За дымом своих передних судов пока трудно было видеть не только неприятеля, но и нашх нещадно избиваемых им "Рюрик" и "Россию", которые в следствие стечения обстаятельств боя Руднева с Того и Камимурой, оказались сейчас в самом центре сражения. И к которым на выручку мы так отчаянно спешили. Так получилось, что пока только они реально противостояли всему японскому флоту, пытающемуся пробиться к нашему транспортному обозу.
Хотя по докладам Руднева и Грамматчикова мы уже знали, что у Камимуры утоплены "Токива", "Ивате", и скорее всего, еще и его флагман, новейший, выстроенный в Британи броненосец "Фусо", а Того потерял один из лучших своих броненосцев"Асахи", в потоплении последнего, кстати, наш командующий сомневался, я вполне понимал обеспокоенность адмирала за исход всего дела. Ведь мы лишились "Корейца", судьба "России" и "Рюрика" висела на волоске и казалась уже предрешенной. Погиб на "Святителях" наш отважный и решительный Григорий Павлович Чухнин, все корабли, оставшиеся под командованием Григоровича были жесточайше избиты, и командующий отправил его к транспортам фактически выводя из боя. Но тяжелее всего досталось Небогатову. Сам он был серьезно ранен, "Победа" оказалась на краю гибели вследствие обширных затоплений в корме, а "Пересвет" с "Ослябей" уже потеряли подбитыми больше половины своих орудий
Степан Осипович стоял с немецким биноклем на правом крыле мостика, и по всей его фигуре чувствовалось, как он переживает наше временное бессилие. Появись мы здесь раньше хоть на полчаса Да даже на двадцать минут! И мы бы успели прикрыть наши большие крейсера. Увы, тщетно В оптику можно было разглядеть лишь, что "Рюрик" ужасно горит, поворотясь носом к японской линии. Мачты и задняя труба на нем снесены, а японцы продолжают бить его остервенело. "Россия" пострадала меньше, но едва-ли продержится в относительном порядке минут пятнадцать. Не поспел к ним даже Рейценштейн, уже отвернувший вправо на соединение с крейсерами Грамматчикова.
На какое-то время "Ретвизан" занятый перестроением перекрыл нам обзор. На что адмирал очень живо реагировал, приказав докладывать ситуацию с марса. Мичман Кусков помчался выполнять это поручение, когда на фалах "Цесаревича" поднялись флаги какого-то сигнала. Вскоре стало яснопротивник ворочает от нас "вдруг" с очевидным намерением догнать "Россию" строем фронта и добить всем скопом. "Рюрика" от нас не было видно. Но очередной сигнал с "Цесаревича" принес печальную весть"Рюрик" опрокинулся". Как же тяжко стало на душе! Все на минуту замолчали. Кто-то крестился. Адмирал наш обножил голову, и мы последовали его примеру. Все про себя гадали, сколько теперь продержится "Россия"
Тем временем линия наша подравнялась, и с мостика "Потемкина" стало лучше видно происходящее впереди.
Смотрите! Смотрите! Что это? Что они делают? крикнул вдруг старший артиллерийский офицер броненосца лейтенант Неупокоев, и в голосе его были и недоверие и недоумение.
Но я и сам смотрел, смотрел, не отрываясь от бинокля, и не веря глазам: японцы продолжали ворочать влево. Не за "Россией", а еще кручена обратный курс!
Мы стояли, обмениваясь отрывочными замечаниями, недоумевая, почему японцы не добив за несколько минут оставшуюся в одиночестве "Россию", в чем, не буду лукавить, я практически не сомневался, и не обрушившись потом на наше слабое место, транспорты и их прикрытиебронепалубные крейсера, вздумали разворачиваться. Ведь до нас было еще миль восемьдевять, и времени у них вполне на все это хватало. Помнится контр-адмирал Молас высказался именно в этом духе. И тут наш обычно сдержанный и корректный командующий, вдруг взорвался.
Да нет же! Нет у них времени! Ни минуты больше у них нет. Все! Того все понялскорости у него не хватит уйти от меня, если и дальше будет между нами и берегом торчать! Скоростенку ему Руднев с Небогатовым и Григоровичем поубавили. Но только толку-то теперь что! Он же христопродавец сейчас пойдет Руднева с его недобитками топить, "пересветы"-то все покалечены, а потом скорее бежать от меня на ночь глядя. Может к себе, а может к дружкам его английским.
