Товарищ командир, тихо, в два приема прошептал он. дайте пить и Ваш пистолет, не могу терпеть эту боль! и по его щеке скатилась слеза.
Сейчас, потерпи. склонился я над ним и ввел его в сон.
После чего сосредоточился и через ладони, направленные на его раны, стал восстанавливать поврежденные органы. Энергия быстро покидала меня, но и стоны раненого затихали. Почувствовав, что осталось мало энергии, я прекратил лечение. Вывел раненого из сна и, пошатываясь, пошел в блиндаж на лежанку из сена. Полежать долго не удалось, немцы пообедали, и разрыв снаряда известил нас об этом. На этот период я отправлял всех за вторую стену на берегу реки. Пробить две толстые кирпичные стены немцы не могли, поэтому там было безопасно. Ну, а чтобы просто так не сидели, я заставил их рыть щели, все ж не так страшно под обстрелом, когда занят чем-то.
Через час вновь пронесся крик наблюдателя «Воздух!». Как всегда, из-за леса вынырнула девятка бомбардировщиков, прикрываемая мессерами. Застрекотали «Эрликоны» от моста и наш оставшийся зенитный «Эрликон». В небо потянулись огненные нити, разбивая немецкий строй. Я приказал пулеметчикам помочь зенитчикам, и по ним открыла огонь вся круча. Казалось, что может сделать маленькая пулька немецкой машине, но, по-видимому, что-то повреждается, так как неожиданно два самолета, клюнув носом, устремились вниз, дымя из-под крыльев черным жирным дымом. Взрывы были мощными, видно, взорвались еще и бомбы. Остальные «Юнкерсы» поднялись выше и сбросили свой груз по поселку. Юркие «Мессершмиты» прошлись, как метлой, из пулеметов и пушек по нашим позициям, заставив замолчать второй «Эрликон». Только с помощью зенитчиков на мосту удалось сбить один «мессер» и отогнать остальных, но потери были большие.
То, что мы не дали отбомбиться бомбардировщикам мало что дало, все испортили «мессеры». От их огня пострадало больше бойцов, чем от всех бомбежек. Моя круча осталась без зенитных «Эрликонов», да и на мосту от истребителей было много пострадавших, но хоть сами «Эрликоны» были целы. Бомбить район моста немцы боялись, так как мост им был нужен. Пока было затишье, отправил саперов минировать мост, через некоторое время оттуда позвонил сапер и сказал, что взрывчатка под мостом была уже заложена нашими войсками, просто взорвать по какой-то причине не успели. Он проложил новые провода, и по моему приказу готов уничтожить мост. Нам пока надо продержаться до вечера, ночью уйдем.
Чувствую, что сила ко мне вернулась, пошел вновь к раненым. Раненый в живот спал, спокойно и умиротворенно. Видно, боли прошли, и теперь он был уже уверен, что выздоровеет. Оглянулся, ища раненого в грудь, в подвале его уже не было. Подошел к санинструктору, он, поняв, что я ищу раненого в грудь, с грустью сообщил, что тот отмучился, и его только что закопали в воронке. Двенадцать раненых были транспортабельны. В основном ходящие, трое вообще с контузией, без внешних повреждений, но им надо было отлежаться. Остальные ранения у других не угрожали жизни, это ранения плеча, руки, головы. То, что выставляется из окопа, и поражается пулей или осколками. Тут уж санинструктор постарался, все были перевязаны, раны обработаны, у одного на руку наложены шины (была перебита кость).
Забежал наблюдатель с докладом, что из леса показалась странная машина. Вышел и в объективе бинокля наблюдал пропагандистскую машину фрицев. Металлический фургон украшали два больших громкоговорителя, через которые вскоре полилась русская песня «Катюша», которая неожиданно прервалась и сменилась русской речью. Немецкий прихвостень на чистом русском языке обещал нам златые горы, если мы сдадимся. Говорил, что немецкие войска уже захватили Киев, Смоленск, Ленинград и другие города, что в течение двух недель возьмут Москву, что Сталин бежал за Урал и прочую грязь. Я попросил пушкарей пугнуть этого гаденыша, но, оказывается, они поняли это по-своему, и первый же залп разнес автомобиль. Вверх полетели громкоговорители, и машина ярко вспыхнула от разлившегося бензина. В наступившей тишине послышались восторженные крики бойцов. Те, что были на мосту, только слышали немецкого агитатора, но не видели его конца. Просто после залпа пушек над разрушенной деревней поднялся черный дым от разбитой машины, и слышны были веселые крики бойцов с крутояра.
