- Здравствуйте, товарищ Калиткин, а не круто ли вы с интуристами?
- Здравствуйте Виталий Игоревич, а как мне прикажете с этими фашистами, может их в Гагры на отдых определить, или к вам в Ташкент, дыни кушать, да арбузами доедать?
- Калиткин, ты чё такой злой?
- Вы что, товарищ комдив, подслушивали?
- Нет, то есть да, то есть ты товарищ военврач, так кричал, что за три версты слыхать было, и все-таки, те чего такой злой-то?
- А вы с чего такой добренький? Может потому что при вас фашисты раненых не расстреливали, да?
- Нет, а что, при тебе расстреливали?
- Расскажу-ка я вам, как в плен попал, если конечно вам интересно.
- Конечно, интересно, и выброси выкать, чай не старый прижим, тут мы ж давно все на ты.
- Попробую, товарищ капитан, итак двадцать четвертое июня, полдень, и я оперирую попавших под бомбёжку мирных жителей, обратите внимание - мирных. Немцы разбомбили колонну беженцев, а там, в основном дети, женщины и старики, ну и подвезли, значит раненых к нам. Хоть моя обязанность здоровье военнослужащих, но неужели я откажу в помощи детям и женщинам, это же советские люди. Так вот оперирую я, вынимаю осколки бомбы из мальчика, ему на вид лет пять, от болевого шока он в беспамятстве. Тут в операционную палатку врываются дружки этих немецких медиков - такие же гитлеровцы. Меня и мою операционную бригаду, прикладами вытолкали, а мальчонка кровью истекает, ему живот зашивать не дали. Попытался я офицеру немецкому объяснить, что операция не закончена, легче разжалобить тигра или динозавра. Офицер этот мне лично в морду дал, попытался я ему ответить ударом на удар, так тут вдесятером набросились и ну меня пинать. Ладно бы попинали меня, операционную бригаду санитарок и санинструкторов, так нет, они... они, гады, всех раненых перестреляли прямо в палатках, понимаешь Виталик, тяжело раненых. И хохоча повели нас, медперсонал и легкораненых в свой тыл, а мальчонка так и остался, истекая кровью на операционном столе. Там человек двести тяжелых было, причем половина гражданские, и что? Думаешь, пожалели эти зверюги людей, нет, перестреляли всех, и солдат, и женщин и детей и стариков.
И что, после этого, ты предлагаешь мне с ними миндальничать? Нет, нет и сто тысяч нет!
- Ну вот, а помнится ты, Калиткин, когда мы из колонны пленными бежали, не верил в зверство фашистни, а тут вот как заговорил.
- Да я поверить и опомнится от пережитого не мог, что такое может происходить, и где, в двадцатом веке, ладно бы татар-монголы какие или католики против гугенотов, но то же цивилизованные немцы были...
- Ты это, европоцентризмом не страдай, монголо-татары по жестокости фашистам в подметки не годились, главное у них было напасть, отобрать ценности и опять в степь. А эти норовят захватить нашу землю навеки, а нас просто уничтожить, ну или в рабов превратить. Чувствуешь разницу, под монголами на Руси жизнь была, мало того Александр Невский вместе с монголами предков вот этих фашистов бивал и не раз, а под этими жизни не будет!
- Да, понимаю я все, но осмыслить не могу! Понимаешь Виталий, как вспомню того мальчонку, его незашитую брюшную полость, и как меня уводят оттуда...
- Хватит, хватит, товарищ военврач, ты как раз ни в чем, не виноват, и вообще, я очень рад, что в нашей дивизии медчастью руководит такая личность, и врач и человек с большой буквы. Значит, немецких раненых решено перевязать, и отправить вагонами обратно, к немцам?
- Да, не убивать же их, мы же не фашисты, да и пусть европейцы поучаться у нас, у русских, милосердию.
- Согласен, и врачей немецких решили оставить тут, лечить наших бойцов?
- Конечно, и саботировать я им не дам, будут честно работать, будут жить, а нет. То пусть Елисеев решает, кому из них окопы рыть, а кого и в штаб Духонина.
