Станислав настоял на том, что к самовару подавался не один, 'господский' чайный прибор, а три, включая подстаканники: ишь, позаботился о товарищах! Сюда-то мы попали 'как были', а хлебать чай из ладошки - не самое приятное занятие, как я полагаю, да и ждать, пока один почаёвничает, чтобы налить себе - тоже малоинтересно.
Правда, при заселении гостиничный служитель за стойкой пытался настоять на том, чтобы Трошицинский оплатил номер купюрами меньшего достоинства, но не встретил взаимопонимания и в итоге всё-таки пятисотку принял, тут же послав швейцара с нею в банк:
- Пшепрашам мосцьпана, але я не маю довольно пенёнзов с утра. Пан нынче перший гость. Тераз в банке поменяют. Нех пан располагается у себя, Влодек принесёт их, шибко!
Думаю, у нас обоих мелькнула одинаковая мысль, что швейцар Влодек послан не столько разменять купюру, сколько проверить её подлинность. Этого стоило ожидать. Не знаю, как Стас - у моего напарника выражение лица так и осталось спокойно-вежливым, а я слегка обеспокоился. Нет, ни с бумагой 'петруши', ни с рисунком, ни с водяными знаками я проблем не ожидал: деньги были самыми, что ни на есть натуральными. А вот номер и факсимильная подпись вызывали опасения: вдруг они более поздние и в 1905 году такая банкнота никак не могла быть в обращении? Впрочем, я тоже постарался не показать вида, что чем-то взволнован. В конце концов, другого шанса у нас не было.
Освоившись и опустошив почти полностью оба умывальника в попытке хоть как-то отмыться, чтоб хоть люди на улице не оборачивались, мы вновь спустились в гостиничный вестибюль. Служитель у конторки, лакейски кланяясь, отдал нам сдачу с пятисот рублей. Стас барственным жестом - и где только нахватался? - деньги принял и упрятал во внутренний карман пиджака, оставив на конторке жёлтенькую рублёвую бумажку.
- А скажите, пан...
- Витновский, проше пана.
- Скажите, пан Витновский: где здесь недалеко можно побриться? А то, сами понимаете... - Трошицинский досадливо коснулся щетинистого подбородка.
- Совсем близко, мосьцпан: отсюда всего в трёх кварталах прекрасная парикмахерская пана Жана Стебливского. Его услугами пользуются и русские паны чиновники, и пан полицмейстер и даже сам пан пуковник Иванов туда наведывается! Пану вызывать дорожкаржа?
- Нет, благодарю: мы лучше прогуляемся пешком, заодно и посмотрим на ваш прекрасный город.
- Конечно, мосцпан! Място наше небольшое, але ж пекне! Посоветую пану непременно подзивяць на наш велький канал! Нема тего ни в едном другем мясце!
- И канал посмотрим, раз пан советует...
- Пшепращем пана, може, то не моё дело, але ж пану лучше купить капелюх. С голай гловой у нас ходить не принято, так лишь хлопы себе дозволяют, але ж у голодранцев ни гроша нема на то, чтоб глову прикрыть!
- Да-да, разумеется. Шляпу я просто оставил в багаже... - С этими словами Станислав кивнул и, поманив меня за собой, вышел из гостиницы, избавившись, наконец, от излишне разговорчивого гостиничного администратора.
Дальнейшее наше хождение по городу заняло несколько часов: войдя в роль 'пана', Трошицинский заставил меня таскать купленный тут же неподалёку фанерный чемодан с плетёной из прутьев ручкой и металлическими - должно быть, жестяными - уголками. И хотя изначально чемоданчик весил чуть больше пёрышка, в процессе перемещений от лавки к лавке он всё больше тяжелел. Сперва в нём оказались свёртки с одеждой, в которой мы здесь оказались - правда, Стас не стал менять свой костюм на новый, ограничившись приличным, но недорогим комплектом для меня: сам же он приобрёл лишь жилетку, тёплые зимние ботинки, галстук-бабочку, светло-серое пальто и шляпу, больше всего напоминающую 'котелок' мультяшного мистера Фикса, но того же цвета, что и пальто и снабжённую тёмной шёлковой лентой. Что огорчило - чёрные пальто для меня и Андрея были куплены в лавке у базара и были гораздо дешевле и непрезентабельнее с виду, чем стасово. При этом Троцкий, яростно торгуясь по-польски с лавочником, выцыганил ещё и три комплекта галош в качестве бонуса. Что ж, тут он поступает верно: как я заметил, большинство местных не слишком впадают в восторг, когда к ним обращаются по-русски, а уж скидки от них добиться - точно не получится.
