Адмирал Того с началом боя перешел в боевую рубку, откуда напряженно следил за сражением, временами отдавая отрывистые распоряжения. На его лице застыло сосредоточенное выражение. Усилием воли Хэйхатиро сдерживался, чтобы не показать все более и более овладевавшее им чувство тревоги. Никогда еще русские не проявляли в бою столько выдержки и упорства.
«Микаса», обстреливаемый одновременно «Петропавловском» и «Севастополем», весь был окутан дымом от взрывов и возникающих на нем пожаров. Шум стрельбы собственных орудий сливался с грохотом разрывов попадавших в него русских снарядов в невообразимую, терзающую слух, какофонию. Надо признать, русским доставалось не меньше, особенно флагманскому «Петропавловску». Русский флагман горел, в бинокль видны были яркие языки пламени, прорывающиеся сквозь дым и фигурки людей, копошащихся на палубе в тщетной попытке потушить пожары. Но горящий, избитый японскими снарядами «Петропавловск» продолжал отвечать огнем из всех исправных орудий. Причем довольно точным огнем, судя по состоянию японского флагмана. Горели и другие русские корабли. Вот над «Севастополем» взвился столб взрыва, и тотчас начался пожар в носовой части. Особенно сильно доставалось «Пересвету». Слабо бронированный полуброненосец-полукрейсер оказался под огнем сразу двух броненосных крейсеров и броненосца «Сикисима», и сейчас шел, весь окутанный дымом и пламенем. Почти все верхние надстройки были разрушены и снесены, на исковерканной палубе валялись неубранные трупы. Одно из орудий носовой башни было подбито, другое могло действовать с трудом. Кормовая десятидюймовая башня на время вышла из строя из-за попадания осколка в мамеринец, половина среднекалиберной артиллерии левого борта не действовала. Казалось, еще немного и избитый, горящий от носа до кормы, корабль либо выйдет из боя, либо утонет.
Медленно, но верно японская колонна обгоняла русскую, имеющую меньшую эскадренную скорость. В результате «Микаса» вышла из зоны обстрела. Замолчали и ее орудия. Давно уже унесли с мостика тяжелораненого командиракапитана первого ранга Идзучи, отправлены в лазарет больше половины штабных офицеров, включая начальника штаба Симамуру. Держать открытой бронированную дверь рубки оказалось весьма опасной привычкой. Адмирал вышел на мостик и оглянулся на идущие в кильватер корабли. Горел «Асахи». Сквозь дым пожара были видны наполовину снесенная грот-мачта и развороченные верхние надстройки. За «Асахи» чуть выступал из правильной колонны «Ясима». По относимому в сторону дыму можно было судить о наличии на нем значительных разрушений. Остальные корабли были не видны. Но не это волновало сейчас адмирала. Он наконец рассмотрел, что делают русские и не смог удержаться от ругани. Потому что русские броненосцы, едва японцы их обогнали, прибавили ход и теперь во все стволы азартно обстреливали концевой крейсер. «Якумо» в этот момент вильнул и стал виден как на ладони. Корабль горел, руины мостика выглядели, как дом после землетрясения, из носовой башни сиротливо выглядывало одно орудие. Кормовая башня, похоже, тоже молчала. И даже то, что «Пересвет» все-таки покинул линию, не могло облегчить участь ни «Якумо», ни идущего перед ним крейсера «Адзумо», которому доставались все прелетевшие мимо концевого корабля русские снаряды
Того оглянулся на стоящего у двери рубки капитана второго ранга Ариму, принявшего обязанности начальника штаба.
Поднять сигнал, - начал говорить Хэйхатиро и в этот момент русские, сделав изящный поворот «все вдруг», прекратили огонь. Одновременно на мостик вбежал вестовой от трюмной команды с сообщением, что в нос поступает вода. Поднять сигнал «Эскадре отходить в Сасебо»уже без колебаний приказал Того.
«Один корабль линии мы у русских все же выбили, надеюсь надолго. Нашиотремонтируем. Жаль, что Идзюин не успевает. Сейчас его «Асама» была бы не лишней», подумал Хэйхатиро, устало спускаясь по трапу с мостика.
Желтороссия, Харбин, сентябрь 1902 г.
