Там кто-то есть, сказал Джейк, подхватывая из костра горящий сук. Схожу-ка посмотрю.
Мне не хотелось уходить от костра, но я пошел с Джейком. Он шел впереди, подсвечивая своим суком, но человека на мелководье первым увидел я. Выматерился, потому что сейчас уже малость подсохшая одежда снова намокнет, но все равно пошел в реку. Джейк тем временем углядел еще одного, лежащего наполовину в воде, воткнул в песок свой факел и потянул недоутопшего к костру. Следом за ним я со своим трофеем, еле передвигающим ноги. На полпути нас обогнал кто-то совершенного голый, скорчившийся от холода и аж завывающий.
Холодно холодно, скулил он сквозь крупную дрожь.
Джон, умница, сообразил развести еще один костер, и теперь можно было обогреваться сразу двумя боками. Однако Джейк, похоже, был сделан из той породы людей, из которой надо бы делать гвозди, и, снова подхватив горящий сук, опять отправился на берег. Я пошел за ним, чувствуя себя идиотом. Мог бы, как Джон, просто таскать хворост для костров. Но мне почему-то поиск годных для костра деревяшек представлялся более трудным делом, чем розыск людей, у которых не хватило сил добраться до нашего костра.
Мы переволокли к костру еще одного человека, пребывающего явно на последнем издыхании, пока возились с ним, подошли еще двое, а потом мы услышали выстрелы. Стреляли где-то далеко, но все сразу замолчали и начали прислушиваться.
Поговаривают, тут ходят отряды южан, проговорил Джон.
Неужели они будут стрелять по утопающим? усомнился кто-то.
А я после Андерсонвилля вполне поверю, что они могут стрелять по нам, сказал худой как щепка человек, который добрался до костра голышом. Всякого насмотрелся.
А может это индейцы? несмело спросил совсем молодой пареньот силы лет восемнадцати.
Индейцы бы не стреляли, сказал Джон.
Кто-то помянул рейнджеров Мосби, вспомнили резню в Централии. Джейк поморщился и встал.
Схожу еще на берег, посмотрю, сказал он.
Я пошел за ним, хотя хотелось послушать, что скажут.
Не люблю таких разговоров, сказал Джейк негромко.
А если и в самом деле где-то рядом рейнджеры?
Когда увидимтогда и думать о них будем, хмыкнул Джейк. А пока мое делолюдей к костру оттаскивать. А ты как, в состоянии?
Холодно, с чувством сказал я.
Ничего, скоро солнце взойдет, тогда согреемся, он вытянул вперед шею. Вон еще один.
Утром стало ясно, что мы на острове, двое умерли, у многих, в том числе и у Джейка, довольно серьезные ожоги, а женщина вроде бы не в себе. Поэтому когда сверху появился пароход, который принял нас всех на борт, это было счастьем. Я наконец выпил какой-то горячей бурды, выгоняя из организма дрожь, и мог сидеть в теплом сухом салоне, постепенно впадая в дрему.
Вскоре меня растормошили и сонного вывели на мемфисскую пристань, посадили вместе с другими спасенными на повозку, накрыли одеялами и отвезли в госпиталь. Там я и провел несколько дней, сраженный бронхитом.
В первые сутки, когда у меня еще только начинался жар, я вяло размышлял о том, что пенициллин еще не изобрели, и если мой бронхит перейдет в воспаление легкихшансы выкарабкаться сильно уменьшатся. Впрочем, обошлось. Меня не слишком донимали лечением, но может быть, оно и к лучшему. Горячее питье и постельный режим. Я опасался пить те микстуры и порошки, что мне давали от кашля. Фармакология в девятнадцатом веке была безбашенная, лекарства порой были страшнее болезней, и принцип «одно лечим, другое калечим» процветал как никогда до и после. Я решил для себя: антибиотиков, сульфаниламидов, даже банального аспирина еще не изобрели, а все остальное, пожалуй, медициной двадцать первого века уже признано опасным или, наоборот, бездейственным. Так что ну все это нафиг, попробуем обойтись.
Я считался легким пациентом, и спустя три дня мне даже намекали, что пора бы подаваться из госпиталя, тем более, что я гражданский. Кашлять я могу и в других местах. Я делал вид, что намеков не понимаю. Идти мне было некуда, как работник я в таком состоянии ни на что не годился, а в госпитале была крыша над головой и бесплатное питание.
