Злого бога? переспросил Иван.
Да, Адам учил своих детей, что есть в мире два бога. Добрый и злой. Добрый создал людей и мир, злой же мечтает все это захватить и разрушить, но чтобы люди могли защититься от него, добрый бог открыл им имя своего врага. И имя этодьявол.
Стало тихо. Тонкие губы исказились зловещей усмешкой.
Адам пытался принять Каина, как сына. Действительно пытался. Он даже лишил Еву девственности незадолго до родов, надеясь, что так ее ребенок станет и его ребенком, хоть немного.
Девственности? переспросил ошарашенный Иван. Но ведь это значит
Это ничего не значит,перебил его рассказчик. Разве что выдает надежду Адама на рождение человека, а не чудовища, но Михаил, принявший первые роды Евы, предупредил первых людей, что мальчик особенный. Жаль только, не объяснил по-настоящему, чем он такой особенный.
По спине Ивана прошла легкая дрожь, но он не мог отвести глаз от собеседника и возразить не мог.
Каин всего этого не знал. Он стоял на коленях под дождем и говорил снова и снова одни и те же слова. Мальчишка говорил, а реальность словно таяла. Я плохой человек
Глава 16Путь к безумию
Я лжец и обманщик,шептал Каин. Я тот, кто убил родного брата. Нет мне прощения.
Ворота, пораженные молнией, пылали. Ливень не прекращался. Боль внутри сменилась пустотой. Каину казалось, что все вернулось, что холодно ему от собственной ничтожности, а не от дождя и ветра, что огонь перед ним разведен отцом и стоит он совсем рядом за его спиной. Ему слышалось в шуме дождя всхлипывание матери.
Внутри было пусто, но слезы продолжали катиться по щекам.
Теплые руки внезапно легли ему на плечи и крепко обняли.
Тише, не говори этих страшных слов,прошептал мягкий мужской голос.
Каин открыл глаза и с удивлением увидел, что от дождя и огня его закрывают огромные белые крылья. Дыхание замерло. Он обернулся, огромными глазами глядя на внезапного заступника, и с огромным трудом сделал вдох, глядя в яркие зеленые глаза.
Тот, кто преклонил колени, чтобы обнять его, казалось, сиял. Его зеленые глаза поблескивали солнечным светом, а черные волосы, ложась волной, напоминали Каину густую землю, дающую жизнь.
Ты не должен так страдать,шептали пухлые розовые губы.
Пальцы нежно скользили по щекам Каина, ловя слезы, а те искристыми бусинами катились к ладоням крылатого.
Ты не заслужил все это
Каин почти не слушал, только смотрел в зеленые глаза, роняя время от времени слезу.
Кто ты? спросил он очень тихо, понимая, что бережные руки баюкали его словно маленького.
Я ангел и имя мое Люцифернесущий свет,отвечал крылатый, согревая ребенка своими объятиями. Когда Бог создал меня, он сказал, что судьба моя принести человечеству свет, но я никогда не видел света. Однако твои слезы и твоя печаль заставили меня нарушить запрет и спуститься. У тебя нет причин так страдать. Душа твоего брата покинула тело, но он счастлив. О чем тебе печалиться?
Губы Каина исказились в нервной усмешке. Очередная слеза скользнула на висок.
Мой отец отказался от меня
Это не так. Твой отец очень сильно любит тебя, просто он передал тебя в другие руки.
Бог не принимает меня
Как он может не принять тебя? Он полон любви к каждому своему дитя. Я никогда не видел его улыбки, он очень спокоен, но рядом с ним всегда чувствуется столь сильная любовь, что даже гнев его наполнен ею. Если бы он мог, то обнял бы тебя куда крепче, чем могу обнять я.
Слезы продолжали литься, а пальцы снова и снова вытирали их. Под куполом из крыльев было тепло и светло, будто для Каина настал особенный его личный день на грани заката. Мелодичный голос успокаивал, но говорил слишком дивные вещи. Каин их совсем не понимал.
Я плохой человек,шептал он.
Это не так,отвечал ему ангел. Ты хороший человек и добрый сын, защитник брата и
Каин не слушал.
Быть может я и правда поддался Злому Богу.
Но Бог не может быть злым
Собирая слезы в ладонь, ангел все же понял, что его не слушают.
Бедное дитя, тебя совсем запутали. Чего бы ты хотел? Я могу отнести тебя домой, хочешь?
Это ничего не исправит,устало шептал Каин.
Я могу отнести тебя далеко-далеко
Там никто меня не ждет. Я никому нигде не нужен.
Губы Каина шептали, а глаза закрывались. От тепла и усталости ему хотелось просто спать, а слезы все капали и капали.
Но что-то ведь я могу сделать для тебя?