Николай-Петр, покуривая трубку, сидел в своем кабинете и читал доклад мичмана, а с недавних поруже лейтенанта, Оленева о потоплении английско-австралийского крейсера: «Крейсер-купец имел в среднем только по тридцать пять выстрелов на ствол, и полные угольные ямы. Поэтому на совещании с фелькорнетом Яаппом ван Груде решено было идти к австралийским берегам, где нашего присутствия никто не ожидаетчисла июня месяца сего года вчасов наблюдатели увидели дым. Решив, что это каботажный пароход, о котором говорили матросы с предыдущего приза, я приказал повернуть навстречу В шестнадцать ноль-ноль стало возможно опознать приближавшийся лёгкий крейсер, по внешнему видутипа «Перл». Встреча оказалась случайной и неожиданной для обеих сторон и некоторое время мы продолжали следовать навстречу друг другу. Вя приказал развернуть «Кроонстадт» к «австралийцу» кормой и дать полный ход. Противник, в свою очередь, увеличил скорость и последовал за нами. Заходя с кормы и против солнца, британцы не могли рассмотреть корпус нашего судна и его флаги. Кроме того, в этой позиции было сложно провести формальную процедуру опознания, для чего англичанам следовало идти параллельным курсом. Уйти от крейсера наш корабль не имел никакой возможности. Вследствие чего я приказал дать сигнал «Алярм» (Тревога) и вызвать на мостик фельдкорнета ван Груде, коему, по его прибытию, сдал командование, продолжая выполнять обязанности шкипера. Около семнадцати часов с крейсера передали прожектором сигналтребование обозначить себя. Я приказал поднять случайный набор флагов, который, кажется, вполне успокоил командование противника. Во всяком случае, никаких внешних признаков тревоги на нагоняющем нас корабле не обнаружилось. Кчасам корабли шли со скоростью двенадцать узлов параллельно друг другу на дистанции около одной мили. С высокой долей вероятности можно предположить, что австралийский крейсер не был готов к бою. Некоторые из наших моряков позднее утверждали, что видели явно незанятых делом матросов, которые стояли на палубе и смотрели на наш корабль. Вс крейсера передали флагами и прожектором: «Куда следуете?». Мы ответили: «В Сидней». Поскольку маскировка наших орудий могла быть разоблачена в любой момент, а несоответствие курса должно быть замечено сразу, фелькорнет Яапп ван Груде решил, что «представление» окончено. Он приказал поднять флаг Трансвааля и открыть огонь. Отлично подготовленные мичманом Корсаком артиллеристы всего за тридцать секунд убрали камуфляж и открыли огонь из обеих шестидюймовых пушек, бортовой пятидюймовки и митральез. Первыми же выстрелами они разрушили мостик английского крейсера, к тому времени опознанного как «Рингарума». По всей видимости командир крейсера и другие старшие офицеры погибли в самом начале боя.
Ответный огонь был открыт только после пятого или шестого залпа наших орудий. В первые же минуты боя у австралийского крейсера, если судить по наблюдаемым вспышкам выстрелов, остались боеспособными лишь две пушки в бортовых спонсонах. Однако британцы сумели в столь трудной ситуации не только открыть огонь, но и добиться четырех попаданий в наш корабль. По окончательным сведениям, первый снаряд пробил трубу и взорвался. Второе и третье попадания, которые пришлись в машинное отделение, повредили машину и котлы, и практически полностью вывели из строя машинную команду. Четвёртый снаряд попал в одну из шестидюймовых пушек, но не разорвался. Из-за повреждений машины наш корабль лишился хода. Потери в нашей команде составили три десятка матросов и старшин. К восемнадцати часам крейсер противника заметно погрузился в воду носом и сильно горел. Расстояние между кораблями постепенно увеличилось до десяти миль, и в«Кроонстадт» полностью прекратил стрельбу. Противник, оставаясь за кормой, скрылся из вида. Наш корабль также находился в очень плохом состоянии. Запустить машину было невозможно, огонь подбирался к импровизированным погребам. Понимая это, ван Груде отдал приказ покинуть корабль, и к двадцати одному ноль-ноль мы спустили на воду шлюпки и спасательные плоты»
С одной стороны, такая беспечность, а с другоймнится мне, что выучка даже у таких заштатных артиллеристов неплоха. Успеть в считанные минуты и еще попасть в таких условиях несколько раз. Упорный и трудный противник, отложив в сторону бумаги и выбивая трубку в пепельницу вслух констатировал Николай. Пожалуй, все, что осталось на Балтике, трогать не стоит
В дверь постучали.
Входи! крикнул царь.
Вошедший флигель-адъютант взволнованно доложил.
Телеграмма, Государь! От Линевича. Противник высаживает десант в Дагушане, ориентировочно силами до двух дивизий! В тыл позиции на Ялу, так получается, Ваше Величество.