Штурмана! Сколько у него есть времени до того как мы подойдем на эффективную дистанцию боя? Наша16. Его14 с половиной узлов
Ну вот И я так прикидываю: что уже почти в сумерках Может, может опять уйти, супостат окоянный! Да еще перед этим дел нам таких наворочает
Затем адмирал быстро прошел мимо нас в ходовую рубку, где, выдернув пробку амбрюшота связи с машиной, заговорил резкой своей скороговоркой, которая обычно и выдавала его крайнее нервное напряжение, обращаясь к главному механику:
Машинное, Николай Яковлевич! Макаров говорит А где Цветков? Ясно. Александр Михайлович, дорогой, сейчас все от Вас и ваших духов зависит Нет! Какое там снижать! Цветкову передайте: дать все что возможно, даже невозможно! На два часа. Как минимум. Опаздываем мы. "Рюрик" уже погиб! Выручайте. Если нужно людей, берите, Васильев на смену качегарам сейчас даст народ с противоминного Но, голубчик! Выжмите мне семнадцать! Приказываю! Прошу! Наши там погибают, понимаете!!!
После чего коротко взглянув на нас Макаров нахмурившись пояснил:
В машинном сейчас Коваленко. Старшой мех наш во второй кочегаркеу них там магистраль шипит Не ошпарились бы и добавил, обращаясь уже к командиру флагмана каперангу Васильеву:
И попрошу сигнал по отряду: Предельный ход! "Цесаревич", "Александр", "Ретвизан" 17 узлов!
Понимая, что до боя нам осталось уже всего ничего, я спустился в батарею, посмотреть все ли благополучно в плутонгах, подбодрить кого надо, проверить готовы ли дополнительные противопожарные рукава, на местах ли все по расписанию. Переговорил на коротке со старшим минным офицером лейтенантом Тоном, которого встретил в кают-компании пьющим чай с командиром кормовой башни лейтенантом Григорьевым. Вспоминали общих знакомых с "Рюрика". Стакан в руке Тона дрожал. Там, на "Рюрике", инженер-механиком служил его младший брат Александр Но держался Владимир Карлович молодцом.
Вообще настроение и офицеров и всего экипажа было выше всяких похвал. Известие о гибели "Рюрика" вызвало в команде не уныние, а наоборот, даже подогрело страсное желание скорее схлестнуться с врагом. Хотя грохот боя впереди становился все громче, завершив предбоевой обход заведований, я собрался было перекусить чем нибудь в кают-компании. Так как до решительных событий по моей прикидке оставалось еще время. Но тут же туда влетели мичман Кусков и адъютант командующего с известием, что впереди японцы схлестнулись со всею остальной нашей эскадройТого ткнулся в развернувших ему кроссинг Руднева, Григоровича и Рейценштейна! События приобретали явно более благоприятный для нас оборот. Мы гурьбой заторопились на передний мостик
Я жадно смотрел в бинокль Перелеты и недолеты с кораблей Руднева и Григоровича ложились близко, но самого интересного, т. е. попаданий, нельзя было видеть: наши бронебойные снаряды при разрыве почти не дают дыма, и, кроме того, трубки их устроены с расчетом, чтобы они рвались, пробив борт, внутри корабля. Попадание можно было бы заметить только в том случае, когда у неприятеля что-нибудь свалит, подобьет Этого не было Да и понятно: наши там впереди старались, выражаясь языком английского бокса, бить "по корпусу" бронебойными. Ведь именно ими можно достать при удаче и до котлов, и до машин. Они хотели снизить скорость японским броненосцам, чтобы дать нам возможность быстрее настигнуть неприятеля.
Сердце у меня колотилось, как никогда за три с половиной месяца в Артуре Если бы удалось!.. Дай, Господи!.. Хоть не сразу утопить, хоть только выбить еще кого из строя!..
Вдруг много впереди "Цесаревича", по правому его борту, в небо поднялся дымный водяной фонтан.
"Якумо" с кормовой установки, не отрываясь от бинокля проговорил Неупокоев, До Эссена ему кабельтов пятьдесят пять Ну, уже немногим поменьше, пожалуй. Все вглядывались в головной наш броненосец. Но "Цесаревич" не отвечал
Правильно. И без приказа, и далеко, раздался из-за плеча спокойный голос адмирала. По всему было видно, Степан Осипович успокоился, молодец Николай Оттович! Только бы сейчас Руднев и Григорович на голове у него удержались
Тут меня снова позвали вниз. Отпуская с мостика Макаров подал мне правую руку, по-доброму, радостно улыбнулся, пожелав удачи в пожаротушении. Почему-то врезалось в память это его теплое и крепкое рукопожатие. Последнее
Вскоре, встав в "пеленг", наш отряд вступил в бой. Сначала загрохотал шестидюймовками двух башен правого борта "Цесаревич". Носовая Со среза Носовая Со среза. Есть дистанция! После окончания пристрелки начали "Александр", "Ретвизан" и мы. "Бородино" несколько оттянул и открыл огонь позже, по нашим данным.
