Кристиан БэдПопаданцы как они есть
Макс Петров был подающим самые скромные надежды студентом факультета журналистики Горно-Алтайского университета. Учился он, однако, на платном, а потому с отчислением тянули, и до начала третьего курса парень кое-как допилил. Медиана, впрочем, ему не светила, потому что ай кью списываньем не увеличишь, а тут ещё и влюблённость, привязавшаяся на втором курсе, начала стремительно прогрессировать.
Влюблённость носила имя Лена. Вообще-то «лены» хороши тем, что их много и они разные. Встречались мне Лены-блондинки и Лены-брюнетки, Лены-идиотки и Лены-недурочки Даже одна почти умная попадалась, но это была так, ошибка природы. И вот эта самая Лена Надеждина, шатенка, небольшого роста, слегка обесцвеченная в домашних условиях подругой, с губами яркими, как помада, буквально свела с ума несчастного Макса. Не сразу. В два приёма. Но пик наступил именно в сентябре.
Все пары напролёт он рисовал теперь в тетрадках для конспектов сердца, заколотые стрелами, в газету, где тискал статейки, и дорогу забыл, а всё свободное время торчал в центральной библиотеке на подоконнике. Там зубрила суженая. Иногда она откладывала учебники и целовалась с ним в холле второго этажа. Лена была лишь слегка увлечена Максом и сессию планировала сдать на отлично.
Училась девушка на том же факультете, только на курс младше, увлекалась чем ни попадя, но самозабвенно. На данный момент её волновали проблемы археологии и физические теории пространства. Ни в тех, ни в других Лена не разбиралась, но готова была часами выслушивать лохматых длинноногих знатоков пятикурсников, которые настигали её прямо в библиотеке. Она общалась, а Макс томился рядом, мешая пятикурсникам переходить от обольщения физикой к физическому обольщению.
В тот день неожиданно испортилась погода, а Лена оповестила радостно:
Макс! Я еду на выходных на раскопки! Мне Лёшка Прокин вчера звонил, они там та-а-кое нашли!
И тогда студент понял, что случилось страшноевозлюбленная влюбилась. Только по-настоящему влюблённая способна трястись под осенним дождём пять часов в автобусе сначала по трассе, а потом и по бездорожью. Без любви она не поехала бы в такую погоду даже на дачу.
Понятно, что Максу предстояло тащиться следом. Он собрал старенький папин рюкзак, отыскал его же дождевик. Догадался прихватить минералку и бутерброды. Водки им выдали в достатке по прибытии.
Замёрзший как собака Макс, ведь он-то не был влюблён в лысоватого студента-историка, таскался за Леной вокруг ямы с красивым названием раскоп. Историк предпочитал рассказывать о своих успехах под дождём, из-за которого работа по ковырянию в земле встала. Он не думал о том, как мокрая девушка будет спать в мокрой палатке. Впрочем, водки у археологов действительно оказалось с избытком.
Макс пил с историком примерно до полуночи, потому что обострения бронхита из-за промокших ног получить не хотел. Но Лена почти не пилаеё грела любовь.
Пятикурсник оказался крепок на спиртное, как отрытый им же булыжник с подобием карты. Он громко вещал про скифов, сожалел, что двумястами метрами дальше высится военный объект, а, судя по найденному в раскопе булыжнику с этой самой картой, именно там должен быть основной, самый древний курган. И в кургане том не только медные бляшки, но и золотишко должно водиться. Впрочем, золото историка интересовало в сугубо научном смысле.
В конце концов историк допился-таки до состояния откровения и снова повёл Лену к раскопу, пытаясь показать что-то невиданное именно при свете луны, которая падает на камень-карту. Там, по его словам, получалась едва ли не стрела, прямо указующая на объект с вышками и собаками.
Макс сопротивлялся как мог. Тьма зияла разинутой пастью, и только фонарик на лбу историка мог нащупать в ней неведомые ещё зубы.
Место раскопа было в основном песчаным, но нашлась и глина. Девушка оступилась и с визгом съехала в яму.
