Едва освоившись, я стала искать возможность выйти на связь с девчонками. Ведь такова была договорённость: дать знать о себе, как только проводник отведёт меня до места и оставит одну. Но в монастыре менявольно или невольно? окружили таким гулким, прозрачным молчанием, что выйти на мысленный контактозначало бы: стоя посреди монастырского двора, «секретно кричать в рупор», как советовал сделать известный персонаж из фильма «Волга-Волга». И я тянула, выгадывая удобный случай.
Если мой проводник успел отправить сообщение куда следует о том, что успешно сдал меня в монастырь, то наши напряжённо ждут весточки, и дефицитный, поскольку немецкий, валокордин хлебает стаканами не один Николай Иванович, а все, кто знает, что мне уже пора выйти на связь.
Случай связаться со своими не успел ещё представиться, а в воздухе над потаённой горной долиной раздался такой знакомый, такой неприятный, тягучий нарастающий гулгул моторов тяжёлого самолёта, идущего на снижение.
Про радиомост, установленный между Берлином и Лхасой, знали наверняка, и вот оказалось, что существует также воздушный мост между Германией и Тибетом!
Немцы летали скрытно, на предельных высотах и начинали снижение, лишь когда оказывались, по расчётам, над самым сердцем Тибета. Опытный штурман находил по приметам заветную долину. В тот момент я не могла знать, что над монастырём пролетел именно немецкий самолёт, хотя интуиция подсказывала, что это так.
Монахи и послушники, побросав обычные дела, высыпали на просторный дворсмотреть. Выскочила и я, но самолёт успел скрыться из вида, гул затихал в отдалении. Ждать скорого визита гостей, похоже, не приходилось, поскольку самолёт приземлился, по всей видимости, довольно далеко, вероятнее всего за перевалом. И аборигены об этом прекрасно знали, так как добровольно разошлись по своим делам. По тому, как тибетцы разбредались по территории монастыря, как обсуждали происшествие, мне показалось, что для большинства из них зрелище было знакомым, хотя редким и по-прежнему завораживающим.
Надо бы спросить кого-нибудь, что случилось, ведь я выросла в диких горах и не имею понятия о звуке летящего самолёта. Но ловить кого-то наугад во дворе не имело смысла, а «мой» монах из своей кельи не вышел. Ну и к лучшему: учили же меня как можно меньше врать. Взволнована я была донельзя, и повезло, что некому было это заметить.
Поглядывая в окно, я обнаружила, что за ворота отправляется целый отряд простых монахов во главе с ламой. Не составило труда догадаться: собираются помочь гостям нести вещи. До вечера так никто и не появился. Стремительно стемнело, как это всегда бывает в горах. Значит, следовало ожидать появления «пришельцев» в лучшем случае завтра.
Я улеглась на своё тощее одеяльце и принялась успокаивать сознание.
Бродов распрощался с подчинёнными, всех поблагодарил за образцовую организацию операции и отправился пешком по направлению к Волге. Он не торопился: решил сделать себе маленькую поблажку в виде прогулки по зелёным улицам и созерцания заката за рекой.
Не известно, по какой причине, но совершенно точно, что в Москве он мог годами преспокойно обходиться без общения с природой. Если, конечно, не считать обязательных отпускных поездок в черноморские санатории. Он не любил гостевать на дачах у сослуживцев, а к брату в деревню ездил крайне редко и ненадолголишь для того, чтобы не утратить вовсе связь с тамошней роднёй. Иной раз хотелось пройтись по лесу и поискать грибов. Что ж, он отправлялся на служебной машине, шофёрстрастный грибникне скрывал радости. Одной такой двухчасовой вылазки Бродову вполне хватало на весь сезон. В целом же То ли Москва сама по себе была достаточно расцвечена зеленью скверов, парков и дворов, то ли её красота и живое разнообразие с успехом заменяли изменчивую прелесть природных явленийв ней спокойно можно было оставаться безотлучно сколь угодно долго.
Теперь же, меньше полугода проведя в Куйбышевегороде крупном, промышленном, местами весьма солидном и современном, Николай Иванович беспрерывно чувствовал нехватку зрительных впечатлений. Вроде и не сказать, чтобы деревьев в центре города было мало, даже наоборот. Кое-что из архитектурной старины в сохранности. И всё же глазу не на чем отдохнуть. Исправляли положение лишь краткие командировки в Москву.