Куропаткин знает? Хорошо! А Дубасову передали? Передать немедленно. И Алексееву. Прошку сюда! Мнемундир. И вызовите барона Мейердорфа, пусть готовит конвой к поездке Быстрее, черт бы вас побрал!
Балтийское море, сентябрь 1902 г.
На просторах Балтики воцарилась осень, сырая и дождливая, секущая лицо ветром, а иной раз и снегом. Но миноносцы и миноноски, оставшиеся на охране столицы, не успокоились, напрягая машины в учебных атаках. Степан Осипович Макаров, само собой, завидовал ушедшим на войну Чухнину, Дубасову, Гильтебрандту. Завидовал завистью человека, всю жизнь мечтавшего стать во главе воюющего флота, а вместо этого вынужденного сидеть вдали от решающих событий и готовить флот к возможной войне с англичанами. В которую, если честно, Макаров не верил от слова «совсем». Ну не тот сейчас расклад сил в мире, чтобы англичане решились объявить войну России, не тот. Германцы весьма определенно высказались в поддержку русских, французы, пусть и лукавые, но тоже русские союзники. Так что хитрые и привыкшие загребать жар чужими руками островитяне, к тому же не до конца замирившиеся с бурами, с ходу ввязаться новую войну не рискнут. Однако инструкции Его Императорского Величества были однозначны и приходилось, смирившись, муштровать минные силы, да проверять ход работ по ремонту броненосцев. А то ведь стыдно сказатьновейшие, недавно вступившие в строй «Ослябя» и «Победа» вынуждены были прекратить погоню за японским отрядом во главе с «Асамой», и вернулись в Кронштадт из-за поломок в машинах. И никак ввести в строй не могут, ремонт все тянется и тянется. Вот и приходится делать ставку на миноносцы и тройку «броненосцев, берегами охраняемых». Да, только эти три маленьких кораблика береговой обороны и остались у новоиспеченного командующего Балтийским флотом из всей броненосной эскадры.
Макаров машинально погладил бороду и повернулся к стоящему рядом на мостике «Властного» капитан-лейтенанту Боссе.
Передать на «Грозовой»«Сделано хорошо! Продолжать учения!» и прикажите разворачивать на Кронштадт.
Слушаюсь, Степан Осипович, ответил Федор Боссе. Прикажете дать полный ход?
Не будем надрывать машины, Федор Эмильевич. Достаточно будет и экономического. Должны успеть, продолжая поглаживать бороду ответил Макаров. Без нас не начнут,- дополнительно успокоил он командира истребителя, который, как и командующий знал, что должно произойти сегодня.
А сегодня в Кронштадте, а точнее в море, неподалеку от форта «Первый Северный» планировалось пробное погружение в море «секретного миноносца» за номером «150». Вообще, если бы не война и не столь чрезвычайное положение с морскими силами, с этой необычной конструкцией возились бы еще годик-другой. Одни проблемы с двигателем, изготавливаемым в Германии, чего стоили. Но интерес Его Величества и вливание средств позволили резко ускорить постройку и оснащение корабля, а энтузиазм капитана второго ранга Беклемишеваускорить ввод «миноносца» в строй.
Макаров, несмотря на предложение спуститься вниз, остался на мостике. Соленые брызги, вылетавшие из-под форштевня «Властного», напоминали ему молодость, русско-турецкую войну и его лихие минные атаки. Похоже, это его настроение предалось и всем присутствующим на мостике. Офицеры как-то подтянулись, а командир, словно забыв указание о скорости, негромко передал в машинное, чтобы прибавили ход.
Истребитель помчался вперед словно пришпоренный. Причем Макаров как будто не заметил самоуправства Боссе и лишь покрепче взялся за ограждение мостика
Подводная лодка конструкции инженера Бубнова и лейтенанта Беклемишева, с ее вооружением из двух старых пятнадцатидюймовых торпед, была скорее экспериментальным, а не боевым, кораблем. Но Степан Осипович сразу оценил возможное воздействие на умы английских адмиралов наличия подводной угрозы. Поэтому приказал срочно подготовить лодку к эксплуатации. Уже в августе начались ходовые испытания, лодка выдала максимальную надводную скорость в восемь с половиной узлов. Чуть позднее начали испытывать ее в полупогруженном состоянии. А сегодня, несмотря на любую погоду, экипаж должен был впервые погрузить свой кораблик на заданную глубину. Ждали только командующего флотом. Едва Макаров прибыл, как на лодке были запущены насосы, и она начала погружаться. Недостатком лодки, как отметили все наблюдатели, было не только медленное, в четверть часа продолжительностью, погружение, но и невозможность заранее задраить люк. Дело в том, что вытесняемый из балластных цистерн воздух стравливался внутрь корпуса и потом выходил наружу через рубочный люк.
