Хозяин Уральских гор - Александр Викторович Семеникин

Александр СеменикинХозяин Уральских гор

ПРОЛОГ

Большой внедорожник летел сквозь ночную тьму и хлеставшие по угольно-черному кузову струи дождя. Машина, у которой отказали тормоза, глотала километры трассы с предельной для трехлитрового движка скоростью. Тем не менее казалось, что неминуемая катастрофа абсолютно не волнует ни водителя "гелика"  крепкого пятидесятилетнего мужика, ни сидящего справа пассажиракопию водителя, только по-другому одетую (ну и прически у братьев, а ехавшие в автомобиле были близнецами, были разные). "Пассажир" тоже был поразительно флегматичен, у него даже пальцы, державшие тлеющую сигарету не дрожали, а затяжки были спокойными и ровными.

 Ну что братцы-акробатцы, кажись все пришла порапрервал слега затянувшееся молчание, сидевший за рулем "старший".

 Есть такое ощущение, как будто тянет куда-то.

 И у меня что-то такое чувствуется. Да и "пепелац", чую, не остановить уже.

 Скоро "федералка", машин будет поболе, как бы кого не зацепить ненароком, все же самим уходить или цеплять кого за собойразница существенная.

 Ну тогда сейчас поворотик будет удобный за ним овражек, а в немкамушки туда и правь, старшой.

 Лады, правлю в овражек. Ну не поминайте лихом, глядишь еще встретимся.

 Прощайте парни и простите что я вас в это втравил.

 Не парься Никитос, все знали, сами решили, сами пошли. Эх нам бы с тобой туда

Тем временем показался и довольно крутой поворот, и хотя руки водителя инстинктивно дернулись, выворачивая руль, в попытке уйти от неизбежного, автомобиль, не подчиняясь командам снес хлипкое ограждение дороги, за считанные мгновения пролетел сотню метров и черным болидом упал в довольно глубокий овраг, на дне которого лежали кучи валунов, и треск раздираемого камнями железа вкупе со вспышкой полыхнувшего бензина ознаменовали финал разыгравшейся катастрофы.

Если бы на месте аварии в этот момент был бы сторонний наблюдатель, обладающий способностью видеть незримое, то он бы, вне всякого сомнения изрядно удивился. Ведь в автомобиле ехало два человека, а воспаривших над местом катастрофы невидимых обычному глазу сущностей было три. Две из них ушли по пути предначертанному для всех людей, а третья исчезла в неведомом энергетическом вихре и отправилась туда где ей была предначертана иная цель и иная судьба.

Часть первая

Глава первая

1729 год по Р.Х.

По самой середине Евразийского континента, от студеных берегов Северного океана, и почти до самого Каспийского моря протянулся горный уральский хребетвеликий каменный пояс. Словно седой, но не потерявший силы страж хранит он границу, отделяющую Европу от Азии и бережет неисчислимые сокровища, хранящиеся в глубине его недр. Богата уральская земля рудами, золотом и драгоценными камнями, плодородными землями, лесами и водами. Как будто плети в руках великана, струятся от подножия уральских гор многочисленные ручьи, речушки и реки.

Одна из нихЧусовая, с древних времен служила дорогой сквозь уральские земли. По ее берегам издавна селились люди, по ее быстрым водам поднялись струги славного казака Ермака Тимофеевича, что шел воевать для русского царства сибирскую землю. Но нелегко покорялась людям красавица река. Каждую весну, почти двести лет подряд, открывались заводские плотины, наполняя реку обильными вешними водами для того чтобы сотни коломенок и дощаников груженых уральским железом, могли по глубокой воде спуститься до Камы и далее, через Волгу добраться до городов и весей европейской части Российской империи, укрепляя молодую державу и наполняя ее казну. На среднем течении реки, по обеим ее берегам речные суда поджидали грозные скалы-бойцы, словно сказочные воины вздыбившие каменные щиты навстречу смельчакам, дерзнувшим нарушить их покой. О скальную грудь иных бойцов разбивались в день десятки судов.

Вволю наигравшись с хрупкими корабликами, взяв обильную дань железом и кровью, грозные скалы нехотя отпускали караваны, ведомые мелкими букашками. Насмешливо глядели им вследдескать свидимся еще не раз, и поглядим отпустить вас подобру-поздорову или закрутить стремниной, разбивая о камни

* * *

В конце первой четверти восемнадцатого века, в семидесяти верстах от пристани Сулемки, в том месте где одноименная речка впадает в Чусовую вольготно расположился основанный по указу государя Петра Алексеевича Невьянский завод, в то время принадлежавший со всей немалой округой Акинфию Демидову, который вместе со своим отцом и братом по праву считается родоначальником российской металлургической промышленности.