И еще был Джейкединственная вдруг ставшая родной душа на всем этом свете. В здоровом состоянии я бы, конечно, до такой степени к нему не привязался, но в поганой ситуации, в которую я попал, каждый друг был очень ценен. Я слишком мало знал о мире, где оказался.
Джейку было хуже, чем мне. Ожоги, как известно, причиняют еще и сильную боль, но Джейк, пока мог терпеть, отказывался от обезболивающих порошков. Я спросил, что тут дают от боли, он ответил: «Морфий, что еще». Я согласился с ним, что этого лучше принимать поменьше, а то потом хрен соскочишь.
А врачи щедро назначали наркотики страдающим от боли пациентам. Кроме морфия был еще и опиум в разных формах, так что американские госпитали, похоже, были фабрикой, поставляющей обществу наркоманов. С другой стороны, обезболивающих средств медицина фактически и не имела.
* * *
Тут снова вмешивается зануда-Автор
В двадцатых годах девятнадцатого века по Штатам колесил с несложным аттракционом восемнадцатилетний юноша по имени Самюэль Кольт (ага, тот самый, а вовсе не однофамилец). В очередном зале, заполненном зрителями, он кратенько рассказывал о веселящем газе, а потом приглашал на сцену добровольцев. Добровольцы дышали газом из баллона и начинали куролесить, как сумасшедшие: смеялись, танцевали, прыгали. Зрители хохотали, наблюдая за ужимками опьяненных газом людей.
Впрочем, не только юный мистер Кольт зарабатывал деньги на несложном химическом опыте: такое развлечение было популярно по обе стороны Атлантического океана. Многие замечали, что под действием веселящего газа (который химики называют закисью азота), становилась менее заметной боль, но далеко не сразу врачи догадались применить обезболивающие свойства газа. Первыми анестезирующие свойства оценили дантисты, а потом на закись азота обратили внимание хирурги, но дело у них не пошло: при том уровне техники наркоз с помощью «веселящего газа» был ненадежным. Так что в 1865 году с помощью такого наркоза вам могли разве что вырвать зуб.
К тому времени хирурги уже применяли эфир и хлороформ, однако наиболее широкое, поистине народное распространение получили опий и его производные. Спиртовая настойка опиумалауданумбыла дешева и применялась чуть ли не от всех болезней: от простуды до менингита. До сороковых годов ее часто прописывали беременным женщинам, так что дети рождались уже законченными наркоманамии для успокоения слишком беспокойных младенцев предлагались сиропы и эликсирыснова с добавкой опия.
В годы войны Севера и Юга опиум служил для предотвращения дизентерии и холеры, якобы защищал от малярии и желтой лихорадки, и потому раздавался врачами направо и налево. Только северяне раздали своим солдатам около восьмидесяти тонн опиумного порошка и тинктур, миллионы опиумных таблеток; если вы думаете, что южане придерживались другой концепции обезболивающих средств, то вы ошибаетесь: альтернативой опиуму был разве что морфий. Незадолго до того изобрели шприц близкого к современному образца, и инъекции морфия быстро вошли в медицинскую практику. К концу войны в Штатах было четыреста тысяч морфинистов именно благодаря такому методу лечения. Зависимость от морфия получила название «армейской болезни».
16 апреля 1965 года, за десять дней до того, как Дэн познакомился с Джейком, около города Коламбус, штат Джорджия, произошла битва, которую газетчики окрестили «последней битвой войны». Насчет «последней»это они малость поспешили, но нам важно не это. В той битве был ранен саблей в грудь некий подполковник-южанин по фамилии Пембертон. Ранени при лечении подсажен врачами на морфий. Надо сказать, ему это вовсе не нравилось, но соскочить так просто у него не получалось. Поэтому он начал опыты с веществами, а поскольку по гражданской профессии он был аптекарь, у него для таких экспериментов были большие возможности.
В это самое время, начиная с 1863 года, молодой парижский аптекарь, корсиканец по происхождению, Мариани начал активную рекламу «Вина Мариани»тоже плод фармакологических экспериментов. Восторженные отзывы о тонизирующих свойствах нового напитка давали братья Люмьер, Александр Дюма, Жюль Верн, Эмиль Золя, Анатоль Франс, Анри Пуанкаре, Огюст Роден, Роберт Л. Стивенсон, Артур Конан Дойль, Герберт Уэллс, Генрик Ибсен, Генри Ирвинг, Томас Эдисон, Сара Бернари это еще не полный список знаменитостей, ибо рекламировал свое вино Мариани десятилетиями подряд. Даже папа римский Пий Х не остался равнодушным. А папа Лев Х111 дал Мариани медаль. Секрет тонизирующего действия был прост: на 30 миллилитров вина в этом напитке приходилось 6 миллиграммов кокаина.