Долго бы мы беседовали с Калиткиным, да фашисты крылатые не дали, и откуда, только они взялись? Налетела целая свора этих летучих крыс, и две девятки немецких бомбардировщиков, утюжили и Хлопечно, и болото и наши позиции, видимо немцы уже в курсах, что Фицлебен накрылся медным тазом. И вот припожаловали отомстить за дружков, маскироваться нас научил еще июнь, но, несмотря на все мимикрические таланты, от бомб пострадало не мало красноармейцев, но и наши стреляют изо всех стволов не слабо, не только зенитчики (им так сказать судьбой это определено), но и пехота и танкисты и саперы, короче все, у кого есть длинностволы, то есть винтовки, карабины, да пулеметы. Двоих фашистов приземлили, да они не пережили этого, не любит белорусская земля всяких гавкающих юберменьшей, третьему что-то повредили, и он копыта унес, надеюсь не долетел до аэродрома своего. Кстати, самой заметной потерей стал капитан Астафьев, наш героический танкист, бомба упала у танка, а Астафьев со своим экипажем, укрывались под днищем своего стального друга. Там их и достали осколки бомбы, упавшей практически перед носом танка, ребята все погибли, и вообще потери от этой бомбардировки составили восемьдесят семь человек убитыми, и около двухсот раненными. Правда гитлеровские стервятники убили еще и шестнадцать попавших в плен своих вояк, да ранили человек тридцать из них же.
Пришлось бежать в штаб, тем более фашисты улетели, но, оказывается, улетали они не на долго, потому как только я дошел до штаба, опять завыли моторы бомбёров. И тут, меня просто убило увиденное, какие-то сволочи, ракетами стали указывать местоположение штаба, вот ведь суки, а?
- Всем, вон из штаба, - крикнул я и побежал к месту, откуда вылетали ракеты, надо отловить ракетчика. На бегу вытаскиваю маузер, и прилаживаю к нему кобуру-приклад, автомат-то остался в штабе, за мной бежит толпа из штаба, кто там не вижу, нет времени оглядываться. Вот то место, из-за этих кустов и стрелял ракетчик, подозрительная тишина, неужели убёг? И тут выстрел, прямо мне в лоб, твоюж мать, убили...
Перемотка. Опять небесное провидение вернуло меня назад, оживило, то есть, зато я знаю где он сидит, потому кобуру-приклад оставляю в покое, и пытаясь ступать бесшумно (за мной также ступают пять или шесть человек) обхожу место моей очередной смерти, еще шаг, потом еще шаг. Ба, да это же товарищ Гречаный, вот уж не ожидал, тот замечает меня, но не успевает повернуть свой карабин, заношу маузер и бью его по темечку, Гречаный падает, и я добавляю носком сапога в рыло предателю, удар получился супер, Месси с Рональдами бы просто позавидовали.
- Мусий Карпович, вы ли это, друг сердешный?
- Я не Мусий, я Иванко.
- Иванко Гречаный?
- Н¬чого я тоб¬ не скажу москальська свиня, будьте ви проклят¬, все одно ми переможемо.
- Вот как заговорил, друже Гречаный, недавно по-русски вполне себе хорошо говорил, короче или ты говоришь, собака фашистская, либо я тебе сейчас в колено выстрелю, понял?
- Не боюсь я вас кацап¬в. Хай живе Укра¬на, так здохне Москов¬я!
- Ну, смотри, я тебя предупреждал, - и немалая пуля маузера, впивается в колено сволоча, разбивая коленную чашечку и корежа кости сустава. Существо орёт как резаная свинья.
- Щоб ти здох, сучий син, як нащадки шалава.
- Говорить будешь? - интересуюсь я вежливо, добавляя сапогом в то же колено, в ответ раздается вопль и говнюк кивает в подтверждение, - ты зачем настраивал народ против своих, против галичан?
- Я не галичанин, я з Под¬лля, ¬ плювати мен¬ на галичан, вони так¬ ж комуняки ¬ москальские раби.
- А звать тебя как, подольский ерой?
- Tванко я Васюра, давай питай що тоб¬ треба?
- Как ты к нам-то попал? И давай уж на русском, я же знаю, что ты на нем говоришь очень хорошо, а то пойму что-нибудь неверно, пристрелю ненароком.
- Хорошо, можно ногу перевязать?
- Эй вы, кто там, перевяжите скотине ноги (кричу я тем кто собрался вокруг), а ты говори, - один из красноармейцев, вытаскивает индпакет и начинает перевязывать колено подолянину.
- Родился я в Подолии, и у нас там над Збручем имение было, дед мой выбился в богатые купцы, и купил имение польского графа картёжника. Отец мой выучился на адвоката в Львовском университете, и жизнь шла по накатанной, а тут революция. Вначале казалось все кончено, но появился Скоропадский, и снова жизнь пошла хорошо, потом Скоропадский бежал и воцарился Петлюра. Петлюра пригласил пилсудчиков, и казалось, всё будет хорошо. Да, я родился в восемнадцатом, при Скоропадском. Но поляки ушли, и наша земля оказалась на Советской стороне, имение отняли, устроили в нём совхоз для незаможников и босяков, папу расстреляли, за участие в петлюровском движении и жил я с матерью в сторожке нашего же имения.