С них пошло в России горнозаводское дело и одна из самых известных династий русских купцов и промышленников, основавших в России многочисленные заводы и промыслы. А началось все в далеком 1695-м году, когда тульский кузнец Никита, звавшийся в то время Антюфеевым, оказал услугу проезжавшему через Тулу "птенцу гнезда Петрова"  Петру Павловичу Шафирову. У Шафирова сломался дорожный пистолет работы знаменитого немецкого мастера Кухенрейтера, и московскому вельможе посоветовали отдать оружие в починку тульским кузнецам-оружейникам, среди которых самым умелым считался Никита. Спустя некоторое время, Шафиров вновь проезжал через Тулу и позвал кузнеца, для того чтобы забрать дорогой пистоль. Принесенное Никитой оружие было в полной исправности, царев порученец не мог нарадоваться глядя на искусную работу, но когда он собрался достать кошель и расплатится с мастером, тот неожиданно остановил высокого гостя и сказал:

 Так что, ваша милость этот пистоль, не твоей, а моей собственной работыи достав второй, точно такой же пистолет из-под полы, продолжилу того что вы мне изволили испортилась затравка и я ее исправить не мог. Не угодно или Вашему Превосходительству взять двух пистолетов вместо одного, потому что вина моя, так я и поплатиться должен!

Шутить с влиятельным царедворцем было небезопасно, но Никита рискнул и Шафиров по достоинству оценил его шутку. Осмотрев пистолеты, он убедился, что они ничем не отличаются друг от друга. В восторге от работы кузнеца были все присутствующие. Спустя некоторое время была встреча с царем (коему Шафиров рассказал о тульском мастере) и Петр не побрезговал зайти к кузнецу в гости испить вина и расцеловать его женку, а также поработать в его кузнице. Потом было исполнение царева заказаалебарды по иноземному образцу и первые фузеи, которые кузнец повез в Москву. Именно там, когда оказалось, что привезенные ружья лучше, чем хорошо выделанные иноземные, но при этом обойдутся казне гораздо дешевле царь, расцеловав Никиту в лоб, сказал: "Постарайся, Демидыч, распространить свое дело, а я тебя не оставлю".

С этого и началось возвышение тульских кузнецов: первый завод на реке Тулице, на котором Антуфьевы производили оружие и боеприпасы, а затем в 1702-м году, царь Петр пожаловал мастерам (коих уже назвал в грамоте Демидовыми) Невьянский и Верхотурский казенные заводы на Урале (бывшие в ту пору, из-за плохого управления, в совершенном разорении). Так было положено основание огромной торгово-промышленной империи, просуществовавшей без малого три сотни лет. Демидовы основали десятки рудников, заводов и фабрик, владели домами и землями по всей России, десятками тысяч работных людей и крестьян. Они строили мосты и дороги, судоходные каналы и пристани. Поставляли в казну оружие и боеприпасы, торговали железом как в России, так и за ее пределами.

Об их успехах, кои достигались зачастую путем преступлений и злодеяний, ходят легенды. Династия Демидовых дала миру известных немало выдающихся личностей. Среди них были промышленники и государственные деятели, меценаты и ученые, моты и чудаки, а со временем появились и такие что породнились с королевскими домами Европы.

* * *

Сентябрь 1729 года на реке Чусовой выдался жарким. И если пассажиры идущего вниз по течению реки струга чувствовали себя более-менее комфортно, то гребцы орошали палубу суденышка обильным потомхозяин судна, заводчик и дворянин Акинфий Никитич Демидов время попусту терять не любил и гребцам приходилось усердно работать веслами. Акинфий торопился в столицу, а по пути надо было и в Тулу заглянуть, да и иных мест, где были расположены его требующие хозяйского догляда предприятия было предостаточно. Вместе с Демидовым ехала его жена и малолетний сын. Плавание проходило благополучно, Чусовая, сбросив в Каму бурные талые воды, подуспокоилась и судно шло по реке без особого риска и напряжения для команды. Восьмого числа проходили памятное местовысокий, чуть не в двадцать сажен и вытянутый вдоль берега камень. Именно здесь, напротив этого камня на левом берегу реки, у Акинфия и его жены Ефимии родился младший и самый любимый сын, названный в честь деда Никитой. Случилось это ровно пять лет назад. Памятуя о знаменательном событии, заводчик решил пристать к берегу и отслужить благодарственный молебен и становиться на ночевку. Попа на судне не было, вместо него читал молитвы судовой кормщик, время от времени исполняющий роль дьячка в немногочисленных сельских церквяхна Урале нравы были попроще чем в европейской части Российской империи. А ночью Никита вдруг занемог. У ребенка по непонятной причине начался жар, а потом он и вовсе провалился в беспамятство. Перепугавшийся родитель приказал было отчаливать и гнать корабль до ближайшего селения, но его насилу отговорилимногочисленные камни-бойцы и по светлому времени проходить было опасно, а в темное время это было чистой воды самоубийство.