Немцы в отместку вновь открыли артиллерийский обстрел наших позиций. Бойцы по привычке укрылись в щелях за второй стеной вдоль реки. Неожиданно снаряд взорвался перед амбразурой, взрывной волной опрокинуло орудие, положив осколками весь расчет. Я матом погнал всех оставшихся в щель, так глупо погибнуть было обидно. Понадеялись на толстые стены, и вот Четыре погибших, и так, ни за что, за просто так Что, нельзя было спуститься в щель? Парнизолото, но так глупо погибнуть! Выдернул из кучи склонившихся над телами товарищей младшего лейтенанта и, притянув его за гимнастерку к себе, выдохнул:
Если, сука, еще потеряешь ребят по глупости, лично пристрелю! Ты меня знаешь, свое слово я держу!
Тот побледнел, но ничего не ответил, только потирал шею, которую стягивал воротник, когда я его притянул.
Какого хрена не ушли в щели, ведь атаки нет? Что глазенками хлопаешь? Таких ребят загубил, сволочь! я оттолкнул его от себя. Уйди, видеть тебя не хочу!
Пушкари вытащили погибших наружу и, прикрыв их плащ-палатками, укрылись в щелях. Обстрел на этот раз продолжался особенно долго. Даже толстая стена церкви была разрушена в двух местах, куда угадали 150 мм снаряды. Два орудия были разбиты и не годились для стрельбы, у обоих был пробит накатник и вытекло масло, так что я остался лишь с двумя орудиями. Часа в три после полудни, обновленные части немцев выдвинулись из леса. Впереди ехали рота мотоциклистов, поливая из пулеметов всю округу. Видно страху мы нагнали много, если фрицы не берегут боеприпасы. Вначале ударили оставшиеся две пушки. Шрапнель, взорвавшись над колонной мотоциклистов, быстро поделила их на живых и мертвых. Закувыркались немецкие БМВ: некоторые вспыхнули ярким пламенем, а пушки грохотали, прореживая роту. Вскоре остатки немцев прорвались в поселок, прячась за домами, оттуда у них заработали ротные минометы. С визгом первые мины упали на холм. Работало четыре миномета, видно, два они позаимствовали из разбитой колонны. Попросил пушкарей засечь минометчиков и уничтожить.
Следом за мотоциклетами из леса выдвинулся танк Т-IV со своей 75-мм пушкой, который стал обстреливать церковь с большого расстояния. Хотя его снаряды пока пролетали мимо, все ж я попросил пушкарей заткнуть этого говнюка. Пушки, сделав пару выстрелов, пристрелялись и с третьего залпа подбили танк, который густо задымил, после чего вспыхнул как спичка, а за тем взорвались боеприпасы, откинув башню на метров двадцать в сторону.
Минометы засыпали холм минами, которые, визжа на излете, глухо взрывались, и казалось, что от них нету укрытий. Оставил в траншеях только наблюдателей, а всех остальных заставил укрыться в подвале с ранеными и за церковью в щелях. Пограничники, прикрытые сверху кирпичной стеной от колокольни, в своем блиндаже держали гитлеровцев на расстоянии, не давая подняться в атаку. Пулеметными очередями они прижимали немцев к земле. Вот бы еще заткнуть минометы! Пушкарей я пока загнал в щели, так как мины падают отвесно сверху, и от них не спасает ни окоп, ни толстые кирпичные стены. А уж попасть в церковь из миномета, это как два пальца об асфальт. Поэтому артиллеристов надо было беречь.
Прижав кольцо ко лбу, спросил «Хранителя», могу ли я летать невидимым? Ответ обескуражил: «Не более чем полчаса, большая затрата энергии!». Взял десяток гранат Ф-1 (оборонительная граната весом 600гр, «Фенька», ребристые осколки разлетаются на 200 м. прим. автора). Незаметно сделавшись невидимым, я взмыл в воздух и полетел к проклятым минометам. Те, спрятавшись за полуразрушенными домами, интенсивно обстреливали холм. Ящики с минами были складированы метрах в тридцати от позиций. То один, то другой солдат бежал за минами, поэтому решил лишить их этого удовольствия. Снял один ящик и положил его рядом со штабелем, подсунув под него взведенную гранату и одну мину с взрывателем. Как только поднимут ящик, граната и мина взорвутся. Сделав «пакость», стал уничтожать во время выстрелов из миномета расчеты немцев. То один падал с простреленной головой, то другой. Вдруг рванули мины, по-видимому, сработала моя граната. Оставшихся немцев пришлось стрелять на ходу, так как они, бросив свои минометы, рванули к лесу. Опустив в стволы минометов по гранате, я вывел их из строя, оставшимися гранатами в виде растяжек, заминировал тропинки между домами, так как немцы впереди еще постреливали по холму, но, лишившись минометов, уверен, будут отходить.