Не оставляй меня,прошептал Каин, еще раз взглянув в зеленые глаза.
От зрачков по глазам пробегали яркие прожилки цвета молодых листьев. Каин хотел запомнить ангела, но глаза предательски закрывались, а слезы бусинами катились по щеке, по пальцам, в ладонь, а после падали в небольшой флакон с резными гранями.
Я не оставлю тебя,прошептал мелодичный голос, но мальчик уже спал
***
Из этого разговора Каин почти ничего не понял. К тому же бессонная ночь накануне, сильный стресс и откровенная истерика легко могли вызвать галлюцинации. Люцифер. Чем не галлюцинация для грешника, не так ли? Но Каин не мог знать ничего о психических расстройствах, зато он мог легко забывать и верить в то, чего нет, как обычный ребенок, если конечно он еще был ребенком
***
Каин проснулся на мокрых деревянных досках. Пятна крови, размазанные дождем, превратились в странные узоры, повторяющие ход древесных волокон. Видя их, Каин с трудом вспоминал, что произошло накануне. Вставать ему не хотелось. Он не видел в этом смысла, зато видел кровь, измазанные ею руки, пропасть и сгоревшие ворота. Черное дерево, рельефными расщелинами показывало ему заветное поле. Обгоревший засов, истонченный, но черный, напоминал о запрете.
Вверху живота стояло противное нытье, а чуть выше голода царапалось нечто незримое. Пришлось перевернуться на спину, чтобы сделать болезненный вдох.
Мрачное небо больше не плакало, но облачная пелена густым покровом скрывала солнце. Хотелось плакать, но слез не было. Ветка над головой напоминала о безумной возможности рискнуть, пройти по ней и спрыгнуть по ту сторону стены. Это был бы опасный прыжок, но это лучше прыжка в пропасть. Однако мысль о таком выходе вызывала тошноту.
Лежать в крови брата было невыносимо, и потому он с большим трудом вставал, пытался сделать шаг и к своему ужасу делал его. Ему казалось, что окаменевшее от холода тело не должно двигаться, но рукам хватало сил рвать грязную одежду и ее обрывками раздирать пальцы до крови, только бы убрать с них багровые пятна.
В животе все так же ныл голод.
Право на завтрак можно заслужить одной лишь жизнью,повторял он слова отца, спускаясь на землю.
Он не мог вспомнить, как принял решение куда-то идти, просто поймал себя на том, что уже проделал часть пути и, выходя из леса, шагнул в высокую траву, не оглядываясь.
А если чудовища найдут меня? шептали его губы. Они убьют меня?
Конечно, убьют,отвечал он сам себе, но продолжал идти, не пытаясь проверять дорогу.
А мама будет помнить меня?
Плохих людей не стоит помнить.
Споткнувшись о камень, он упал на колени и с удивлением смотрел на собственные руки, покрытые неровной кровавой коркой.
Кто-то сказал, что я не плохой.
Этот кто-то явно ошибся.
Каин делал тяжелый глубокий вдох и вставал, чтобы поднять глаза к небу и увидеть так низко склонившееся серое полотно, а потом не понимать, зачем он смотрит на него, и вновь делать шаг в высокой траве.
И вот он снова смотрит в небо, лежа средь обглоданных костей. Над ним парит крылатый враг, а он не знает, что делает здесь. По-прежнему хочется есть. А плакать уже не хочется.
Он делает глубокий вдох и понимает, что воздух как никогда холодный и выдыхает клубы тумана. Рывком садится и видит кусок кровавого свежего мяса на белой кости. Кровь его не смущает, напротив, ее следы кажутся приятным подарком, но что-то внутри сжимается.
Ты не имеешь права есть, если не работал,говорит он сам себе слова отца и клацает зубами в пустоте, встает и снова делает шаг.
Падает и снова встает. Внутри что-то вздрагивает. Куда он идет, он не знает. Ориентиры все куда-то подевались. Сплошная трава кругом и небо серое как лицо у мертвого Авеля. Вдох, а на выдохе уже хрип.
И вновь падение. Змея шипит так близко. Почти темно, но еще можно различить ее тонкий силуэт средь песка и травы. Да и глаза у этой твари так ласково блестят во тьме.
Ужина достойны только праведные,шепчет он и тут же отвечает сам себе. Мне все равно. Я есть хочу.
Глядя в змеиные глаза, он буквально видит, как может вцепиться в это существо зубами. Почему-то разодраны руки. Ноги покрыты синяками. Когда он успел порвать штаны? Не помнит. В голове что-то стучит и словно взрывается, а змея противно шипит в руках. Шипит и смотрит своими зелеными глазами. Большими зелеными глазами с дивными прожилками.