Пембертон составил свой рецепт: вместо бордо, составлявшего основу «Вина Мариани», он взял популярный в странах Карибского побережья ликер с дамианойрастением из семейства пассифлоры. Этот ликер уже имел репутацию очень полезного средства против импотенции, а Пембертон добавил еще экстракт орехов кола. Этот африканский орех содержит заметное количество кофеина, немножко теобромина (который содержится в шоколаде) и еще коланин, названый так в честь ореха. Аптекарь заполировал это дело кокаинчиком, после чего запатентовал в 1886 году полученный целительный напиток как Pemberton's French Wine Coca. Вино было отличным средством от неврозов, психического и физического истощения, импотенции, поносов, запоров, проблем с кишечником и желудком, помогало при головной боли, а также избавляло от морфиновой зависимости. Ну, во всяком случае, так говорила реклама.
После чего Пембертона начали клевать активные члены общества трезвости. Против кокаина и прочего они ничего не имели, но вот проблема алкоголизма, захлестнувшего южные штаты после Гражданской войны, их беспокоила. Два года спустя Пембертон запатентовал новый, на этот раз безалкогольный напиток. Слово «вино» пришлось удалить из названия, чтобы не давать повода излишне рьяным поборникам сухого закона. Так что напиток назвали просто и незатейливо: «Кока-кола». Его начали продавать в крупнейшей аптеке города Атланта из автомата как газировку, за пять центов стакан.
В той же аптеке вы могли приобрести за 15 центов бутылочку с каплями от зубной боли. К ее производству Пембертон отношения не имел, но кокаин был и там. Вообще в те времена кокаин считался средством чуть ли не от всех болезней.
В первый год продажа Кока-колы принесла только убытки, но постепенно народ оценил и втянулся. Кокаин из рецепта напитка был удален только в 1903 году. Современная кока-кола с творением Пембертона не имеет практически ничего общего.
В то время как Пембертон изобретал Кока-колу, другой фармацевт, английский, доработался до выделения первой порции диэтилморфина. Правда, это патентованное средство от кашля под торговым названием «героин» пойдет в аптеки только в 1898 году.
Впрочем, если вы не доверяете этим новомодным средствам и скептически относитесь к новшествам, еще и три десятилетия спустя вы могли приобрести в американской аптеке микстуру от кашля по старому доброму рецепту: немного спирта, немного хлороформа, немного марихуаны и чуть-чуть морфия. Проверенный временем рецепт!
3
Мой приятель Джейк был пацифистом. Ничего странного, если учесть, что происходил он из почтенной филадельфийской семьи, придерживающейся философии Внутреннего Света. Когда он мне это сообщил, я на несколько секунд завис, пытаясь сообразить, что бы это значило, но сосед по палате, видя мое недоумение, подсказал:
Квакер он.
Джейк укоризненно глянул на соседа.
У меня нет уверенности, сказал Джейк, что моя жизнь была бы одобрена моей семьей, но я живу так, как считаю нужным.
Но на войну ты все-таки пошел, сказал я.
Ага, сказал Джейк. Раз уж мы не сумели остановить войну, пока она еще не началась, все равно надо уменьшать количество зла в мире.
На войне найдется место даже пацифисту, и это место вовсе не обязательно будет похоже на курорт. Медицинской службе Союза нужны были сильные, умелые и, главное, небрезгливые рабочие руки, потому что медицинской службы у армии США на начало войны практически не было. То, что было, находилось в крайне беспомощном состоянии и не было готово к таким объемам воюющих, не говоря уже о таких объемах раненных. В военных лагерях стояла жуткая антисанитария, которая косила солдат лучше, чем пули и снаряды противника. В первые месяцы войны обе армии несли потери не столько от сражений, сколько от дизентерии, тифа, малярии, цинги. И кто-то ж должен разгребать все это дерьмо, не врачам же брать в руки лопаты, копать выгребные ямы для лазарета, чинить санитарные повозки, убирать за лошадями навоз, ставить палатки, таскать раненных, стирать белье и ухаживать за тяжелобольными. Вот Джейк и делал все это и многое другое. В общем, военная карьера Джейка оказалась не героической, но очень нужной. Пока однажды смотритель лазарета не послал его разыскать заблудившийся обоз с продовольствием. Как оказалось, обоз заблудился не просто так, он попал к южанам, и Джейк тоже попал в плен. А там уже не разбирались: санитар ли, пацифист или просто солдат, и отправили в Кахабу.