Перекусили в трактирчике у базара свекольным борщом непривычного насыщенно-кислого вкуса, жареной картошкой и бигусом. Я, впрочем, бигус есть не стал, так что доплатив восемь копеек за керамический горшочек, забрали его для Андрея: он-то, как-никак, шатается без денег. Вместо чаю Стас заказал местный квас - цвета варёной свёклы и ещё более кислый, чем борщ. Квас обошёлся в две копейки за бутылку, а за чаепитие на двоих пришлось бы выложить гривенник. Наш Троцкий, судя по всему, решил поиграть в кота Матроскина с его знаменитым: 'Ничего не буду выписывать, экономить буду!'. Словом, весь довольно плотный обед обошёлся нам в сорок две копейки на двоих. По-моему, вполне гуманно, если не обращать внимания на не самый высокий уровень заведения и откровенно небогатый видок посетителей.
Наконец, побрившись здесь же, в парикмахерской напротив - искать 'фирму' рекомендованного нам мастера Жана даже и не стали - мы отправились к тому самому перекрёстку, где договорились встретиться с Андреем. Не спеша - да и не очень-то побегаешь с довольно потяжелевшим чемоданом - мы явились к месту рандеву даже на полчаса раньше условленного и принялись ждать. Прошло тридцать минут. Потом ещё двадцать. И ещё четверть часа... Нашего приятеля всё не было.
- И куда наш вояка подевался? Сколько лет помню, по нему всегда можно было часы сверять, даже на уроки ни разу не опаздывал!
Трошицинский был обеспокоен не меньше меня. Мы оба терялись в догадках: что же произошло с Андрюхой? Уж кто-кто, а этот парень без крайне серьёзной причины ни за что не позволил бы себе опаздывать!
В конце концов, измаявшись ожиданием, Стас предложил мне отнести чемодан с благоприобретённым в гостиницу и быстренько вернуться, что я и сделал. Быстренько закинув вещи в номер и глотнув водички из остывшего самовара, я спешно явился назад, к перекрёстку. Впрочем, выяснилось, что спешил напрасно: Воробьёв так и не появлялся.
Ходить в поисках по улицам чужого города было явно бесполезно. Обращаться в местную полицию образца 1905 года - тем более. Что бы мы могли сказать? Что пропал пришелец из будущего в обмундировании несуществующей пока Красной Армии и с паспортом тем более несуществующей Российской Федерации в кармане? Думаю, дорога в 'жёлтый дом' была бы тогда для нас открыта: добрые дяди-полицейские с удовольствием отвезли бы нас туда и под белы рученьки передали санитарам...
Когда окончательно стемнело - а это произошло достаточно рано, поскольку зимние дни коротки, а уличное освещение в Августове, по крайней мере на некотором отдалении от центра, отсутствовало напрочь, - бесплодное ожидание надоело бесповоротно.
Тяжко вздохнув, Стас, видимо, что-то для себя решив, обратился ко мне очень серьёзно:
- А скажи ты мне, братец: ты на журналиста учился или так, с улицы в профессию пришёл?
Странный вопрос: умеет наш Троцкий озадачить...
- Учился, конечно. Сейчас без диплома разве что в стенгазету пишут. А снимают на мобильник. А в чём дело?
- Дело в том, что раз ты учился, значит, и историю журналистики знаешь?
- Ну... Помню кое-что. Не томи уже!
- А тогда скажи, раз знаешь: какие газеты до Мировой были самыми популярными. Ну, чтобы не многотиражки какие-то, а вообще по всей России их читали? - Стас уставился на меня, как учёный в микроскоп на препарат.
- Ну... 'Московский вестник' вроде был... 'Газета-Копейка'... 'Санкт-Петербургские ведомости', или просто 'Ведомости' - вот не помню, когда они название меняли. У вояк - 'Русский инвалид'. Почему 'инвалид', а не 'ветеран', например - лучше и не спрашивай, без понятия. Из журналов так навскидку - 'Нива' с приложениями, 'Вокруг света', 'Огонёк', 'Сатирикон'. Вообще журналов много было, особенно как раз в Пятом году: их постоянно закрывали, но издатели заново печатали, под разными названиями, потому что тема была трендовая: постебаться над начальством. Но я их особо не запоминал. Да, 'Бегемот' ещё был! Так что тебя на прессу потянуло-то?
Станислав, подобрав из кучки печной золы, высыпанной на снег, уголёк, не отвечая, уже рисовал что-то на ближайшей стене. Подойдя чуть ближе, я в потёмках разглядел корявый знак радиационной опасности поверх строчек: 'Московский вестник и Газета-Копейка, читай объявления!'.