- Понятно, а идейки мельниково-бандеровские откуда взялись? Папаню-то ухлопали раньше твоего возмужания, может матушка твоя постаралась?
- В тридцать шестом или седьмом году, жил у нас Стах Костенко, он оттуда из-за кордона пришел, и жил у нас тайно, с мамой моей они венчались, вот он и обучил меня. А потом в сороковом, отчима забрало НКВД, он со своими "братьями" уполномоченного НКВД Василя Турунду убили, да попались.
- Понятно, а как все-таки у нас-то оказался, да под фамилией Гречаного?
- Гречаные, до Советской власти, у нас батраками были, а тут враз, мы никто, а отец этого Гречаного голова сельрады, с его подачи имение и сделали совхозом, а мамка, закончившая в свое время киевскую гимназию, работницей там, разве это справедливо?
- Справедливо! Почему Васюры должны жить припеваючи, а Гречаные голодать? У нас, кто не работает - тот не ест! Так как ты вместо Гречаного-то оказался?
- Да в армию нас взяли, из всего села меня, да его, и поехали мы в повит, я его по дороге придушил, отнял документы и под поезд скинул. Был сын врага народа Васюра, стал сын главы сельрады Гречаный.
- И давно это было?
- Да вот накануне войны, прибыл я в часть, тут и немцы пошли вперед, а я уж думал на ту сторону бежать, но смотри, как хорошо получилось.
- А чего к немцам не перебежал?
- Да возможности не было, у нас комиссар роты, грузин, такая сука попалась, даже во время отступления, ни на секунду никого из поля зрения не выпускал, а мне особенно не доверял. Потом мы попали уж в окружение, и вот к вам прибились.
- Понятно, как с немцами столковался?
- Да никак, вчера во время наступления, встретил я в кустах дружка старого Петьку Чобота, он из УВО, у немцев служит, так он и предложил, показать ракетами штаб, при налете, говорит, немцы карбованцев богато дадут, да землицы отрежут, он мне ракеты дал и в лес побёг, а я вот...
- Понятно, думаю, расстрел ты заслуживаешь, уже за Гречаного, но я не палач, - эх один бы выстрел из маузера в лоб, прекратил бы бренную жизнь этого недоумка, да нельзя. А тут и Омелюстый откуда-то подоспел.
- Товарищ комдив, что случилось?
- Плохой ты командир отделения, я же просил присматривать за этим человеком, а ты?
- А я, что, не смотрел, что ли, товарищ комдив? - надул губы обиженно украинец.
- Так все-таки, как диверсанта упустил, товарищ Омелюстый?
- Ну ночью бой был, сами помните в каких условиях с немцем бились, в начале боя этот рядом был, сперва не до него было, а потом пропал, я думал убило ну или ранило. После боя, я стал Гречаного искать среди раненных, а его нет, среди убитых тоже, пришел я в штаб докладывать, а тут такое...
- Да и я на него, случайно напоролся, подхожу к штабу, немцы летят, смотрю, отсюда ракеты пускает какая-то сволочь, и я бегом сюда, поймал этого Вернера фон Брауна.
- Он что, немец, а розмовлял, суча дитя, як справный украинец!
- Нет, украинец он, то есть дерьмо он собачье, но по национальности украинец. А фон Брауном, я его обозвал из-за немца одного, он у Гитлера ракеты пускает на Лондон (а это не позже было? Надеюсь Омелюстый забудет вскоре.) И вообще, отведи его к Елисееву, расскажешь, что и как. И про тот разговор тоже, понЯл?
- Ясно, товарищ комдив, разрешите идти?
- Да, а ты чего разлегся, скотомогильник, поднимайся, с тобой тут церемониться не будут, чай не лорд Керзон, а раскрытый шпион.
Омелюстый и еще двое бойцов, почти пинками потащили этого предателя к Елисееву, и мне вообще не жаль человека, да и не человек он, одного Гречаного убитого им, уже за глаза хватит, можно было и пристрелить, да нет, пусть Каллистрат погуторит, а вдруг еще кто-то или что-то выплывет.
Фух, чего-то я ушел, тьфу, устал, поспать что ли, ой, какой сон, вокруг крики. Авианалет же был, причем мало того немцы бомбили долго, и большой толпой, так еще и ракетчик тут оказался, а может и не один.
Прибегает красноармеец Фролов, по-моему из пушкарей Гогнидзе (может ошибаюсь):
- Товарищ комдив, Зворыкина убило, рацию тоже к чертям разметало!
Твоюж мать, и бегу к немецкому автомобилю с кунгом, то есть к тому месту, где она стояла, а на том месте воронка, и обломки мерседеса ЭлДжи-трехсотого.
- Ребята, а вы уверены, что Генка, то есть Зворыкин был в машине? - спрашиваю с надеждой на отрицательный ответ.