Удовлетворенный, я вернулся на позицию. Вновь став видимым, прошел и проверил численность. Был убит один из наблюдателей, и двое легко ранены. Из орудий осталось лишь одно. Окопы полузасыпаны, у одного из «максимов» пробит осколками охлаждающий кожух, считай, пулемета нет, хотя боец клянется, что заткнет дырку деревянной пробкой. Вид у него был виноватый, что не уберег оружие, поэтому я не стал его наказывать. Просто приказал отремонтировать пулемет.
Пока было затишье, отнесли раненых за стену, так как в подвале было уже тесно. Остальные, подавляли любые действия фашистов, что остались в поселке. Семён предложил раненых на носилках опускать на веревках с кручи, а там под прикрытием берега на мост и на другой берег. Веревки он же и принес, запасливый мужик! И вот, под прикрытием церкви, мы спустили вначале здоровых бойцов, чтобы они принимали раненых, а потом стали спускать раненых. Вскоре вереница раненых бойцов потянулась вдоль реки к мосту. Четверо здоровых бойцов сопровождали их, где-то поддерживая, где-то и неся уставших раненых.
Немецкие самолеты появились уже под вечер, в лучах заходящего солнца. Если бы не их тяжелый гул, могли бы и не заметить. Выгнав всех в щели за стены, я сел за пулемет. Жаль, нет «Эрликонов», ну да как-нибудь отобьемся! Юнкерсы, включив сирены, начали пикировать на холм. Взрывы сотрясали землю, я же, стараясь поймать в прицел быстро летящий самолет, с силой жал гашетку. Лента кончилась быстро. Перекинув конец новой ленты через затвор, я подготовил пулемет к стрельбе. Вот я поймал в прицел быстро увеличивающийся нос «Юнкерса» и нажал гашетку. Трассирующие пули стеганули по кабине пилота, разнося плексиглас. Самолет клюнул носом и, не выходя из пике, взорвался, уткнувшись в другой берег реки. Крики радости моих бойцов были слышны даже сквозь взрывы бомб. От моста тоже тянулись огненные нити от «Эрликонов», и вот еще два самолета, дымя, со снижением потянулись обратно. Остальные, пройдясь пулеметно-пушечным огнем по нашим позициям, тоже повернули обратно. Кругом горело все, что еще не сгорело. Даже настил моста от огня самолетных пушек загорелся. Благо вода была рядом, затушили. Рано ему гореть, вот перейдем реку, тогда сами взорвем. Бой стихал, только из домов поселка зло стрекотал по нашим позициям немецкий пулемет МГ-34. Пули вгрызались в стены церкви, отламывая куски кирпича, вздымали фонтанчики земли по брустверам окопов или, как самый большой жук, гудели, пролетая над головой.
Семён через оптику винтовки выискивал надоевшего немецкого пулеметчика, и вот хлопнул выстрел, и наступила тишина. Солнце уже скрылось за лесом, вот и окончился еще один тяжелый фронтовой день. Закат был яркий, поэтому и вспомнились слова из песни, как никогда подходившей для этого:
Дымилась роща под горою,
И вместе с ней пылал закат!
Нас оставалось только трое
Из восемнадцати ребят!
Как много их, друзей хороших,
Лежать осталось в темноте,
У незнакомого поселка
На безымянной высоте!
(песня из к/ф «Тишина» «На безымянной высоте» сл. М.Матусовского)
Так же дымилась опушка леса, горел поселок и немецкая техника, да и ребят осталось немного, спасибо останкам церкви, что прикрывали нас. По телефону сообщил, что в 23.00 мы покидаем позицию и берегом выходим к мосту, а пока смотреть в оба, чтобы фрицы не подобрались в темноте. Поэтому осветительные ракеты с нашей стороны взмывали регулярно, освещая своим мертвым светом окрестность. Немцы затихли, или что-то задумали, или же ждут подкрепления. Пол-одиннадцатого ночи стали снимать с позиций пулеметы, оставив лишь два фланговых ручных «Дегтярева», они время от времени постреливали, создавая видимость нашего присутствия, и пускали осветительные ракеты. В 23.00 немцы предприняли ночную атаку. Темная масса хлынула молча из-за домов. Часть из них наступала на мост, другая же на холм. Если бы не мои два фланговых пулемета, туго бы пришлось нам. Сделав себе «кошачье зрение», я видел все отлично и встал за орудие. Опустив ствол у пушки и зарядив шрапнельный снаряд, я произвел выстрел в наиболее опасное место, затем, не меняя прицел, еще один выстрел, который выкосил почти всех немцев, которые накатывались молчаливой грозной толпой. Теперь же они, оглашая стонами округу, корчились на земле. А пулеметы добивали тех, кто еще двигался. У моста тем более немцы не прошли. Зенитчики, опустив стволы «Эрликонов», прошлись по наступающим немцам огненным смерчем. Заряды, предназначенные для самолетов, разрывали тела немцев, вселяя в них ужас, не давая им шансов уцелеть в этом аду. Наступление быстро задохнулось, и остатки фрицев отошли в развалины.