И никто не мог знать, что болезнь ребенка была необычнойв эту ночь неведомая сила рассекла в нем ту невидимую сущность которые иные называют душой, иные личностью, на две самостоятельные части, одну оставив на месте, а другую в мгновение ока перенесла в пространстве и времени более чем на триста лет вперед и поместила в почти такого же пятилетнего малыша, чтобы в течении долгих лет, словно жемчужину обволакивать ее драгоценным перламутром знаний, умений, житейского опыта и мудрости, а затем, спустя многие годы вернуть ее обратно. Для чего?! Кто знает

Глава вторая

1729 год по Р.Х.

Лежу, уставясь в потолок горницы, понемногу прихожу в себя. Мысли бродят в голове разные. Основная мысль все-таки однаожидаемое долгие годы наконец совершилось. То что возврат рано или поздно произойдет я знал (вот только между состоянием "знать" и "пережить" разница существенная) чуть-ли не с самого начала, когда в далеком детстве, осознал себя приемышем в мальчишке двадцатого века у которого был брат-близнец. Неведомая, обладающая невообразимой силой, воля сделала из меня, то ли высокоразвитого паразита, то ли второго пилота, "кочующего" от одного брата к другому время от времени.

Эх братцы, братцы. Где вы сейчас, в каких обителях пребываете?!

От осознания того что остался без тех, кто за прошедшие полвека стали мне больше чем братьями, заныло в груди, чувство тоски и одиночества остро ударило казалось в самую глубину души. В глазах защипало, но первые слезы омыли сознание горячей волной, а затем сознание окутала благодатная пелена забытья и я уснул.

Проснувшись через какое-то время убедился, что все пока мест все по прежнемунебольшая горница, закрытое окно, подремывающая около постели нянька. В теле ощущалась невероятная слабость, как буд-то я сутки без перерыва вагоны разгружал. С невероятным напряжением поднял руку и уставился на свой маленький пальчик, с одной стороны такой родной и знакомый, а с другой такой далекий и забытый (ну еще быя его почти шестьдесят лет не видел). Посмотрев на него какое-то время, опустил руку и начал потихоньку сбрасывать одеяло, жарко было невыносимо. Раздавшийся шорох разбудил няньку, она встрепенулась и уставилась на меня. Несколько секунд мы играли в гляделки, а затем нянька вскочила, хлопнула руками и кинулась из горницы.

 Никитушка, Никитушка очнулси-и!  послышался ее заполошный голосматушка боярыня, матушка боярыня, Никитушка в себя пришел!

Хлопнули двери, заголосили бабы и через несколько минут в комнату вбежала она. Мама.

Неприбранная, простоволосая она смотрела на меня, а я смотрел на нее.

Мама! Мама! Мамочка ты моя родная! Как же я скучал по тебе. Живя приспособленцем в чужом, пусть и дружественном теле, чувствуя объятия той, другой матери, все эти долгие годы я тосковал по твоим рукам, по твоему голосу, по твоим глазам.

Рванувшись ей навстречу (и откуда только силы взялись) со всей пылкой страстью, со всей неистраченной любовью прижался к ней, такой теплой, такой родной. Как тоскливо было там, в той жизни, как горько было после прочтения доступных книг и статей на интернет-ресурсах где мама упоминалась в лучшем случае несколькими строчками. И теперь она была здесь, рядом. Живая. Теплая. Родная.

А затем в горницу, сделав изрядный у низкой притолоки, поклон, вошел отец. За полвека воспоминания о нем изрядно изгладились из памяти и лишь чтение, да кое какие полустертые детские образы помогали представить его и теперь, увидев его воочию, я пришел в совершенный восторг. Еще бы не прийтиАкинфий был высок и широкоплеч, несмотря на прожитые годыкрепок и силен. Настоящий богатырь. И еще он был немного смешной, поскольку одет был в немецкое платье и непривычный глазу лохматый и кучерявый парик.

И только оказавшись в сильных, поднявших меня словно пушинку, отцовских руках, видя стоявшую рядом заплаканную матушку, только тогда я ощутил и принял наконец совершившееся.

Я вернулся. Я дома.

* * *

Волны плещут о берег скалистый,

За кормой след луны серебристый,

И прилива глухие удары

Поднимают волненье в крови

Напеваю про себя "песенку креолки" сижу на корме и леплю, из припасенной накануне глины неказистые фигурки. Да и откуда им быть "казистыми" с этими то детскими культяпками. Мои маленькие розовые пальчики выглядят умилительно, но вот работать ими покамест сущее мучение.