Выбросив почти полностью исписанный уголёк, Стас тщательно принялся протирать снегом пальцы:
- Похоже, Борь, Андрюха потерялся, причём всерьёз. Ждать его здесь каждый день на этом месте - бесполезно. Искать - сложно. Пусть сам нас ищет. Вот организуем тебе документ, переберёмся поближе к столицам с их производственной базой, обустроимся - и станем давать объявления. Причём с такими словами, чтобы ни один местный их знать не мог. Например, 'космонавт Гагарин' или 'ДнепроГЭС'. И ставить свой адрес проживания. По нему Андрей нас и отыщет.
- Гагарины тут вроде бы графы. Или князья. Не помню точно, но полюбасу большие шишки. Так что местные про них знают, и за 'космонавта' могут оскорбиться. Вызовут на дуэль - и ку-ку, Гриня!
Ты лучше скажи, а нафига нам куда-то уезжать? По-моему, здесь довольно неплохо. Почти Европа. А в столицах скоро такое начнётся... Как там у блока: 'Запирайте етажи, нынче будут грабежи!'. Не забыл, что революция намечается?
- Ладно уж, пошли в гостиницу... 'контрреволюционер' ты наш. Тут, если хочешь знать, в Пятом году полыхало не хуже, чем в Питере. Это, если ты заметил, Польша, у нас повстанья и рокоши - национальная забава, так что будет 'весело'. А в России нам в столицы не надо: я же говорю: 'поближе к столицам', а не в них. Где-нибудь в Новгороде или в Туле, а может - в Орле нужно оседать. Где, с одной стороны, жизнь подешевле, а с другой - и своя промышленность неплохая, и до Москвы или Питера недалеко, с их заводами. Ты ж не забыл, что мы постановили автопром налаживать?
'Да плевал я на ваше постановление и автопром!' - конечно, вслух я этого не произнёс, но не преминул подколоть мечтателя:
- Ага. И авиацию. Будет 'Боинг мэйд ин Раша', который Ту-104, а свою ни разу.
- А что? Наладим автомобильное производство - думаю, и авиацию потянем, тем более, что Райты только года два, как полетели! 'Всё выше, и выше и выше стремим мы полёт наших птиц!...'
В гостиницу мы вернулись уже в полной темноте. Затребовав горячий самовар, разделили поровну и доели приготовленный для Воробьёва бигус, - на этот раз я не стал отказываться: голод не тётка - и завалились спать каждый в своей комнате. На завтра порешили добыть мне документы...
Станислав
Второй световой день в реалиях 1905 года начался для меня со сдвоенных ударов колокола. 'Бон-бон!.. Бон-Бон!.. Бон-бон!..'. Звуки, несомненно, мелодичные, но, холера ясна, как с ними можно выспаться?! Вот же ёжики дикобразные!
Волей-неволей пришлось открывать глаза и пытаться встать с постели. Ну да, как же! Непривычная панцирная сетка железной кровати с украшенной бронзовыми шариками узорчатой спинкой прогнулась под моим весом и не желала просто так выпустить тело постояльца. Может быть, нужно было вечером лечь по соседству с Будкисом? Там топчаны, вроде бы, попроще... Хотя нет, литовец храпит, как трактор, даже через две двери слыхать. Бедное его семейство: каждую ночь такое рычание слушать... Впрочем, а есть ли у него семья? Жена, дети? Не знаю. Когда пили за встречу, он вроде бы обмолвился, что разъехался с родителями, а вот женат ли - я не спрашивал. Если да, то, наверное, сейчас домашние все морги и полицию обзвонили: пропал человек и следов не оставил! Это мне, одинокому, хорошо в этом смысле: никто до времени не хватится, инфарктов меньше будет. Так хоть дети без отца не остались. Хотя тоже - хорошего мало.
За окном - утренний полумрак, но через стёкла двойных рам слышны шумы просыпающейся улицы: разговор идущих куда-то по своим делам людей, перестук копыт запряжённой в извозчичьи санки лошадки, постукивание и побрякивание отпираемых поутру ставен магазинчиков. Ладно, надо вставать! Ну-ка, на счёт - и раз-два!
Традиционно размялся, проведя блок разогревающих упражнений, поотжимался от дощатого пола - хоть бы коврики подстилали, что ли! - поплескался у умывальника. Да, надо было вчера поискать зубные щётки в продаже и пасту - или тут пока только зубной порошок? Не подумал. Ну ничего, это исправимо. Просто прополоскал рот водой из остывшего самовара.
Храп Будкиса не прекращался. Нет, это несправедливо, в конце концов! Я спать не могу, а он дрыхнет, будто коней продал! Как был, босиком, в одних брюках и рубашке зашёл в его комнатку. Ну это ж надо, картина маслом: хитрый литовец сдвинул вместе оба топчана, засунул для мягкости под тюфяки свою кожанку, и раскинувшись пузом кверху, задаёт такого храпака, что все львы в зоопарках на триста вёрст вокруг обзавидуются! Ладно, вспомним пионерлагерь с его забавами.