К середине лета раскалённый солнцем, пыльный каменный мешок центра города превратился в настоящую пыточную камеру. Николай Иванович, если только время позволяло, отправлялся по делам пешком, стараясь сделать крюк по набережной, а вечеромзавернуть в Парк культуры, ботанический сад. Беда в том, что время позволяло крайне редко.
Именно потому, что воздух города представлялся Николаю Ивановичу вредным, он выбрал для здания Школы место на зелёной северной окраине. Жаль, туда не переведёшь лаборатории и руководство группы: всё же надо находиться как можно ближе к другим ведомствам и службам наркомата. Но детейинтернат и классыудалось разместить в симпатичном здании с палисадником, расположенном среди садов.
Сегодня новые ученики впервые собрались вместе. Ещё только июль. Но решили не откладывать сбор на месяц, до августа. Пусть пока отъедаются, знакомятся со Школой, с наставниками, со спецификой занятий. Приезжал познакомиться с ребятами и куратор школытоварищ Бродов. Школа теперьполноценное учебное заведение, в ней есть свой начальник. Для детей«директор». Николай Иванович осуществляет общее руководство. Для детей ониз категории «наши шефы».
Ребятишек набрали от восьми до двенадцати лет. Некоторыеиз тех, что были взяты на заметку ещё до войны. Другие найдены буквально в последние месяцы. Николай Иванович, едва вернулся в марте в Куйбышев, дал распоряжение возобновить поиск способных детей. Проверяли не только нейроэнергетические возможности, но также и психическую устойчивость, и семейное окружение. За время весеннего затишья на фронтах удалось спокойно подготовить всё необходимое для открытия Школы.
Ребят старше двенадцати на сей раз набирать не стали: подростки нынче наравне со взрослыми работают, заботятся о семьях. Если они куда и стремятся всей душойто на войну, а не в секретную школу, где занимаются вещами странными и на первый взгляд далёкими от нужд фронта. Кто-то остался единственным кормильцем семьи. Кто-то не захочет уезжать от матери и младших сам, а кого-то не пустят родители. Ничего, и так сделали отличный набор.
Михаил Маркович тем временем, собрав лучшие умы двух лабораторий, разработал новую методику взаимодействия с семьями детей и сохранения секретности. Бродов потребовал, чтобы методика была универсальной, надёжной, безвредной для психики и бескровной. Ему с лихвой хватило ошибки, совершённой при приёме в Школу Таисии! Необратимые последствия и для дела, и для ни в чём не повинной девочки, и для самого Николая Ивановича расхлебать удалось с огромным трудом, и то не полностью и не до конца. Тогда его извинял дефицит времени, недостаток опыта и чрезвычайность ситуации в стране. Теперь же все условия для разработки методики были.
После долгих дискуссий и бессонных поисков нашлось решение, простое и изящное.
Дети будут изучать общеобразовательные дисциплины, как в обычной школе. Часть из нихболее углублённо. Всё этоне секрет. Об этом можно рассказывать родителям, друзьям детства. А вот перед началом каждого урока и практического занятия по нейроэнергетике, а также в процессе объяснения особо важных тем учитель будет спокойно, совсем не педалируя, повторять: «Это секретная информация».
Далее ребятам объяснят, что в письмах нельзя передавать секретных сведений. Если и напишут лишнеене беда: на то и производится перлюстрация по законам военного времени. Всё лишнее будет вымарано. Если много слишком запрещённого в письмевоспитатель научит, что и как следует переписать. Этопервое.
Второе. Если родственники и хотели бы навестить своих чад, то не имеют такой возможности: кто воюет, кто работает до седьмого пота, кто перебивается с хлеба на воду и не имеет средств на дорогу. Если кто всё же соберётся, товарищи на месте найдут способ мягко и незаметно остановить.
И третье. Каникулы. У любого ребёнка обязательно должны быть каникулы. Иначе он не будет чувствовать себя свободным человеком, делающим в своей жизни свободный выбор. Он будет заключённым лагеря, пленником.
