительно. Нет, конечно, сбор продовольствия, оружия и радиоприемников в селе прошел, но в принципе на этом и все.
Старостой был назначен бывший сельский ветеринар, которого незадолго до войны, исключили из партии и уволили с работы. По всей видимости, должны были арестовать, или просто выслать, но этого по какой-то причине не произошло.
Подойдя к дому старосты, постучали в окно, предварительно окружив на всякий случай дом. Нам открыл высокий статный мужчина с заметной сединой, лет 45. Увидев нашу форму, не удивился и не испугался. Внимательно нас выслушав, попросил, после того как мы покинем село оставить кого ни будь до вечера за околицей. На наш резонный вопрос для чего это нужно сделать, просто сказал, что у него в сарае скрывается раненый человек, но днем он его выводить не будет, опасаясь доноса от местного населения.
- Кто-то же на меня в НКВД донос написал, могут и немцам доложить. Я и про Ваше появление немцев в известность поставлю, Вы уж не взыщите. И если можно оставьте мне на лице синяк. Мне так спокойнее будет с ними, потом разговаривать. Скажу, дескать, приходили бандиты угрожали, требовали.... И да, возьмите немного продуктов из погреба.
Прогнав в голове разговор со старостой, отметил железную выдержку этого человека. Он ни в чем не винился, не пытался оправдаться обстоятельствами, он просто нас выслушал, и когда для себя решил, что с нами можно иметь дело, рассказал про раненого, которого прятал от немцев, заодно порекомендовав проведение некоторых мер, для своей собственной безопасности. Более того, узнав, что у партизанского отряда проблемы с медикаментами, он поделился ими с ними из своего запаса, который сумел сделать, на свои деньги, при начале войны.