Прошли первые дни после того как я "тот" воссоединился со мной "этим" и великое благо что этот процесс прошел без "аппаратных и программных конфликтов"  я ощущал себя цельным, а впереди была вся жизнь.

Смяв получившегося монстрика, который изначально планировался "коняшкой", обратно в глиняный комок, я кое как вылепил лодочку и подойдя к отцу протянул ему свою поделку и пролепетал: "Смотри батюшка, кораблик". Отец, одной рукой осторожно взял мое первое в этом мире изделие, а другой аккуратно водрузил меня на колени.

 Хороший кораблик получился, сынок, а куда он плывет?

 По реке, везет наше демидовское железо.

 Ого, глянь, Фимушка, а Никита-то о дельных вещах заговорилудивился моим словам отец, а мама же от его слов вздрогнула, видать чувствовала что с ее сыночком что-то не то творится в последнее время.

Решив не заострять пока проблему, я поудобнее устроился на отцовских коленях и попросил его: "Расскажи!"

 Чего тебе рассказать, Никитушка? Сказку?

 Нет. Расскажи про деда, про государя Петра, про то как ты кузнецом был, как ты в иные земли ездил, как как заводы поднимал?

Услышав такую просьбу от пятилетнего мальца, папка удивился уже капитально. Чуть ли не минуту он внимательно смотрел мне в лицо, от чего я преизрядно струхнул и всей моей воли едва хватило чтобы этот взгляд выдержать.

 Многого ты, сынок попросил, всего сразу и не упомнишь. Чего это тебе про такие дела послушать взыгралось?

 Хочу как ты и дедкузнецом стать когда вырасту.

Такой ответ видать пришелся отцу по душе и он, обхватив меня покрепче, начал рассказывать. Многое из того что он говорил было для меня внове. Все таки слова человека пережившего события и скупые книжные строчки написанные спустя триста лет это как земля и небо.

А после того как я подустал сидеть на одном месте и слушать (ограничения наложенные на меня младенческим телом никуда не делись) я соскочил с отцовских колен и стал бегать по палубе вызывая довольную улыбку на одном лице и тревожные взглядына другом. Еще мне понравилось, подойдя к одному из гребцов и взявшись за конец весла, "помогать ему" в нелегком труде.

Таким образом я провел еще пару дней, когда отцу было некогда я приставал то матери, уматывая ее своими вопросами, то к кормщику Савелию, прося его рассказать об искусстве управления судном, то к казакам Емельяну и Игнату, папенькиным конюхам и телохранителям, требуя научить меня казачьим ухваткам.

Я бегал, прыгал, веселился, но это была попытка забить белым шумом проблемы, нарастающие у меня в сознаниикак я ни хорохорился, но смена реалий двадцать первого века на таковые века восемнадцатого даром для меня прошла. В "той" жизни, максимальный срок что я провел вне цивилизации (глухая сибирская деревня с колодцем, удобствами во дворе и с нечастым почтальоном вместо телефона)  полгода. Но и тогда я: во первыхбыл не один, а во вторыхя знал что скоро вернусь к телевизору с ватерклозетом, газетам, а самое главноек нормальному человеческому общению. А здесь и сейчас я был совершенно один и это было навсегда. И хотя бонус в виде отсутствия языкового барьера сделал свое дело общаться мне было не с кем.

Отсутствие общения наложилось на последствия гиперактивности (ну а как жедорвался старый хрен до молодого тела) и организм как и следовало ожидать не выдержаля слег, и на этот раз надолго, капитально перепугав родителей да и честно сказать самому было страшно до жути. Хорошо что обошлось без потерь сознания.

Болезнь ослабила меня настолько что остальной водный путь по Каме и Волге я провел почти все время в лежачем и сидячем состояниях, вставая только на оправку естественных надобностей и сократив общение с окружающими до минимума. Время от времени наш струг останавливался в приречных городках, а в Казани мы провели чуть ли не седмицугород мало того, что был солидным перевалочным пунктом для нашего уральского железа и отцовских дел там было немало, но кроме этого отец с матушкой решили сходить помолиться к знаменитой на всю Россию Казанской иконе Богоматери, хранимой в Богородицком мужском монастыре. Ну и меня естественно прихватили. Посещение монастыря для меня прошло "штатно"  ни от причастия, ни от прикладывания моей измученной тушки к чудотворной иконе громы не взгремели и серный дым не повалил, а путешествие на отцовских руках по свежему воздуху и вовсе подействовало на меня благотворно. По крайней мере вставать я стал чаще, а прибытии в Нижний Новгородконечную точку водного пути, почти оправился.