И снова внутри все сжимается. Желтые змеиные глаза матовыми дисками напоминают две луны. Роняя ее, Каин спешно закрывает рот, чувствуя, как все внутри содрогается судорогой.
Почему он стоит на коленях? Почему вытирает белыми руками зеленую жижу и почему снова делает шаг? Куда?
И снова падение, до большой воды осталось совсем немного, но пар от каждого выдоха пугает все больше. Белые хлопья, падая с неба, ложатся на камни. Холодно. Так холодно еще никогда не было, но он все равно встает, делает шаг и снова падает на окровавленные колени. Снова встает, шипя как змей. Глядя на воду, пересохшими губами он еще пытается что-то сказать, но не может. Камни под ногами предательски скользят. И снова падение, но уже у самой воды. Встать уже не пытается, ползком преодолевает это последнее расстояние и опускает руки в ледяную воду.
Она холодная настолько, что хочется закричать, но открывая рот, он лишь бессмысленно хрипит и не может уже пошевелиться.
Течение, омывая его руки, быстро убирает и грязь, и следы крови, открывая виду белоснежную кожу без ран и шрамов.
В голове по-прежнему что-то стучит, а холод становится не страшным.
Он облизывает губы, и в отражении видит сам себя. Но не узнает. Черты лица вроде те же, а что-то с ними не так, они словно заострились и в то же время стали мягче. Пересохшие губы потрескались. Волосы белые, как небесные хлопья, падали вниз густыми зубчатыми прядями. Вот только это было неважно. Пугало другое. В водной глади он видел глаза цвета свежей крови. Глаза, смотрящие прямо на него.
Хотелось закричать и отшатнуться, но ни того, ни другого он не мог, продолжая смотреть на себя такого, какого он прежде не знал
***
Иллюзия рассеялась, но лицо из отражения по-прежнему стояло перед глазами Ивана. Детские руки рвали тетрадь, уверенно и беспощадно, пока не осталась кипа меленьких бумажек в детских ладонях.
Бах!
С этой короткой фразой собеседник внезапно подбросил обрывки. Упали они на пол прахом. Мальчишка же улыбался.
Да, маленький Каин увидел в отражении меня, потому что, я и есть Каин,признался рассказчик, посмеиваясь. И все это моя история.
Глава 17Остатки человеческого
Я любил Авеля,признался Каин. Мне жаль, что время, где мы могли общаться, было потрачено на глупости и попытки угодить Адаму, вместо того чтобы побыть немного с родным братом. Впрочем, все вы люди, по сути мне братья, раз произошли от моей матери, но для меня брат был лишь одинАвель.
У Евы был еще один сын. Как же его звали? Кажется, Саиф, хотя в писании он Сиф. Праведный мальчик, силой взявший в жены свою младшую сестру. Он породил на свет тех уродцев, которых находят археологи, и пытаются составить из них цепочки. Самые человечные из них были самыми первыми, но кровосмешение, еще и не в одно поколение, никогда не приводило к развитию. Только к падению.
Каин улыбнулся.
Думаете, Бог хотел, чтобы братья и сестры плодились друг от друга? спросил он, смеясь. Он, мягко говоря, не глуп. Он сам создал генетику как основу мироздания. Потому, для восьми дочерей Евы, родившихся после, он создал всем мужчин разных рас. Саиф уменьшил их до семи. Когда дочери Евы нарожали дочерей, бог снова сделал мужчин. И так до тех пор, пока между детьми последних дочерей не стояло пять поколений. Все потому, что мужчину создать просто и душу вложить не трудно, а вот женщину способную родить, не так уж и легко явить миру. Жизнь всегда начинается с женщины, а не с мужчины, как говорит религия. Впрочем, с моей матерью все давно понятно, можете спрашивать то, что хотели спросить еще добрых полчаса назад.
Иван вздохнул, но озвучил вопрос без малейшего страха:
Дьяволтвой отец?
Каин улыбнулся, но не стал отвечать так же прямо.
Когда Адам сказал, что я ему не сын, слова прошли мимо моего сознания,признался он. Понять их смысл было просто невозможно на тот момент. К тому же разум мой явно помутился. Постоянные провалы в памяти, голод и холод первого снега не прибавляли мне ясности ума. До большой воды я добирался далеко не за сутки, но в моей памяти нет ночей. Восстанавливать же недостающие кусочки я не стал, хоть возможность была. Узнал же я как-то беседу Адама и Михаила. Но знать о первой зиме я не хочу по сей день, а тогда я даже отражению в воде не верил. Его появление и вовсе скрыто для меня под пеленой тумана. Я помню, как черное небо стало алым. Над головой промчался с гулом астероид, как вздрогнула земля и настала тьма, в которой был слышен хруст земли. Именно хруст, а не треск