Резкий шквал брызг от мокрого полотенца подействовал, как и задумывалось. Репортёр подскочил на своём ложе со стремительностью распрямившейся пружины, хотя брюшко больше смахивает на подушку-думку.
- А? Что? Где?
- 'Что-где-когда' - это передача такая. Вставайте, граф! Вас ждут великие дела!
- У, мулькис! Ты чего, обалдел?! - Будкис был явно недоволен радикальным пробуждением.
- Вроде нет. Пока. Но, как говорит наш общий друг Андрей, утро начинается по команде 'подъём'. Считай, что команда была и время пошло.
- Совсем дурак. Рано ещё, и мы не в армии. Я вообще служить не собираюсь.
- Никто и не заставляет. Но если вы, граф, сейчас не сходите вниз и не напряжёте местную обслугу притащить самовар и сменить воду в умывальниках, нам грозит опасность остаться без утреннего чая, а тебе лично - ещё и без умывания. Ты уверен, что можешь себе это позволить?
Будкис глянул на меня с выражением 'и за что мне всё это?!', но потом всё же поднялся с постели.
- А сам что, не можешь сходить? - Буркнул он, натягивая свежекупленные брюки поверх своих летних: хотя холодов сильных пока что не ощущается, но зима есть зима, а перенеслись мы сюда из весны и отмораживать себе что-нибудь полезное парень явно не желает. Разумно.
- Могу. Но не стану. Поскольку это пойдёт во вред нашему имиджу и вызовет у аборигенов ненужные вопросы. Например, почему важный пан и целый шляхтич сам ходит за самоваром, а не посылает с поручением слугу. Не забывай, что здесь мы пока что значимся именно под этими ролями. Вот почаёвничаем, сходим в полицию оформить на тебя документы, - тогда станет проще. Ты, кстати, какую фамилию хочешь?
Борька поглядел на меня как на ожившего динозавра:
- Н-не понял? В каком смысле 'фамилию'?
- В самом прямом. Вот смотри: придём мы сейчас с тобой сдаваться местным властям. С красивой легендой пойдём, дескать, утерял ты, раб божий, докУмент, а без бумажки в России, как известно, никуда. Во все времена. Ну, ты это помнишь, вместе росли. А чтобы у господ полицейских не было сомнения, что ты - это ты, а не пресловутый Вася Пупкин или находящийся во всероссийском розыске за кражу миски вареников атаман Козолуп, с тобой пришёл и добрый я. Добропородный шляхтич, у которого, в отличие от тебя, мил человек, с пачпортом всё в порядке и даже дворянская грамота при себе имеется. Спасибо бабушке - сохранила после Гражданской войны.
Вот только по документам Станислав Трошицинский прадед мой, а следовательно, в настоящий момент вроде как я, значится проживающим в славном городе Киеве в собственном доме. Поэтому у господ полицейских может возникнуть вопрос: а откуда пан Трошицинский знает господина, пришедшего к ним за документами и явно не местного жителя? Простейший ответ: приехали вместе. Но в Киеве с прибалтами пока что, подозреваю, заметный дефицит: там и поляков-то не слишком много. Так что во избежание лишних подозрений нужно тебе фамилию как-то модернизировать, что ли... Обратно Будкиным станешь или чего поблагозвучней подберём?
Борис, не прекращавший во время разговора процесс придания себе вида культурного человека, отложил ботинок, который старательно запихивал в галошу и задумчиво поскрёб в затылке:
- А ведь ты прав... Сразу видно европейское мышление. Но Будкиным не хочу. С детства надоело, что 'Будкой' дразнят. Тем более я журналист, и с такой фамилией как-то неблагозвучно печататься. А печататься я буду, так что фамилия должна быть благозвучной.
- Ну, так давай благозвучную! Да быстрей думай, завтракать давно пора!
- Не гони коней, торопыга. Тебе-то что, а мне с этим жить потом. Ты вот что: я сейчас за самоваром схожу, пока чай будем пить, так и подумаю. - С этими словами Будкис вновь принялся натягивать ботинки, навязывая из шнурков умопомрачительные узлы-'бантики'. Покончив с этим важным делом, он порывисто вышел из номера, толком не прихлопнув дверь. Несколько секунд спустя новенькие кожаные подошвы, будто кастаньеты, прощёлкали по ступеням деревянной гостиничной лестницы. Да, чего у нашего Борьки не отнимешь - это шустрости. Этот живчик никогда не был похож на 'хрестоматийного' прибалта с их ставшей притчей во языцех заторможенностью.