Вообще-то попасть в пленвезение сомнительное, особенно если учесть, что у южан хреново было и со снабжением собственных солдат, но Джейк был уверен, что хоть с Кахабой ему повезло. В Андерсонвилле было бы хуже. В Андерсонвилле пленные жили в палатках, поставленных на болоте, а в Кахабе Джейк жил в кирпичном баракебывшем складе для хлопка, где были сооружены двухярусные нары. И комендантом в Кахабе был нормальный человек, капитан Хендерсон, а комендантом в Андерсонвиллесукин сын капитан Вирц, которому нравилось издеваться над попавшими в его власть людьми. И еще в Андерсонвилле был дедлайн. В самом прямом смыслелиния смерти. Лагерь был окружен вышками, и часовые без предупреждения стреляли в каждого, кто пытался пересечь простреливаемый периметр.
И разговаривать о лагерях нам с Джейком приходилось во дворе, потому что парнишку через две койки от меня начинало бить в припадке при одном лишь упоминании Андерсонвилля.
Да и то, что так много народу потонуло, сказал Джейк, когда мы грелись на солнышке у стены нашего госпиталя, оно как раз именно из-за Андерсонвиля. Видал, какие оттуда ребята? Скелет видно! Такому в холодной воде продержатьсясил больше надо, чем такому здоровому парню, как ты. Вот и тонули
Прошло только несколько дней, и мы еще даже толком не понимали, что произошло с пароходом; события приходилось восстанавливать буквально по кирпичику.
Джейку в ту ночь не спалось, у него ныл зуб, и он подремывал, то и дело просыпаясь, чтобы заботливо укрыть щеку краем одеяла. Поэтому взрыв, который прозвучал негромко, как выхлоп, он услышал. На всякий случай поднял голову осмотреться. В нападение рейнджеров южан на пароход не очень верилось, но ведь и в нападение южан на госпитальный обоз в свое время не верилось тоже. В общем, поднял голову Джейк и увидел. Другой солдат, которому в это время не спалось на другой палубе, тихонько переговаривался с приятелем. Взрыв, волна обжигающего воздуха, у приятеля вместо головыкровавое месиво с торчащей железякой, и солдат сам не понял, как оказался за бортом. Хорошо, плавать умел.
Сразу после взрыва рухнула трубада как раз на центральную часть судна, ломая и круша переполненные людьми палубы. Но колесо продолжало работать, пароход шел вперед, и ветер перебрасывал пламя все ближе и ближе к корме. Если кто и выжил среди обрушенных трубой палуб, то тут же оказался прямо в пожаре. Поговаривали, что так погибло около 800 человек.
Горящий пароход увидели с канонерки «Эссекс», но сперва подумали, что он сейчас просто уткнется в берег и пассажиры смогут перебраться на сушу. Однако неуправляемый пароход прошел мимо, на канонерке поняли, что дело плохо. Позже объятый пожаром пароход все-таки затонул около арканзасского берега, рядом с городом Марион и утянул с собой людей, которые все еще цеплялись за него.
А прочие, как и мы с Джейком, попробовали спасаться вплавь. Не у всех получилось.
Огонь над пароходом был заметен и из Мемфиса. Да и вскоре мимо освещенной газовыми фонарями мемфисской пристани с криками о спасении начали проплывать те, у кого не получалось доплыть до берега. Но вы представьте: середина ночи. Кто там на той пристани не спит? Сторожа да охрана складов разве что. Кое-кто из команды судов, что стояли у пристани. Ну, еще может быть, контрабандисты, но те не признаются.
В общем, пока добудились до начальства, пока начали спасатьвремя уходило. Да даже и когда спасалиполучалось не все гладко. Когда лодки с подобранными людьми пробовали пристать к берегу у форта Пикерингчасовые открыли огонь. Это и были те самые выстрелы, что слышали мы ночью у нашего костра. Часовые думали, что приближаются рейнджеры южан, а когда им пытались втолковать, что это свои и что пароход на реке терпит бедствиееще и офицеров будить не хотели. В чем-то их можно понять, охранял форт «цветной» полк, и боязнь напрасно беспокоить белых офицеров была вбита им прямо в подсознание, хрен вытравишь. Сколько времени потеряли с этим фортом: так бы просто выгрузили спасенных и ушли подбирать следующих, а так пришлось еще место искать, где выгрузиться, чтобы эти черномазые придурки не пристрелили. Правда, хоть и в самом деле застреленных не было, и то хорошо.