Японцы нам тоже активно отвечали. Началось с перелетов. Некоторые из длинных японских снарядов на этой дистанции опрокидывались и, хорошо видимые простым глазом, вертясь, как палка, брошенная при игре в городки, летели через наши головы не с грозным ревом, как полагается снаряду, а с каким-то нелепым бормотанием.
Это и есть "чемоданы" ("Чемоданами" в Артуре называли японские длинные снаряды больших калибров. В самом деле: снарядфут в диаметре и более 4 футов длины, разве это не чемодан со взрывчатым веществом?)? спросил, смеясь, Григорьев. Он опять оказался рядом со мной на юте, у самого кормового каземата, куда я выскочил на минутку взглянуть на то, что у нас делается впереди. Его кормовая двенадцатидюймовая башня была пока вынуждена бездействовать, ведь мы вступали в бой на догонных курсах.
Они самые Причем судя по разрывам о водуфугасные. Их осколочновзрывное действие весьма велико. Понятно, что японцы постораются для начала повыбить у нас артиллерию. Это я уже испытал на "Диане". Жаль, что нет здесь "Фудзи". Как бы хотел я с ним поквитаться
Да уж полно-те! Поквитались без вас уже. Но нам и остальных вполне достаточно! Они, вон, тоже пристрелку закончили, грязи вам выгребать сегодня придется много! хохотнул скаля зубы Григорьев.
"Чемоданы", нелепо кувыркаясь в воздухе и падая как попало в воду, взрывались со звонким гулом. После перелетов пошли недолеты. Все ближе и ближе Осколки шуршали в воздухе, звякали о борт, о надстройки Вот недалеко, против передней трубы, поднялся гигантский столб воды, дыма и пламени На переднем мостике кто-то кричал, чтобы бежали за носилками. Я перегнулся через леер.
Сигнального кондуктора, крикнул сверху на мой безмолвный вопрос Кусков.
Следующий снаряд ударил в броню борта напротив передней башни, взметнув огромный фонтан воды много выше боевого марса. Мимо нас прожужжали осколки, а потом уж долетели и соленые брызги. Затем что-то грохнуло впереди и надо мной. Из штабного выхода повалил дым и показались языки пламени. Снаряд, попав в кают-компанию и пробив палубу, разорвался и произвел первый наш крупный пожар. Конечно, по случаю сражения никого из офицеров там уже не было. Но наш любимец патефон "Берлингер", подарок экипажа "Громобоя", погиб на месте. Вместе со всеми пластинками, окружающим интерьером, книгами библиотеки и содержимым винного шкафчика. Шикарный там был "Мартель" Я рванулся наверх
Здесь, уже не в первый раз, я мог наблюдать то оцепенение, которое овладевает необстрелянной командой при первых попаданиях неприятельских снарядов. Оцепенение, которое так легко и быстро проходит от самого ничтожного внешнего толчка и, в зависимости от его характера, превращается или в страх, уже неискоренимый, или в необычайный подъем духа.
Люди у пожарных кранов и шлангов стояли как очарованные, глядя на дым и пламя, словно не понимая, в чем дело, но стоило мне подбежать к ним, и самые простые слова, что-то вродеНе ошалевай! Давай воду! заставили их очнуться и смело броситься на огонь.
Поднявшись отдышаться от дыма на ростры, я вынул часы и записную книжку, чтобы отметить первый пожар, но в этот момент чем-то кольнуло меня в поясницу, и что-то огромное, мягкое, но сильное ударило в спину, приподняло на воздух и бросило на палубу Когда я опять поднялся на ноги, в руках у меня по-прежнему были и записная книжка и часы. Часы шли; только секундная стрелка погнулась и стекло исчезло. Ошеломленный ударом, еще не вполне придя в себя, я стал заботливо искать это стекло на палубе и нашел его совершенно целым. Поднял, вставил на место и тут только, сообразив, что занимаюсь совсем пустым делом, оглянулся кругом.