Так вот, перед неизбежной встречей с родными и друзьями Михаил Маркович или любой дежурный психиатр делает простое внушение, в результате которого всякая секретная информация и секретные умения будут временно погружены в забвение. То есть они, может, даже и будут помниться, но смутно, как сквозь сон, и рассказывать о них не захочется, а если и захочется, то мысли станут разбегаться, словапутаться. Очень мягкое внушение. Подойдёт и негипнабельнымтогда вводится через добровольный транс, что отлично отработано с Таисией. По возвращении в Школу формула контрвнушения всё вернёт на свои места.
Тот же метод предварительной маркировки информации поможет расстаться с человеком, оказавшимся впоследствии неподходящим для секретной нейроэнергетической работы: ему «сотрут» ровно ту часть памяти, которая касается непосредственно закрытых сведений, зато непрерывность самосознания удастся сохранить
В конце улицы замаячил просвет, засверкали блики от низкого солнца на водной глади. Над невысокой оградой ухоженного палисадника склонялись вишнёвые ветви, полные тёмных, сочных ягод. Надо же, чудом сохранилась вишня!
Необычно суровой прошедшей зимой здешние края постигло большое несчастье: вымерзли сады. Теперь идёшь по дачной улице, вроде зелено, но глаз то и дело цепляют яблони, груши, вишнёвые деревья с засохшими мелкими листиками, с лопнувшей корой на побитых морозом, отсыхающих ветвях. Их и выпилить некому.
А тутживая вишня, с плодами! Как только её всю уже не оборвала вездесущая ребятня и воришки?
Николай Иванович остановился, сорвал несколько штук поспелее. Крикнул:
Хозяева!
Никто не отозвался, и он не стал повторять. В конце концов, не ходить же сейчас с кульком! Заметил номер дома. Впрочем, и в других садикахягоды.
Бродов пригляделся. Вот в чём дело! Живы не деревья, а вишнёвые кусты, беспорядочная поросль, которую аккуратные хозяева обычно вырезают. Вот и клонятся до земли упругие, длинные пруты, похожие на прибрежный ивняк.
Нужно будет завтра отправить сюда шофёра, чтоб купил вишни побольше. Можно и на рынке, но тут будет прямо с веток и в достаточном количестве. Отвезти в Школу, а часть в Лабораториюпорадовать девчонок.
До чего тиха и пустынна улица! Неестественно. Летний жаркий вечер, а люди не гуляют, не пьют чай на старых верандах. Люди воюют, люди работают на оборонных заводах. По домам расселили много эвакуированных, но и те на работе. А детвора где? Должно быть, в пионерлагерях, где ребят стараются хоть как-то подкормить и подбодрить.
А проклятая война снова десятками и сотнями вёрст пожирает страну, как лесной пожар
Лично Бродову открытие Школы принесло по второму ромбу в петлицы, поскольку он теперь руководил достаточно большим и разветвлённым подразделением, хотя и носившим по-прежнему кодовое наименование «Особая группа». Однако Николай Иванович испытывал иррациональную неловкость за свою принадлежность к высшему начсоставу: настолько неудачными он считал действия военного руководства в последнее время. Он знал из тех секретных докладов, с которыми ему полагалось знакомиться, как ропщут солдатыне на тяготы войны, не на холеру, что разгулялась по всей прифронтовой полосе, а на бездарные приказы начальства. Гражданское население не роптало: люди молча, упорно делали всё возможное и невозможное, что зависело от них, даже настроение старались поднимать себе и близким
Бродов считал, что знает, как исправить целый ряд ошибок и просчётов, но не имел ни малейшейдаже теоретическойвозможности повлиять на ситуацию и испытывал от этого острую, болезненную досаду. Его, человека, нюхавшего порох только на учебных стрельбах в Академии, слушать не станут и скажут: «Занимайся своим делом!» Он и занимался не покладая рук
Прочитав очередную сводку, которая повествовала, помимо боевых действий, о стечении стратегических просчётов и тактических промахов, приведших к неудачам, Николай Иванович собирал очередное совещание отряда слежения.