- Да, товарищ комдив, - отвечает цыганистого вида красноармеец из ведомства Маши, - он забежал в машину, что бы радиограммы забрать, а тут бац...
- Блин, поищите вокруг, может взрывной волной выкинуло, и он лежит, где-нибудь среди кустов, живой и целёхонький, - не сдаюсь я.
- Искали уже, Виталя, смирись, нет Генки, нашли кусок руки, на ней наколка - якорь, такая только у Геннадия была, - говорит с горестным выражением лица Нечипоренко.
- А может только руку оторвало, а сам цел, ну может, просто сильно ранен, а.
- Все Виталий Игоревич, нет Геннадия, погиб смертью храбрых, - а это уже Елисеев, - тут смотри какое дело, геринговцы, быстро вернулись.
- Может просто другая группа, насолили-то фашистам знатно, - говорю я.
- Да ты что, они еще и количество самолетов разных видов на всякий случай продублировали? - говорит наблюдательный Елисеев, так, то ж его рабочий талант и обязанность, - три юнкерса, пять аррадо и три юнкерса-лаптежника? А про картинку с крокодилом на борту одного из лаптежников, что скажешь? Она и в первой группе была и во второй, причем и там и сям именно на лаптежнике, может для разнообразия можно было бы и на аррадо намалевать..
- Значит, аэродром недалеко? - дотумкиваю я?
- И полугода не прошло, - горестно ухмыляется Каллистрат.
- Тогда чего мы сидим, надо вперед и к ногтю сволочей, и чем быстрее тем лучше.
- Если бы можно было бы, мы б их... да руки коротки, они в пятнадцати километрах от нас, на северо-запад, у вяски Никоновка. Кстати, там русские староверы живут, бежали от реформ Никона, а деревню назвали Никоновкой. Извини, так вот между Никоновкой и нами болото, если ты забыл, то самое в котором фашистов мы купали. И оно тянется на пять - шесть метров в ширину, а уж по длине все полста километров.
- Товарищ комдив, так тут поблизости гать есть, ее наш колхоз в прошлом году настелил. Там за болотом луга очень травные, и земля ничья, вот мы загатили, и сено добывали, сено там очень мировое, - это откуда-то взялся Михась, который Карасевич, что батальон белорусских националистов распропагандировал.
- Так, и что машина пройдет? - это уже Семенов интересуется, это когда все успели сюда набежать.
- Ну, "захар" пройдет, мы на нём сено возили, это вам не телега, он много сена зараз берет, правда и брёвен пошло не меряно. Так бревна остались от панской лесопилки, вот и работают, кстати, лето стоит засушливое, думаю, по гати и бетешка пройдет, да там всего три километра.
- Так чего мы ждем ребята? Онищук, и ты здесь, бери взвод и вперёд, разведуйте, там, что да как, и эту гать тоже.
- Разрешите, товарищ комдив и мне, я-то все лучше знаю.
- Давай, Карасевич, вперёд.
И онищуки, ушли в отрыв, за то, время, пока они гоняли туда-сюда, мы успели поужинать. А потом еще и поболтать о том, о сём, хотя больше конечно Генку вспоминали, ну парень просто классный был. Уже в темноте, приехали Петруха с ребятами, и с Михасём конечно, ну все как предсказывал белорус. У аэродрома и охраны нормальной нет, стоят десять-двенадцать самолетов, видимо надеются на болото. А фиг вам, земля тут наша, и болото тоже, потому оно за нас.
- Аэродром, наш советский, то есть даже бывший польский, так вот, поразведали мы, и идем помаленьку обратно, а навстречу нам дядько.
- Это, что за дядько, - спрашиваю я у Михася.
- Мой дядько, он как раз на аэродроме служил, то есть не на самом, а у складов, там склады дивизионные были. Так вот, дядько все так же на складах и служит, фашисты его на работу приняли, в округе все русские, староверы которые, а он белорус. Ну, немчура и подумала, что он менее просоветский, но ошиблись еще как.
Так вот, дядько говорит, на складах ГСМ, прорва бензина и соляры, немцам соляра ни к чему, а бензин не подходит к их самолетам. Они свой бензин по узкоколейке подвезли, и его жгут, специально ради нас, гитлеровцы нагнали девять самолетов, правда они всякие, то есть с бору по сосенке.
Так вот, мы можем фашистов наказать, и ГСМ запастись, а еще раций тут подходящих аж две, Генкину-то фашисты разбили.
- Тогда, готовимся к выходу ребята, к трем часам утра, - начал планировать бой Семенов, - думаю в четыре часа, рывок и на аэродром и на склады. Причем роты, за глаза хватит, но думаю грузовиков надо взять побольше.