Во время первого погружения удержать лодку на заданной глубине не удалось. И она с грохотом воткнулась в дно. Пришлось срочно всплывать. К облегчению наблюдателей и экипажа, лодка оторвалась от дна и поднялась к поверхности. После успешного всплытия вышедшие из лодки Бубнов и Беклемишев сняли фуражки, перекрестились и кто-то из них произнес: «Ну, вот, слава Богу, и поплавали под водой»
Маньчжурия, сентябрь 1902 г.
Сказать, что высадка японских войск в Дагушане это выход в тыл Тюренченской позиции, было бы некоторым преувеличением, так как между ближайшей точкой русской обороны и портом было около семидесяти верст. То есть стратегически это конечно охват, а вот чтобы превратить его в тактическийяпонцам надо было еще постараться. Однако во многих недружественно настроенных России изданиях военные обозреватели объявили этот десант гениальным ходом японских военных стратегов. Его сравнивали с проходом прусской армии через Судеты или с маршем Шермана и рейдом Стюарта[13]. Они были очень убедительны, тем более, что по какому-то хитрому русскому плану никаких войск в окрестностях Дагушаня японцы не обнаружили. После же морского боя в Желтом море, закончившегося сильным повреждением, по японским сведениям, как минимум двух русских броненосцев (о своих потерях и повреждениях они, как обычно, не сообщили), военные обозреватели предсказали высадку там же, в Дагушане, дополнительных сил. Кое-кто даже называл место возможного «нового Седана» и поражения русского отряда Гернгросса. Таких предсказателей, надо заметить, оказалось немного, но то, что русские вынуждены будут отдать японцам столь упорно удерживаемые ими позиции на Ялусчитало большинство серьезных обозревателей. Однако в действительности все оказалось немного не так, как в описываемой газетами реальности. Высадка десанта, даже в оборудованный порт, занимает много времени, поэтому сразу начать наступление японцы не смогли. А через три дня, когда все войска, обозы и припасы выгрузились, стали известны результаты сражения в Желтом море. И командующий второй армией генерал Оку задержал наступление еще на день.
В результате, наступающие войска наткнулись на густую сеть кавалерийских дозоров, имеющих на вооружении, кроме винтовок, ружья-пулеметы Мадсена и даже легкую артиллерию. Засады и обстрелы тормозили движение японских колонн, особенно после того, как несколько довольно сильных передовых отрядов были отрезаны и разбиты конными отрядами русских. Немного позже и японцы совсем остановились, наткнувшись на неожиданно сильную оборону пехотных частей
Николай, получив известие о высадке противника в Дагушане, время зря терять не стал. Полчаса на совещание и Линевичу в Ляоян полетели зашифрованные телеграммы. А пока провода, гудя от напряжения, доносили до командующего Маньчжурской армией приказы и распоряжения Ставки, личный Его Императорского Величества литерный блиндированный поезд гудел, принимая пассажиров и готовясь к дальней поездке. И она состоялась, несмотря на уговоры Алексеева, Куропаткина и отчаянные попытки Мейердорфа шантажировать государя невозможностью обеспечить надежную охрану его персоны в такой обстановке. Царь, которому явно надоело спокойное сидение в Харбине, рвался в бой и не слушал никаких возражений. Заявив, что его предки, включая императора Петра Великого, участвовали в боях, а он ничуть не хуже их, царь выехал в штаб Маньчжурской армии, к генералу Линевичу. А по прибытии в Ляоян лично возглавил давно и неторопливо организуемый командующим армией Летучий корпус, состоящий из сводной армейской кавалерийской бригады, казачьей бригады Мищенко, давно переведенных из отряда Гернгросса в Ляоян, и ездящей пехоты из трех батальонов гвардейских стрелков, посаженных на коней. Это соединение, создаваемый по приказу Николая, должно было действовать наподобие корволанта Петра Первого или английского отряда генерала Френчав качестве подвижного резерва для отражения высадки японского десанта. Но как это обычно бывает в российской действительности, как раз к моменту десантирования очередной японской армии он только собрался. Формально корпус еще не был организован до конца, но царь не послушал никаких возражений и через сутки в поход вышли первые части, а еще через двоеглавные силы корпуса.