Пока Макс месил в темноте грязь, туда же, матерясь, отправился на заднице историк. Фонарик упал с него, раскоп погрузился во тьму. Потом над головами студентов прорезалась вдруг ветвистая молния, на миг стало светло и запахло озоном.
Прямо в наш курган долбануло! обрадовался историк, перекрывая небесный грохот. У вояк там вышка железная!
Это были его последние слова.
Очнулся Макс от боли. В голове стреляло. Рядом жалобно кашляла Лена.
Эт вот есть твой удача?!! грозно вопросил кто-то сверху густым басом.
Голос был хриплый, странный, коверкающий привычные звуки.
Эт никчёмный тряпка есть удача? повторил голос.
Макса подняли за шиворот и опустили носом в густую сиреневатую траву. Студент попытался извернуться и посмотреть вверх, но солнце тут же ослепило его. Потекли слёзы.
Не мужчина есть, констатировал голос. Я ждал тебя дать приход предка. Эт вот естьпредок? Мальчишка есть предок?
Водитель! закричал издалека другой голос. Эт ещё есть тут другой! Ходи-ходи?
Ходи! заорал невидимый «водитель», и студент проморгался наконец.
Возвышающийся над ним мужчина был одет, несмотря на жару, в такой же, как у Макса, поношенный туристический дождевик, был огромен, небрит во всех возможных местах и (студент не вовремя вдохнул) от него шёл прямо-таки сногсшибательный запах пота.
Лена сидела на траве чуть поодаль и плакала. Вокруг неё толпился десяток полуголых волосатых мужиков без дождевиков. А с соседнего пригорка ещё один могучий тип гнал пинками студента-историка. Студент лихо скакал на карачках, а под правым глазом у него споро созревал сочный фингал.
Ой-й-й, выдохнул Макс.
Он понял, что питиё всё-таки иногда определяет сознание, особенно если у него достаточная крепость.
Кошмар, что он видел сейчас, на трезвую было не придумать. Волосатые мужики казались реальнее головной боликряжистые, страшные. Но, если присмотреться, одеты они были в своё немногое тщательно и аккуратно, были потными и вонючими, но не грязными. А дождевик Макс понял, почему сей предмет туалета показался ему таким знакомым. Волосатый просто ограбил его!
Плохо! возвестил из-за спины студента-историка третий голос. Много устали. Одежда рвалась, пищу съели. Плохо!
Ещё пинок ноги, обутой в плетёную сандалию вроде лаптя, и неудачливый археолог приземлился в двух шагах от Макса.
Лёхой его звалинеожиданно для себя вспомнил Макс. В голове у него стало вдруг звонко и пусто, как перед самым главным экзаменом.
Что ты есть? грозно спросил мужик, одетый в трофейный дождевик.
Я студент промямлил историк.
По щекам его текли грязные слёзы. Лысоватому историку было очень больно в самых чувствительных местах тела.
Что есть студент? удивился одетый в дождевик, насупился и стал похож на Бормана из старого советского фильма.
Я учусь
Робя? удивился Борман. И махнул рукой тому, что был в лаптях. Дети большие у предков есть, читал ты?
Начальник читал, согласился тот.
Верю тебе, задумчиво пробормотал Борман. Не повезло есть. Вырастут, да?
Начальник знает, уклончиво сообщил лапотный.
Есть вставать, идти! скомандовал Борман, и Макс живенько подскочил. Он не хотел передвигаться, как Лёха, на карачках.
Лену один из волосатых поднял, словно котёнка, и бросил на плечо. Макс и не пытался заступиться: девушку хотя бы не били, а вот они с Лёхой легко могли огрести в любой момент.
Когда студенты удалялись от зелёного холма, где им суждено было очнуться, Лёха махнул рукой назад и влево. Макс оглянулся. В паре сотен метров высился проржавевший ветхий остов сторожевой вышки!
Жилище волосатых порадовалодобротные бревенчатые срубы, безыскусные, но крепкие. Вокругогороженные посадки, где виднелась засохшая ботва недокопанной картошки. На солнышке носились полуголые ребятишки. Увидев гостей, они бросили все дела и молча столпились вокруг. Подошли и крепкие, с налитыми щеками и грудями тётки. Тоже уставились подозрительно.