Вероятно, несколько мгновений я пролежал без сознания, потому что пожар был уже потушен и вблизи, кроме 2-х3-х убитых, на которых хлестала вода из разорванных шлангов, никого не было. Удар шел со стороны кормовой рубки, скрытой от меня траверзом из коек. Я заглянул туда. Там должны были находиться флаг-офицеры с партией ютовых сигнальщиков. Снаряд вошел через в рубку спереди, разорвавшись об ее стенки Внутри рубкигруды чего-то, и сверхузрительная труба офицерского образца
Что? знакомая картина? Похоже на "Диану"? крикнул мне снизу высунулся из колпака своей башни неугомонный Григорьев.
Совсем то же самое! уверенным тоном ответил я, но это было неискренне: было бы правильнее сказать"не совсем непохоже"
Ведь тогда, в ночном бою с "Фудзи", в мой крейсер попало только шесть или семь снарядов крупного калибра за полчаса. "Потемкин" же за пятнадцать минут уже получил не менее десяти крупных снарядов. В большинстве своем с броненосных крейсеров. Японцы дрались насмерть. Но и наши плутонги грохотали вовсю.
Ну, начинаем, благословясь! махнув мне рукой Григорьев исчез в своей башне. Стволы ее поднимаясь двинулись влево. Стало ясно, что мы маневрируем, и сейчас начнем всем бортом
В суматохе дальнейшей борьбы с огнем и водоймы получили в ходе боя две заливаемых и одну подводную пробоины, последнюю, к счастью, от шестидюймовки, прямо под адмиральским салоном, а так же два разбитых и два выгоревших казематая практически не мог следить за ходом сражения, критический момент которого наступил когда взорвался под огнем головных японских броненосцев "Витязь", "Громобой" был подбит, вышел из линии и донес сигналом, что не может управляться, а контр-адмирал Руднев погиб Казалось, что японцы уже прорвались, разметав перед собой наши броненосные крейсера. Но именно сразу после этого, благодаря мужеству командиров и экипажей "Баяна" и "Новика", нам удалось переломить ход битвы в пользу русского флота. К сожалению, лично я ни тарана Рейна, ни торпедной атаки Балка не видел. Увы
Вскоре после этих событий, пробегая с матросами пожарной партии и младшим боцманом в сторону очередного крупного возгорания у переднего мостика, увидел довольно близко нашего противника. Это был большой пятнадцатитысячетонный броненосец, как потом стало ясно, "Сикисима", почему-то оказавшийся без хода и здорово севший на корму. Он был страшно избит, горел, но в кого-то яростно палил главным, в противоположную нам сторону. Такой жуткой картины я не только никогда не видел, но и не представлял себе.
Снаряды сыпались на него беспрерывно, один за другим. В борту его уже без бинокля видны были провалы и дыры, кое где из них выбивало пламя. Грот-мачта рухнула у меня на глазах, прочертив в дыму дугу своим развевающимся боевым флагом Идущий перед нами "Ретвизан" даже пустил по японцу мины из подводных аппаратов, но, не похоже, что попал. Далеко впереди дымил как огнедышащий вулкан охваченный пожарами "Цесаревич", всаживавший тем не менее в стоявшего японца снаряд за снарядом из кормовых башен
Потом я увидел, как из-за дыма пожара "Сикисимы", контркурсом нам, выходит еще один неприятельский корабль, на который немедленно перенесли огонь орудия нашего "Потемкина" и идущего за ним "Суворова".
Это был флагман Камимуры броненосец "Конго", о чем говорил развевающийся на фор-стеньге вице-адмиральский флаг и высоченные шлюпочные краны, характерные только для двух кораблей британской постройки, которые были спроектированы для чилийского флота. Дистанция до него не превышала двух с небольшим миль, и за очередным актом драмыбезжалостным его избиением, к которому подключился и "Александр", где справились, наконец, с повреждением в руле, мне удалось даже какое-то время понаблюдать.
Не скрою, но после стольких уже виденных сегодня смертей и страданий моих товарищей, зрелище превращения этого красивого, элегантного корабля в груду огнедышащего, покореженного металлолома, вызвало какое-то мрачное удовлетворение, к которому начинало примешиваться всепоглощающее чувство торжества! Мы побеждаем! Это уже становилось очевидным. Японцам не удалось прорваться и уйти, а значит главное, что так волновало командующего, удалось предотвратить. Раз Камимура развернулся, значит все! Заметались. Бегут Сила не взяла! Но в этот момент до меня донесся чей-то крик: "Смирнова сюда, скорее! Адмирал ранен! Правую руку оторвало!" Я опрометью кинулся по уцелевшему трапу левого борта наверх, в боевую рубку