Я прошел к пулеметчикам. Один из погранцов нервно курил самокрутку, время от времени сплевывая крошки махры. Другой же, задумчиво глядя на поселок, жевал травинку.
Товарищ лейтенант, если еще раз попрут, отбиваться будет нечем, у меня осталось патронов на пять минут боя. проговорил первый пулеметчик.
Да и у меня примерно так же! вторил другой.
Оставьте один пулемет и заряженные диски, сами спускайтесь с обрыва и идите на мост. Я прикрою, как только отойдете все с моста, взрывайте его. Я догоню вас. Одному легче пройти, тем более ядиверсант!
Да вы что, товарищ командир! Мы сами можем прикрыть отход, да и плаваем хорошо! в один голос возмутились бойцы.
Отставить! Приказы не обсуждаются! Выполнять!
Не мог же я им сказать, что я то уцелею, а вот они навряд ли. Бойцы, ответив «Есть!», подхватив пулемет и вещмешки, стали по веревке спускаться с обрыва к реке. Я же, пустив ракету, дал из пулемета короткую очередь в сторону поселка, затем, поменяв позицию, пустил очередь с другого места. Надо создавать видимость присутствия. В блиндаже зазвонил телефон, который оставили для связи с мостом. Поднял трубку, на другом конце старшина взволнованно просил, чтобы я уходил, пока стоит тишина. Приказал взрывать мост и ждать меня в лесу, с ранеными. Снова наступила тревожная тишина, даже кузнечики замолкли, как будто перед грозой. Пустил ракету, которая осветила поселок. Трупы немцев на лугу. Падая вниз, ракета удлиняла тени, создавая видимость, что все шевелится и движется. Дал длинную очередь, во весь диск, по поселку и лугу, как бы успокаивая себя. Ракета погасла, и сразу как будто бы кто-то выключил свет. Стало темно, лишь звезды мигали далеким светом, и где-то на реке плесканула большая рыбина. И вот в этой тишине полыхнуло пламя, и грохот разнесся по округе, на воздух взлетел мост, отрезая автомобильное и железнодорожное сообщение. Минуты через две немцы открыли шквальный огонь по холму. Их понять было можно, столько положить солдат и техники, чтобы захватить мост, и вот под самым носом его взрывают.
Я пустил ракету, которая осветила крадущиеся фигурки немцев. «Эгей, «робяты», спешить не надо! У меня еще в запасе есть патроны, так что повоюем!»я переставил диск и, прильнув к прикладу, короткими очередями начал уничтожать фрицев. Забраться на холм и в спокойной обстановке трудно, а под огнем пулемета вообще невозможно. Раненый товарищ, падая и катясь вниз, сбивает с ног, спрятаться можно лишь за убитым, огонь снизу вверх вести невозможно, а тут еще катятся вниз и взрываются гранаты, принося новые жертвы. В кромешной тьме на холме мелькал лишь язычок пламени, который выхватывал новые жертвы. Изредка громыхали взрывы гранат, заглушая крики раненых немцев. Все подступы к холму были усеяны убитыми и ранеными. Атака немцев захлебнулась, и они отступили в развалины, даже не забрав раненых. Ну что ж, пора и мне сваливать отсюда. Вытащил из пушек затворы и бросил их в реку, теперь даже если немцы отремонтируют пушки, взять затворы им будет негде. Вновь, как и на минометной батарее, положил взведенную гранату под ящик со снарядами. Как только ящик поднимут, произойдет взрыв. Тогда уж точно пушки на металлолом.
Прихватив пулемет, вещмешок и полевой телефон, перенесся на окраину леса, где-то здесь нас должны ждать грузовики. Своим «кошачьим» зрением я видел все как днем, поэтому шел осторожно, так что даже не хрустнула ни одна ветка под ногой. Вот и протоптанная тропка от множества ног, вот колея от колес «Эрликонов». Пройдя еще метров пятьсот вглубь леса, услышал приглушенный говор. Вскоре между стволами мелькнул огонь костра. Пройдя тихо мимо задремавшего часового, я оказался на небольшой поляне, где разместились бойцы моего отряда. У костра сидел старшина и ремонтировал чей-то сапог. Вместо лапы (сапожная лапа была из железа), он использовал березовое полешко, да и гвозди у него были из сухой березы, которые он мастерски одним ударом вгонял в подошву, вынимая следующий изо рта, где он их зажимал губами. И так у него это лихо получалось, что я даже засмотрелся. Почувствовав мой взгляд, он оглянулся и вскочил, выхватив изо рта в руку гвозди.