Из большой избы вышел жердеватый старик.
Добра тебе, Начальник! рявкнул Борман. Плюнула наша бочка. Привели. Говорятдети малые, учить надо. Скажи, разве это есть предки?
Начальник помялся, поскрёб жидкую бородёнку.
Тайна есть. Не тебе знать! сказал он строго. И обратился к Лёхе, как к самому старшему:
Как отца есть звали?
Пппитрович, пробормотал студент.
Гляди, Пппитрович, сказал Начальник, продолжая доить бородёнку. Ты есть наш отец
Борман плюнул и демонстративно растёр ногой.
Атом! Начальник погрозил небесам указательным пальцем. Мы все есть дети твои. Мы жили, а ты с нас спрашивал строго. Мало учились. Мало хотели знать. И дети детей твоихмало учились. И дети детей их. На тебя надеялись дети. И ты дал им умные машины, чтобы всё делали на Земле
Начальник задумался, поковырял в носу, посмотрел в тугое осеннее небо. Тот, что в лаптях, исподтишка пнул Лёху, тот взвизгнул и отвлёк старика от высокого.
Всё больше было машин, так пишут твои книги. Всё меньше знали о них люди. Машины были крепкими. Работали долго. Люди учились всё меньше. А потом мир изменился, и сломались машины. Кончилась их чёрная кровь. И реки сломались у тех машин, что пили воду, и ветры обрушили те, что питались ветром. С неба шёл холодный снег и вода лилась. Много умерло. Старик снова задумался, потом с сомнением взглянул на Лёху. Вот ты скажиможешь машины делать?
Лёха затрясся, потому что нога в лапте снова приподнялась.
Я я историк, промямлил он. Я изучал, как древние люди жили.
Не надо намжили, сурово оборвал Начальник. Надо машины делать! Лапти делать! Еду делать!
Лёха беспомощно развёл руками.
А ты? повернулся старик к Максу.
Я журналист, брякнул Макс и понял, что сказал что-то не то.
Руками что умеешь? спросил Борман. Что есть делать можешь?
Ка-артошку копать, пробормотал Макс, уставившись на соседний огородик.
А пороть тебя буду сильно, если плохо копать будешь, согласился старик. Девка же совсем немощная. Сильного мужа ей найти надо, чтобы не замёрзла в зиму.
Борман с сомнением покачал головой.
Макс зажмурился, мечтая только об одномчтобы закончился уже этот пьяный кошмар про попаданцев.
Через час он уже чистил картошку, потирая превентивно обработанный зад. С донесением знаний до нужного места тут не церемонились, боясь потерять те немногие умения, что остались у племени людей. И Макс, такой неспособный раньше к учёбе, быстренько научился чистить у свиней, полоть огород, ходить в вылазки к развалинам бывшей Катунской ГЭС, чтобы добыть там что-нибудь, пригодное для хозяйства.
Ходил он с Борманом и на развалины военного объекта. Там высился железный ангар, похожий на огромную бочку, куда, как утверждал Борман, «залезли когда-то много предков и пропали в другие, хорошие земли». И теперь надо ждать, пока накопится в бочке немножечко текучей жизни, и, может быть, выкинет тогда она из других времён настоящего предка. Он научит делать машины, снова изобретёт электричество, и тогда жизнь у людей наладится. А поканечего глазеть! Лапти учись плести!
Уже по первому снегу встретил как-то утром Макс зарёванную Лену. Она долго жаловалась ему на вонючего даже прямо из бани мужа, а потом начала палочкой писать на белоснежном снегу: Лена + Макс, как когда-то писал ей он.
Старик-Начальник чесал как раз худые бока на солнышке. Он и углядел.
Теперь студенты втроём учат зимой читать и писать здешних детишек. Летом-то никак, другие науки, но зимойучёба каждый день. И старик-Начальник следит строго: чтобы каждый завалящий стишокнаизусть. Кто его знает, может, и стишок пригодится?