Товарищи, знаю, что работаете во всю силу, и всё-таки прошу: посмотрите ещё внимательнее, попробуйте другой заход какой-то, похитрее. Должно быть нейровмешательство, которого вы не учли! Не может на пустом месте
Он сам понимал, что повторяется, что не в первый раз обращается к сотрудникам с одним и тем же призывом, и что те действительно стараются выполнить приказ, что тратят свободное время, предназначенное для отдыха, на поиск малейших признаков не выявленных ранее вражеских внесознательных воздействий на высший и средний комсостав. И всё-таки они должны найти! Не может же быть, чтобы на пустом месте
Специалисты мучились, недосыпали, но отвечали одно и то же:
Единственное изменениестепень давления
Был у них в ходу такой рабочий термин: «общее давление эгрегора».
С весны сорок второго фашисты резко усилили общее давление, и оно продолжает нарастать. Мы отвечаем усилением защиты. Защиты включением не хватает, применяем комбинированные варианты. Сдерживаем напор.
Вам требуется подмога: ещё люди, артефакты?
Будем рады пополнению! Но, по совести, на данный момент нам хватает ресурсов, чтобы держать оборону.
Они отлично знали: нет сейчас у начальника свежих людей для пополнения отряда! Бойцов же надо найти, подготовить. Наиболее действенные артефакты на данный момент тоже исчерпаны. И всё-таки Бродов настаивал:
Благодарю за героический настрой. Он очень ценен. Но сейчас я хочу слышать настоящую правду. Вас же пробивают! По сколько уже раз враг выводил из строя каждого бойца отряда?
Да, у нейроэнергетов бывают свои раненияи лёгкие, и тяжёлые. Называются «пробой». Никто не запишет в личное дело, что боец отряда слежения или защиты отвалялся неделю с температурой под сорок и симптомами неизвестного заболевания и выжил только благодаря стараниям шамана. Не запишешь в послужной список молодой здоровой женщины внезапную и тяжёлую почечную колику. Не выдашь нашивку за несчастья, которые неожиданно свалились на самых близких члену отряда людей. Порой последствия энергетического пробоя устраняются начисто, а иногда они, увы, непоправимы. Бывают и смертельные пробои. К счастью, в обоих отрядах пока обходилось.
Возможно, силы тают, внимание притупилось?
Николай Иванович, сил только прибавляется: мы ж не свои тратим!
За несколько лет он слышал эту фразу сотни раз с вариациями: «Мы ж берём из Космоса! Чем интенсивнее работаешь, тем больше сил». Она всегда действовала ободряюще.
Да знаю! Но спать-то хочется? Сознайтесь хотя бы в этом!
Хочется. Но это ничего. Мы потерпим. Мы уже и во сне научились работать.
Даже в разговоре с начальником они по привычке держали круговую оборону! Хорошо было с ними пообщаться, на душе легчало, но ясности в вопросе, с которого начали, не прибавлялось
* * *
Ребятановые школьникипонравились Николаю Ивановичу и полностью оправдали его ожидания. Живые, любопытные, активные. В меру озорные, в меру послушные. Все наделены умом и воображением. В отношении друг друга и взрослых настроены доброжелательно.
Они наперебой рассказывали о доме. Их переполняла гордость за отцов, старших братьев, сестёр, что воевали сейчас и писали бодрые письма с фронта, из госпиталей.
Пока ещё Николай Иванович не успел отнестись к каждому как к индивидуальности, они были для него стайкой. Стайкой птах, которых он намеревался прикормить, приучить к руке. Предстоит узнать поближе характер и привычки каждого.
В общем, открытие полноценной Школыповод для праздника, но Бродова отчего-то ещё там, среди ребят и наставников, сжала тисками такая печаль, что он насилу выдержал всё необходимое общение и поторопился удалиться. Нервы сдают. Но сдаваться-то нет права ни у коготем более у нервов. Остаётся приводить их в порядок доступными средствами. Поэтому он решил сделать себе поблажку в виде часа свежести и тишиныи отпустил шофёра.
Вот и берег. Предзакатный штиль. Только свежий воздух с Волги оживлял стоячую тишину долгого дня. Невероятной широты горизонт. Солнце зарумянилось и по-вечернему ласково заглядывает в глаза. Здесь свежо дышитсяне то что в каменном мешке раскалённого города. Но созерцание реки не приносит хотя бы временного чувства покоя, как было ещё весной.